Ассассины не плачут, это вам подтвердит любой человек.
Малик же, не имея возможности стереть предательские слезы окровавленным рукавом, злился на себя из-за этого еще сильнее, и ярость упрямо искала выход, чтобы тяжелым резким потоком вырваться наружу. И она нашла его.
Крик.
Грозный, дикий, по-звериному рычащий.
Ассассин кричал долго: толстые стены подземелий звонко отражали его крик в пустоту коридоров, ловили и впитывали в себя звонкие цепи, изгибались, будто уклоняясь, трепещущие огни факелов.
А Малик изо всех сил вжимался в холодный гранитный стол. Благовония, что должны были одурять и давить ощущение боли не помогали, от них лишь сильнее кружилась голова; сознание ныряло в полузабытье, на несколько мгновений, а потом снова, вытянутое болью, возвращалось к реальности.
Руку нельзя было спасти, он понял это по обрывкам фраз, что бросали Братья.
Заражение.
Ампутация.
Крепкие руки прижимают к столу, прикосновение к руке - обжигает.
Малик вырывается: вокруг тамплиеры, снова пытка, рычание, смерть Кадара, снова и снова холодное безжалостное лезвие острым языком режет кожу.
Фантомы воспоминаний нехотя сворачивают свои липкие цепкие щупальца и прячутся в темноте углов, в последний момент уклоняясь от резкого удара тяжёлого топора. Горячая кровь, хлещущая из обрубка, в момент орошает пол; лекари ещё сильнее наваливаются на Малика.
Мгновение: секундная потеря сознания, тяжесть воспоминаний, крик – и тут же новая порция резкой боли, вслед за которой едкий, вяжущий, слепящий глаза запах палёной плоти наполняет комнату.
Болевой шок. И вновь потеря сознания.
Когда Малик очнулся, то по-прежнему лежал на столе. Болело всё тело, слезились глаза от затхлого воздуха, тошнило…Ассассин крепко, до хруста, сжал зубы, когда сухие шершавые руки начали перебинтовывать то, что осталось от левой руки. А потом – он шумно выдохнул.
-Рафик, когда очнётся, объяснишь ему, в чём будет заключаться его новая работа,- низкий резкий голос мастера гулко отозвался в голове.
Малик открыл рот, заходясь в беззвучном крике.
Кадар, тамплиеры, пещера…