Страх.
Не испуг, не мимолётное чувство, вызванное какой-нибудь глупостью, а ужас, погружающий в темноту, заставляющий захлёбываться.
Я чувствую, как в моё тело раз за разом врывается лезвие кинжала Франческо, слышу, как он проклинает меня, как где-то, совсем близко, скрещиваются мечи. Я понимаю, что жизнь покидает меня. Я захлёбываюсь своей собственной кровью, осознавая, что это последние мысли в моей жизни, и что через несколько секунд я встречусь с Создателем. И, поражённый этим пониманием, тем, как обрывается моя жизнь, я широко открываю рот, пытаясь последний раз вздохнуть. Но у меня не получается, и Смерть забирает меня в свои объятья.

Ненависть.
Не холодное, расчётливое чувство, а ярость, застилающая глаза красным туманом. Я втыкаю кинжал в податливое, не защищённое тело человека, столь ненавистного мне. Лезвие погружается в плоть – и выходит, оставляя новые раны. Я не понимаю, что кричу, в ушах шумит, я, кажется, случайно раню себя… Кровь окрашивает одежду Джулиано и мои руки, и я наслаждаюсь этим ощущением — кровью врага на моих руках.
Боль в ноге постепенно отрезвляет меня, и я наношу последний удар, стремясь проникнуть так глубоко в тело врага, как это возможно, однако монстр внутри меня ревёт, требуя ещё крови – и я вскакиваю и несусь к Лоренцо.
— Morire, bastardo!

Сосредоточенность.
Я и не предполагал, что кто-то осмелится напасть в церкви, однако это случилось – и я, уже легко раненный, резким движением обматывая плащ вокруг левой руки и, выхватываю кинжал у кого-то из союзников, блокирую удары. Мой противник – я никак не могу понять, кто это: солнце, проникающее в церковь сквозь окна, слепит глаза, — активно атакует, стараясь достать меня, и я отпрыгиваю, подставляю клинок, уворачиваюсь от смертоносного лезвия… и едва не попадаю под меч ещё одного врага. Я слышу яростные крики где-то сзади: "Morire, Morire!” — но не могу повернуться и продолжаю сражаться.
В толпу врезается белая тень и одним слитным движением вытаскивает из ножен сверкающую на ярком флорентийском солнце полоску. Он протыкает одного из солдат насквозь, разворачивается и вроде бы плавно, мягко отводит меч нападающего в сторону, а затем со всей силы пинает противника ногой и наносит смертельный удар в спину. На меня, хромая, несётся Франческо Пацци, и я готовлюсь к схватке, однако этот парень прижимает его к стене, и меняет меч на изящный кинжал. А я отвлекаюсь на новых врагов.
…Чуть позже, когда с большинством солдат покончено, Пацци убежал, а человек, которому я обязан жизнью, ведёт меня в Палаццо, я осознаю, что не посмотрел, что случилось с Джулиано. Его не оказалось и в Палаццо, и я понимаю, что велика вероятность его гибели.
Когда ещё через несколько часов мне привозят его остывший труп, я не пускаю слёзы. Я рассматриваю раны, нанесённые брату, и меня охватывает горечь и странная пустота. Я встаю с колен и медленно выхожу на балкон, дабы сказать речь собравшемуся народу.

Спокойствие.
Или попытка успокоиться, и нанести один точный удар, завершающий жизнь Франческо Пацци. Глубокий вздох. Я вытягиваю руку и лёгким движением прикрываю ему глаза.
— Покойся с миром.
Я справился.
Внизу, на площади, собралась толпа, уже слышатся крики, и я, с помощью сторонников Медичи, тащу труп Франческо на Палаццо Веккъо. Мне предстоит неприятная работа.
Когда уже всё готово, и я готов сбросить тело, я смотрю на помост внизу. Когда-то именно там погибла моя семья и вся моя жизнь. И герцог Лоренцо мог остановить это, если был бы достаточно внимательным к своим друзьям. Я закрываю глаза и пытаюсь сдержать поднимающуюся ярость. Какая сейчас разница? Лёгким движением ноги я отправляю тело вниз.

Слабость.
Они осквернили церковь, совершив убийство в ней. Я не должен был этого допустить… Хотя был ли у меня выбор?.. Не в этом дело. Главное — всё зря. Лоренцо жив, а убийство Джулиано вряд ли что-либо изменит. Хотя, может быть, ещё есть какой-то шанс. Моё лицо искажает улыбка, и я въезжаю на площадь перед Палаццо Веккъо.
«Народ и Свобода! Народ и Свобода!»
Кто-то даже поддерживает меня, я слышу нотки одобрения в общем гуле толпы. Может быть, всё удастся…
А затем с решётки Палаццо что-то срывается; оно проделывает дугу над толпой и стукается о стену Дворца Синьории. Это… человек? Да… Из одежды на нём только какие-то тряпки, обмотанные вокруг пояса. На его теле несколько кровоподтёков, шею охватывает толстая верёвка. Мой взгляд поднимает чуть выше, и я осознаю, что это Франческо.
Я не могу оторвать взгляд от тела своего сына, безжизненно болтающегося вдоль стены Палаццо, и заставляю пятиться лошадь назад. Чуть не падаю с лошади, а затем натягиваю поводья и пускаюсь галопом, желая как можно быстрее убраться из этого города.