Первые встречи

Эцио приходил в сознание ещё пару раз – когда гвардеец, к лошади которого он был привязан, и остальные сопровождающие его солдаты проезжали сквозь ворота во внутренний двор какого-то замка (ассасин успел заметить огромный герб Борджиа на стене, но резкий удар по голове опять заставил его потерять сознание) и когда с него снимали одежду. В последний раз он очнулся от резкой боли в шеи – какой-то доктор уколол его небольшим шприцом с прозрачной жидкостью. Эцио почувствовал, как с него снимают броню, и попытался сопротивляться, однако сознание снова его покинуло. Наконец, он ощутил себя лежащим на тёплой земле. Не раскрывая глаз, он попытался осмыслить своё положение. На нём не было никакого оружие – он не ощущал ни привычной тяжести арбалета за спиной, ни столь же привычно обхватывающих запястье браслетов, ни ножен на поясе. На нём не было никакой брони, из одежды – лишь лёгкая рубашка и штаны, обувь тоже забрали. Ныли правая нога и спина, кроме того, Эцио чувствовал небольшое покалывание в области поясницы. Пахло сеном и лошадиным потом. Ассасин ощущал на лице яркий свет солнца. Медленно он приоткрыл веки, стараясь сделать это незаметно – и обнаружил, что сидит за решёткой. Его клетка располагалась в углу двора; на другой стороне дворика – он не был очень большим, буквально метров 50 в ширину – была конюшня. С двух сторон двор закрывала крепостная стена, с одной возвышалась громада замка. Пройти в двор можно было только одним путём, через высокую калитку, проделанную в заборе, ограничивающем этот двор от остальной части замка – и именно там, около калитки, не так далеко от Эцио, ждал Чезаре Борджиа. Около него почётным караулом находилось пара гвардейцев. Эцио не понимал, почему герцог Валентино не решится потревожить его сон, и это несколько встревожило его: уж чем-чем, а деликатностью с пленным Чезаре явно не отличался. Однако выхода не было – и, окончательно оценив ситуацию, Эцио через несколько минут сделал вид, что проснулся. Размяв и вправду затёкшие руки, он приподнялся на них, и прислонился к стенке клетки. Бегло осмотрев двор уже широко раскрытыми глазами, он посмотрел на Борджиа. Тот улыбнулся:
— Эцио Аудиторе!
Ассасин кивнул:
— Чезаре.
— Рад принимать такого гостя у себя в замке. Знаешь, — без обиняков начал он, приближаясь к клетке, — тебя поймали очень не вовремя. Вот бы тебе попасться хотя бы парой-тройкой месяцев ранее, или же, напротив, позднее. В первом случае Яблоко всё ещё было бы у меня, а во втором… я бы к тому времени стал правителем Италии, и твоя поимка довершила бы разгром ассасинов. Но тебе повезло. В обоих случаях я бы убил тебя. Однако сейчас… Мне выгоднее держать тебя пленником. Никакой важной информации ты мне сообщить не можешь – я и так почти обо всём знаю… кроме местоположения Яблока, однако это и неважно, поскольку вряд ли я смогу достичь его. И потом, сомневаюсь, что ты что-либо скажешь. Мучить тебя тоже особого смыла не имеет… Если мы тебя будем долго калечить, а потом убьём, то это придаст тебя ареал мученика в глазах людей по всей Италии. Понятно, мне это невыгодно. Если же просто убить – всё равно об этом как-то станет известно, — то, как минимум, твои ассасины будут сражаться гораздо яростнее. Смерть Il Mentore вряд ли их собьёт с толку, но наверняка раззадорит. Да и претенденты на место лидера всегда найдутся. Так что – радуйся жизнью, ассасин! Конечно, я переведу тебя в более мрачную камеру, об этом не беспокойся. Однако сначала должна зажить твоя нога. Итак, — Чезаре широкими шагами направился к выходу, — надеюсь, тебе всё ясно…
— Постой, Борджиа.
— Что ещё?
— Почему ты хочешь, чтоб моя нога зажила?
— Не твоё дело…
— О нет, Чезаре, просто ты боишься…
— Заткнись, ассасин. У нас есть свои шпионы в «Цветущей Розе», и я в любой момент могу приказать прикончить твоих родных… Хочешь, чтобы Клаудии выпустили кишки?
— Я уже выгнал одну шпионку…
— О, эта вообще ничего не значила для меня, — Чезаре улыбнулся. – На неё ты зря потратил время. Мои агенты работают куда тоньше.
Эцио промолчал. Он не слишком верил Чезаре, но понимал – лучше перестраховаться.
— Итак, Аудиторе… Прощай. Я ещё тебя навещу… — он криво усмехнулся. – Выздоравливай.

Где-то минут через тридцать во двор важно, величественно вошла Лукреция. Правда, по её раскрасневшемуся лицу, по тому, как она жадно – хоть и незаметно – ловила ртом воздух – было очевидно, что она спешила.
— Эцио, — холодно поприветствовала она ассасина, однако в её глазах было… какое-то безумие, не ярко выраженное, как будто только обещающее появиться.
— И тебе здравствуй.
— Могу ли я… чем-то помочь?
— С какой стати ты хочешь помочь мне?
— Ты… ты пощадил меня. И я… я слышала искреннею печаль в твоём голосе, когда ты закрывал глаза Родриго... Он не был мне близок, но всё же был отцом. А Чезаре даже не хотел похоронить его достойно. И ещё я верю, что ты когда-нибудь справишься с этим ублюдком.
Эцио усмехнулся. Похоже, его плен будет куда приятнее, чем он думал…