- Что? Поймал тебя?

Отступать было некуда, Эцио сделал еще шаг назад и уперся в стол. Пронзительно глядя в глаза, да Винчи положил ему ладони на бедра, поглаживая их через плотную кожу штанов. Прикосновения обжигали, Эцио даже через одежду чувствовал, какие ледяные руки у художника. Леонардо бесшумно опустился на колени перед ним, ловкими движениями справился с застежкой на штанах и спустил их вниз. Эцио замер, намертво вцепившись побелевшими пальцами в деревянную столешницу, и заворожено смотрел, как художник облизывает розовые губы, прежде чем накрыть горячим ртом его напряженную плоть. 
Не торопясь, плавными круговыми движениями языка и горячим дыханием он заставлял Эцио стонать, плавиться от бархатного удовольствия, кусать губы, закидывать голову назад и умолять не останавливаться. Поймав момент, когда сдерживаться Эцио уже не мог, Леонардо провел холодной ладонью по внутренней стороне его бедра. Парень разочарованно вскрикнул, напряжение не пропало, теперь оно было тяжелым, почти болезненным, он двинул бедрами навстречу мучительно-желанным движениям, но, остановив прикосновением, художник не дал ему это сделать…
Лед рук и обжигающее пламя рта — Эцио был словно заперт между двумя огнями, сводящими его с ума. Запустить руки в это растрепанное золото, грубо и сильно прижать голову к паху, не давать издеваться над собой!…Но под тягучим мастерством Леонардо он не мог даже выпустить столешницу, иначе просто рухнул бы на пол, ноги не держали совершенно…Предательская дрожь!
А мужчина у его ног на это не обращал внимания. Сам он оставался совершенно спокоен — не выступили на высоком лбу бисеринки пота, блеск глаз не затуманился похотливой пеленой, он сводил Эцио с ума страстно, увлеченно… и при этом словно находился в другом месте — собранный, отчужденный, совершенно незнакомый. 
Леонардо прижал губами тонкую складочку кожи, поглаживая ее языком, испытывая выдержку своего нового любовника…Хотя честнее — он ее и контролировал, точно зная, когда сделать желанные движения чуть легче, чтобы продлить сладкую пытку. То ли игра ему наскучила, то ли он решил, что с Эцио хватит, но уверенными короткими скольжениями и легким прикосновением пальцев, он заставил Эцио кончить, и бессильно сползти к его ногам, стоило ему самому подняться. 
Пока Эцио глухо всхлипывая, сидел на полу, подобрав под себя ноги, забыв даже застегнуть штаны, сам художник чувствовал себя отлично. Он не испытывал никакого неудобства или чувства унижения. Доказывать другим свое превосходство…О, да, это он умел. И чувство превосходства приносило ему моральное удовлетворение столь сильное, что даже плотские утехи не шли ни в какое сравнение. Красный от смущения молодой асассин, не смеющий поднять на него глаза — это так забавно!
Комок снега, чем больше, катится, спускаясь со снежной горы, тем больше растет в своей величине и становится причиной непоправимой катастрофы. Вот и не следовало бы позволять очередному увлечению перерастать во что-то еще… Неважно…Ну-с, а теперь займемся Кодексом.