Наивно думать, что весной происходит обострение болезни только лишь у язвенников и сумасшедших. Военкомы тоже подвержены этому циклу, и повинуясь своей убийственной мании, они спешат "забрить” в солдаты как можно больше мальчишек, не брезгуя ни сумасшедшими, ни язвенниками.

Дима Горбушкин отличался лошадиным здоровьем по части желудка, правильная куполообразность его ступней была вне всяких подозрений, а ясный взор вкупе с отсутствием косоглазия делали его легкой добычей для "мрачных жнецов” в погонах. Была правда одна мелочь, мешавшая Дмитрию попасть служить в армию. И если вы думаете, что это была лёгкое недомогание, типа геморроя или флюса, то ошибаетесь. Приказу Министра Обороны мешали Голоса, населявшие Димину голову. Было их двое, не считая владельца. Короче говоря, угрозой обороноспособности страны, на сей раз, выступала вся психиатрическая наука во главе с профессором Бехтеревым. Но плохо вы знаете наших военврачей, если полагаете, что они пойдут на поводу у какого-то "врача-вредителя”. "Отбой, сорок пять секунд!” - Скомандовала отчизна Горбушкину и ловко завалила всех обитателей его головы на двухъярусное солдатское ложе.

Голоса появились в Диминой голове как-то незаметно еще в глубоком детстве. Иногда они где-то болтались месяцами, не выказывая своего присутствия, а иногда – весной или осенью появлялись вновь, досаждая глупыми советами, и комментируя все Димины поступки и помыслы. К счастью, до армии, ни один из Голосов не был столь агрессивен и навязчив, чтобы посоветовать кого-нибудь убить и съесть, как это показывают в кино, например. Были эти жильцы достаточно спокойными и не причиняли неприятностей людям, с которыми общался Дима. Однажды они, правда, посовещавшись, посоветовали набить морду однокласснику Виталику, что Дима и попытался сделать. Но был сам побит, и в следующий раз не стал слушать своих "советчиков”. Со временем Дмитрий привык к Голосам, и на людях никогда не разговаривал с единоутробными сожителями, чем и затруднил своевременное выявление заболевания. И, разумеется, когда в назначенный срок он явился в военкомат на медицинскую комиссию, то не имел ни диагноза, ни анамнеза. В личном деле его лежала убийственная справка, с приговором: "На учете в психоневрологическом диспансере не состоял”, что было истинной правдой. Попытка поведать эскулапу о триединстве своего головного мозга закончилась впустую. Доктор был опытным человеком. За свою карьеру он вдоволь наслушался жутких рассказов о своих недугах и родовых увечьях от симулянтов - уклонистов, и не верил ни одному их слову. Выслушав Димины жалобы на голову, он тяжело усмехнулся, и что-то написал в личном деле. А Диме доктор пообещал, что будет ходатайствовать о том, чтобы все трое попали служить в одну и ту же воинскую часть. Вот так эта развеселая компания, и "загремела” в конечном итоге на вышеупомянутую двухъярусную койку, находящуюся в расположении "Отдельного Мотострелкового Батальона Особого Назначения” Внутренних Войск. Батальон этот охранял кусок границы ужасной и таинственной Зоны Чернобыльской катастрофы.

* * *

- Сейчас заорёт… сейчас… сейчас… - грустно нудил первый Голос. – Вот сейчас войдет

и заорет - все ныл и ныл он.

- Заткнись! Не мешай Нам спать. Не мешай. Не мешай. Мы спим…не мешай… - сонно

отвечал другой. – До подъёма еще час… заткнись гад. Мы спим… Гад, гад какой – всю ночь мешает Нам спать. Еще час... Целый час.

- Мы боимся. – захныкал первый. - Мы не хотим слышать крика "Подъем”. Мы не хотим. Не хотим… Мы боимся. Это ты смелый, а мы боимся.

- Ты всегда боишься, гад! Всегда. Заткнись. Заткнись. Мы спим…

- Заткнитесь оба! – Подытожил Дима. Он стиснул свою голову руками, будто старался раздавить ее. Голоса не замолкали.

Зачуханный недосыпом дневальный около часа тупо наблюдал, как Дима ворочается, и что-то бормочет во сне. К этому бормотанию в роте давно все уже привыкли и не обращали на него никакого внимания. Ну, мало ли кому чего снится. Сюжеты ночных кошмаров уставами не регламентируются. Это дело сугубо личное. Тем более, что рядом был периметр Зоны. Чем не повод для просмотра кошмаров?

- Рота, подъем! – трубно заорал вошедший старший сержант Плотнюк, дежуривший по роте. – Живее, уроды! – подбодрил он медленно стекающих с верхних ярусов коек солдат. – А ты, макака, отдельного приглашения ждёшь? – В бешенстве крикнул сержант прямо в ухо рядовому Горбушкину. – Изуродую, как бог тарапашню! – мрачно пообещал Плотнюк и принялся пинать других неподъемных бойцов. Мат его медленно удалялся вдоль казармы в сторону второго взвода.

- Убьем гада… убьем. Ночью задушим. Задушим и ляжем спать… Ляжем спать... Будем долго спать. Спать столько, сколько захотим. Задушим гада и уснем. Ночью задушим... – Шипел в голове Второй Голос. Злость его не имела границ, и Голос даже зазвучал вслух, чего Дима раньше не позволял.

- Эй! Ты "гада” мине назваля, Гарбушкя - чмо? – Злобно спросил Диму сосед по койке. Это был его непосредственный начальник - первый номер пулеметного расчета ефрейтор Кердыбаев, который безуспешно пытался намотать портянку на грязную ногу. Портянка проявляла неподчинение, отчего дедушка ефрейтор злился еще больше. Дима отрицательно помотал головой и сильнее стиснул зубы. В голове бушевал Второй Голос:

- Задушим…и Кердыбаева задушим. Обоих задушим…Гады! - Злился он. Но Первый принялся его отговаривать:

- Нет! Нельзя! Нас накажут… дневальный увидит и сдаст. Нас будут судить.. Нельзя душить. Мы не будем. Не будем… Мы боимся. Мы не будем…- Первый голос заплакал.

- И дневального задушим! Дневального... - Продолжал Второй. Перепалка могла продолжаться до бесконечности, и Дима отработанным ударом руки по своей голове на время успокоил спорщиков.

Вот так, весело и непринужденно, разгоралась пасмурная заря утра тринадцатого ноября. На разводе Кердыбаева назначили в караул вместо захворавшего животом и обдриставшего вверенный боевой пост пулеметчика из третьего взвода, а второй взвод в полном составе убыл чинить поваленные шквальным ветром заграждения. Рядовой Горбушкин остался в резерве. Предстояло до обеда драить автомат, а после таскать ящики на складе. Но чистку оружия прервал гнусный голос ревуна. Тревога! Чу! Вот уже и солдаты бегут по плацу, роняя на ходу магазины и штык-ножи. Некоторые бойцы эффектно падают, запутавшись в лямках и подсумках. Автоматы больно бьют упавшим бедолагам стволами по затылкам. Вот и старенькая БРДМ химразведки уже выехала из парка. Она величественно и печально движется по плацу, скрежеща "запоротой” коробкой передач. Из-под заднего её моста весело капает масло, и всем становится ясно, что сегодня она не "ездец”. Офицеры молча кучкуются вокруг командира батальона, который громко ставит им боевую задачу. Сквозь привычный, многоуровневый мат слышатся фразы "дезертир”, "поймать гниду Колесникова”, "меня за яйца подвесят”, "расстреляю лично” и "где его командир взвода?”. Рядом с офицерским собранием, по стойке "смирно” стоят двое: ефрейтор Кердыбаев и сержант Кириченко. Заметно, что оба они находятся в глубокой прострации, причем у второго вдобавок забинтована ступня. Постепенно эмоции комбата стихают. Слышится уже более спокойные слова: "сам подохнет в Зоне”, "послать один взвод” и "доставить труп для соблюдения отчетности”. Решено в поисках тела не углубляться дальше пяти километров.

* * *

- Мы боимся… боимся… Нет! Нет! Не пойдём. Мы останемся тут. Тут в машине…Не выходи из машины. Мы боимся…боимся. - заплакал навзрыд Голос в Диминой голове. Он умолял. Он унижался и скулил. Он цеплялся за Димины ноги и сковывал мышцы. Другой Голос вторил ему на другой манер:

- Ты умрешь! Ты умрешь и убьешь нас! Гад! Куда ты идешь? Почему ты не слушаешь нас? Останься тут. Останься… не иди… Останься… Мы все умрем из-за тебя! – Громко кричал он. Оба Голоса звенели в Диминой голове одновременно. Боль пульсировала в висках и тяжело отдавала в затылок в такт каждому их слову. Дима не замечал, что на него удивленно, с опаской таращатся сослуживцы, как не понимал он и того, что голоса звучат уже не внутри черепа, а открыто слетают с его искусанных и потрескавшихся губ.

- Глядите-ка, Димка свихнулся! – Сказал кто-то удивленно.

- Да он всегда был ненормальный. – Вяло промолвил флегматичный рядовой Дудкин.

- Ни фига себе! Может, в него Контроллер вселился? – Испуганно отозвался другой солдат, и плотнее прижал к себе свой автомат.

- Какой, к свиньям, Контроллер? Ты, чё, боец все занятия продрых или от рождения тупой? Симптомы не те. Просто придуривается, чмо. – Вынес вердикт сержант Плотнюк и скомандовал: - К машине! – Два отделения нехотя вылезли из-под уютного брезента грузовика и начали опасливо озираться. Последним из кузова выволокли упиравшегося и цеплявшегося за лавки рядового Горбушкина. Он мычал что-то невразумительное и тряс головой. Но всем было уже наплевать, что с ним происходит. Пока солдаты медленно натягивали ядовито-зеленые прорезиненные защитные комплекты, Плотнюк с кем-то долго переговаривался по рации. А, поговорив, стал ставить боевую задачу: - С вертолета был замечен человек. Приказано прочесать вот этот лесок. Построение – цепь. Интервал – прямая видимость. Кто отстанет – может не возвращаться: сгною в нарядах. Не курить, не болтать. Рассредоточиться. Вперед! - Затем повернулся к своему земляку радисту Орловскому и сказал тому приветливо: - Макс, отдай вторую рацию Горбушкину – он пойдет со мной. – Радист надел тяжелый ящик радиостанции Диме на плечи, и елейным голосом вкрадчиво проговорил: - Кнопок не нажимать, ручек не крутить – сержант сам все включит и настроит. - Потеряешь антенну – убью! Понял? -

- Мы поняли. – Ответил Дима и постучал магазином по своей каске. Его тошнило.

* * *

Прошли уже больше километра. Сержант Плотнюк постоянно волновался, как бы его бойцы не наткнулись на другие отделения, чешущие лесок с флангов, и не устроили "з переляку” перестрелку друг с другом. Потом пришла другая беда: интервал между солдатами становился жутко неравномерным. Некоторые в страхе жались друг к дружке, образуя могучие кучки по два-три человека, причем все нервно курили. Разумеется, в общей цепи между этими группками, образовывались зияющие бреши, сквозь которые запросто могли бы незаметно просочиться целые стада слонов или бизонов, водись они тут. Плотнюк бегал вдоль цепи горе-охотников и раздавал направо и налево зуботычины и пинки, безуспешно пытаясь выровнять линию фронта. Рядовой Горбушкин уныло семенил за сержантом по пятам, натирая тяжелой рацией свои плечи и высунув все три своих языка. И конечно случилось то, что и должно было случиться: они заблудились, огибая берег какого-то чахлого болотца. Проплутав "наобум” еще с полчаса путники решили остановиться и определиться на местности. Планшет с картой ровным счетом ничем не помог, ибо было не понятно, где конкретно на этой засаленной карте находятся заблудшие. Стрелка компаса дергалась, указывая "хрен знает куда” – возможно где-то в Зоне происходил "выброс”. Муравейников поблизости не было, а на небо глазеть было бессмысленно, ведь на Полярной Звезде не написано, что она Полярная. Тем более что ночь еще и не думала наступать, а был пасмурный вечер. Рация давным-давно заткнулась, ибо "сели” ее престарелые аккумуляторы. Решено было идти "прямо” - лес-то был не очень большой.

Вдруг сержант Плотнюк застыл на месте. Из рук его выпал автомат и плюхнулся в лужу. Глаза остекленели, а рот скривила нелепая гримаса. Он повернулся на девяносто градусов и медленно, как во сне, пошел в направлении чахлого кустарника. Тело его неестественно раскачивалось в такт шагам, а руки вытянулись вперед, будто желали кого-то обнять или задушить. Не дойдя нескольких метров до кустов, человек рухнул на землю. Плашмя. На лицо. Как свергнутый с пьедестала памятник низложенному правителю. Как часовой, уснувший на посту у знамени. Как падает в тихой январской ночи, плохо закрепленная новогодняя елка. Внезапно Дмитрий Горбушкин почувствовал в своей голове постороннее присутствие. Совершенно незнакомый хриплый Голос беззвучно произнес: – Подойди ближе. Ближе… еще ближе. – Властно приказывал он. Но тут в беседу вмешались Димины постояльцы, чем несказанно ошарашили мозгового агрессора. Первый голос заверещал противно: – Нет, не ходи! Не ходи туда. Мы боимся. Не ходи! Нет! - А второй просто взбесился и заорал, что есть силы: – Стреляй в кусты! Стреляй! Стреляй! Скорее стреляй! Почему мы не стреляем? Немедленно стреляй! – Дима судорожно передернул затвор автомата, но патрон перекосило, и тот уперся в край патронника. Голова под каской начала раскалываться от боли, и перед глазами зашевелились стеклянистые червячки, как у завзятого гипертоника. А голоса – и свои и чужой все продолжали и продолжали звенеть и гудеть в его голове. Наконец это буйство стало невыносимым, и сознание, щелкнув напоследок каким-то своим предохранителем, провалилось во тьму глубокого обморока. В кустах происходила какая-то возня, но Дима этого уже не видел, потому, что лежал на спине в позе "морская звезда” подле своего командира.

Очнулся он скоро. То ли от ощущения пустоты в голове, то ли от визга и всхлипов, доносившихся из кустов. Попытка встать на ноги окончилась неудачей: тяжелый ящик радиостанции будто пригвоздил Димину спину к жухлой траве. Немалых усилий стоило выбраться из лямок и встать, наконец, на непослушные, ватные ноги. То, что рядовой Горбушкин увидел, повергло его в изумление: в десятке метров от него извивалось и дергалось в экзотическом танце странное до безобразия существо, напоминавшее помесь человека и свиньи. До Димы донеслись звуки его голоса. Точнее, это был не один голос: уродливое создание будто спорило само с собою, то и дело, меняя интонации и переходя с баса на визгливый фальцет. Контроллер не замечал никого вокруг, и было ясно, что его обуревает паника. Боже мой! Дима узнал голоса, которые доносились из глотки урода! – Отпусти нас! Мы не хотим быть тут… Мы боимся тут… боимся… Мы хотим обратно… отпусти Нас, отпусти… - громко выл Контроллер тонким голоском, и тут же начинал орать грубым голосом: - Гад! Гад! Верни нас обратно! Немедленно верни нас! Мы не хотим тебя! Гад, гад какой… Мерзость! –

И тогда Дмитрий подошел вплотную к Контроллеру. Издали фигура бойца напоминала баяниста, подгулявшего на свадьбе и волочившего за лямки свой тяжелый инструмент. Несколько секунд Горбушкин молча глазел на монстра, а потом в гневе размахнулся своей неподъемной ношей, и наотмашь, со всей дури, ударил урода сверху. Радиостанция описала большую дугу и с чавканьем опустилась на голову Контроллера, и унося в небытие скопом всех ее обитателей. Радиоэлектронная борьба продолжалась до тех пор, пока Горбушкин не устал молотить бездыханное тело чудовища. Обессиленный, он повалился на траву и лежал с полчаса, боясь посмотреть на результаты своего ратного труда. Если бы великий русский оружейник А.С.Попов увидел сейчас свое смертоносное изобретение, его бы стошнило: радиостанция была вся извазюкана в крови и увешана налипшими кусками мозга.

Немало труда стоило Диме рассказать о произошедшем очухавшемуся сержанту. Тот только тупо смотрел, то на труп Контроллера, то на окровавленный ящик рации, и время от времени икал и хлопал глазами. Подобрав оружие и опираясь, друг на друга двое военных медленно поплелись прочь от этого места. Сержант тихонько матерился, спотыкаясь о коряги, и нервно курил. А Дима молчал всю дорогу. Ему предстояло привыкать к новому своему состоянию. Ведь теперь в голове его кроме одинокого "собственного Я” никого более не было. И смею вас заверить, что с этого дня, ни весной, ни осенью Дмитрий Горбушкин не будет представлять для психиатрии никакого медицинского интереса.