«Боже… Боже… За что?» Он прислонился спиной к холодной стенке и, еле
сдерживая слёзы, со всей силы ударился о неё затылком. Рано или поздно…
это должно было случиться. Это было неизбежно. Он всхлипнул. Но… почему?
Ведь… ведь… Он сполз по стенке вниз, прямо в грязь. За что? Он знает,
за что. Нет никаких почему и никаких ведь. Так и должно быть, всё
справедливо…
Но почему она!
Она была красива. Каштановые
волосы, обычно скрытые капюшоном – только он мог видеть их во всей
красе, когда она прижималась к нему губами, и он скидывал с неё этот
капюшон и зарывался в них пальцами. Остальным приходилось
довольствоваться лишь отдельными прядками, иногда выбивающимися из-под
плотной ткани. Тёплые карие глаза – нет, эти глаза могли быть и холодны,
и жестоки, но он-то знал, что на самом деле за этой маской. Тонкая
полоска губ, обычно плотно сжатых, не выражающих никаких эмоций – однако
с этих губ, зацелованных после бурной ночи, могло срываться его имя,
когда он снова входил в неё одним толчком, в шёпоте и стонах, издаваемых
этими губами, могла быть страсть и похоть… Могла быть. Но теперь…
теперь её нет.
Он собирается, судорожно втягивает воздух сквозь
стиснутые зубы и встаёт. Он… должен забрать тело. Должен похоронить её.
Он выходит из-за стены – сильный ветер бьёт прямо в лицо, сзади
развевается серый плащ – делает несколько шагов вперёд, соскальзывает с
крыши и приземляется на корточки. Пройдя ещё немного, он, наконец,
поднимает голову, готовясь к тому, что ему предстоит…
Но тела нет. Его взгляд бегает по площадке перед ним, оно должно быть здесь, просто обязано, но… Но…
Они забрали его. Он ничего не может… Ничего…
- Волк? – он слышит удивлённый голос и к нему медленно возвращается
сознание. Он упал с крыши, когда до «Спящей лисицы» оставалось всего
пара сотен метров. Еле-еле перебрался через реку, медленным шагом, почти
падая с ног, направился к таверне. И, когда до входа оставался какой-то
десяток метров, – рухнул. Тут его и заметили воры. Видимо, хорошо зная,
кто он, они решили… избить его. Боли он почти не чувствовал – у него,
кажется, онемела правая сторона тела, и он специально повернулся ей,
дабы на левую сторону не обрушилось ни одного удара. Вскоре сознание
милостиво оставило его. Но теперь он слышит этот голос и поднимает
голову. Его лица искажается в гримасе боли, но куда более изуродована
его душа. Он знает этот голос, он знает, его обладатель может ему
помочь.
- Вольпе… - разлепляет он губы. Имя слетает с его уст еле слышным шёпотом, хрипом, но Лис понимает его.
- Зачем бы он ни пришёл, не думаю, что он в состоянии как-либо
навредить мне или кому-либо ещё. Поднимите его и отнесите в одну из
комнат наверху. Сообщите, когда он очнётся и будет в состоянии говорить.
Люпо
улыбается. Вор, приставленный к нему, брезгливо морщится – на
обезображенном лице пленника, покрытым свежими синяками и порезами,
выглядит эта улыбка омерзительно – и отворачивается от Волка. Замечает
своего товарища и окликает его, и они болтают о какой-то повседневной
чуши. Их голоса на несколько секунд вырывают тамплиера обратно в
реальность, но затем он снова проваливается в беспокойный, болезненный
сон. Теперь на его устах уже нет улыбки.
Они познакомились в
Венеции. Их было три, тамплиера, посланных на это задание – он,
Мальффато и… она – Лия де Руссо. С Мальффато Люпо уже приходилось
работать, и он хорошо знал, на что он способен. В отличие от доктора,
Волк никогда не был… психом. Он не наслаждался убийством, для него это
было работой – не хуже и не лучше, чем у остальных. Таких, адекватных,
рациональных в Ордене было немного. По сути, Люпо не был тамплиером.
Наёмником, считающим, думающим, согласным с целями тамплиеров – но никак
не фанатиком, готовым на всё ради цели.
Первое убийство Волк
совершил, когда ему было десять – он прикончил своего отца, который в
очередной раз решил избить маму. Уже после того, как отец, сражённый
количеством выпитого алкоголя, уснул, он всадил нож несколько раз
глубоко ему в грудь. Надо сказать, это принесло ему несколько успокоения
и удовлетворения… Только вот мать выгнала его из дома, рыдая. Он не мог
понять, почему, ведь он сделал добро ей… Но это уже было неважно. Он
прошёл почти всю страну, получил огромное количество уроков, научился
думать и мыслить, понимать психологию людей. Это не раз помогло ему в
будущем. Годам к тридцати он понял, что потерял границы добра и зла, что
не может различать чёрное и белое. Он делал и то, и то – порой им
внезапно овладевали порывы сделать что-то хорошее, например,
пожертвовать деньги какому-нибудь монастырю, причём не для себя, не для
того, чтобы искупить свои грехи – которые невозможно было искупить, - а
для монахов, для тех, кто действительно заслужил это. Однако он был
готов убить, украсть, разрушить целые жизни, и его при этом не мучила
совесть. Он понимал, что так не должно быть – и к тридцати годам он
осознал, что ему необходимы изменения. Что ему нужна… цель? И такой
целью оказались идеалы тамплиеры.
Надо сказать, что необходимость
работать в команде больше всего не устраивала его в работе наёмника.
Теперь он был одиночкой. Его специальной просьбой к Борджиа была не
ставить ему напарников, и они исполняли её – почти всегда. Его и
прозвали Волком-одиночкой. Он вскоре нашёл свой стиль работы, вскоре
вошёл во вкус. Теперь он убивал и рушил жизни не просто так – а ради
высшей цели. И это было оправданием для его… нет, ни совести, та никогда
не возникала, но для его рациональности. Поскольку та грызла его,
уверяла, что не должно быть такого безразличия, что это ненормально и
неправильно. Теперь же это было оправдано. И, в конце концов, он на
самом деле верил. Верил, что когда-нибудь этот «новый мир» наступит. И
что он будет одним из тех, кто этот мир воздвигнет.
Но затем… затем
случилось то задание в Венеции. Он влюбился в Лию с первого взгляда.
Они тогда с Мальффато стояли на крыше какой-то старой церквушки, ожидая
её прибытия – до того момента ни разу все участники задания не
собирались все вместе – и она появилась откуда-то из-за домов. Быстрым
шагом прошла по залитой лунным светом крыши – уже тогда Люпо
почувствовал… что-то, когда увидел её развевающийся на ветру плащ,
капюшон, скрывающий лицо, женственную фигуру, саму походку – лёгкую,
летящую. А затем она упруго оттолкнулась от края крыши соседнего дома и
приземлилась на церковь. Но толчок был слишком силён – и она упала бы,
если бы Люпо, не поддержал её за обнажившееся в прыжке запястье.
Почувствовал, будто бы между его пальцами и её обнажённой кожей
проскочили искорки, облизал внезапно пересохшие губы и спросил:
- Всё в порядке?
И в этот момент она повернула к нему своё лицо и взглянула – снизу
вверх, прямо в глаза – и Люпо почувствовал, что если не отпустит её
локоть и не отвернётся, не сможет контролировать себя. Ведь в её глазах
было то же странное, недоумённое и при этом счастливое выражение…
эйфории? Он не мог подобрать слова этому и сомневался, что такие слова
были. В чём он не сомневался – они встретились не просто так.
А
затем, уже на задании, она оглушила Мальффато стулом сзади, и всадила
кинжал Люпо в грудь. Тот потерял сознание и последнее, что он видел –
как она выводит тех, кого предполагалось убить, из дома. Уже переступив
за порог, она взглянула на распластавшегося на полу Люпо, и в её взгляде
был страх, решимость, сожаление и… что-то ещё, название чему
человечество пока не придумало.
Он выжил. Но не сдал её. Напротив,
он повернул всё так, что у них было недостаточно информации, что
Мальффато, который был должен всё разузнать, каким-то образом возбудил
подозрения – и что к их прибытию были готовы. Что Доктора оглушил
хозяин, он же всадил нож Люпо в грудь… и что он захватил Лию.
Несколько
месяцев спустя он, уже почти полностью пришедший в себя, задумчиво
ходил по городскому рынку, когда внезапно увидел на крыше знакомый
зелёный плащ. Пробежка за ней стоила ему немалых сил, но он не сдался.
Он не понимал, зачем это делает – не было никаких рациональных причин –
но не мог остановиться. Она почему-то была важна для него. Слишком
важна.
Он поймал её в переулке, куда она спустилась в надежде
затеряться в толпе. Люпо прижал её к стенке – его горячее дыхание на её
шее – и спросил:
- Почему ты предала Орден?
- Ты тоже их предал! Я знаю, что ты не рассказал Борджиа обо мне…
Люпо кивнул.
- И хотя бы в благодарность за это расскажи, почему. Объясни.
- Та семья была невиновна, и они никак не мешали их «новому мировому порядку». Я не могла допустить их смерти.
- И… ты была готова пожертвовать неплохим гонораром, жизнью напарников, своим местом в Ордене ради безопасности чужих людей?
- Да, - она выплюнула эти слова ему в лицо, - я разузнала о тебе, Люпо.
Сколько там на твоём счёту убийств? Та семья в Тоскане? Кажется, ты
всадил клинок в сердце младенцу, а, Волк?
Он внезапно почувствовал
необходимость признаться, что он убил его, когда Мальффато взглянул с
ухмылкой на младенца и произнёс: «Его ждут страдания». Так было нельзя –
слишком откровенно, но Люпо знал, что должен как-то оправдаться.
-
Для его же блага. Если бы я оставил его в живых, его бы ждала жизнь,
полная страданий… всех мастей. Он бы мог повернуться ко злу куда
большему.
- Ты считаешь, что сделал ему… одолжение?
- Называй
это как хочешь. Я верю в то, что делаю. А ты? Значит, освобождаешь
невиновных? Почему бы тебе не действовать куда более открыто, быть…
честнее?
- Это… не так действенно.
Люпо замер.
- Ты… - он
взглянул ей в глаза и замолчал на несколько секунд, не в силах
оторваться от её карих глаз, сейчас холодных и решительных… хотя где-то в
глубине её взгляда, несомненно, скрывался страх. А затем он сказал
нечто, абсолютно неожиданное даже для его самого. – В этом… есть смысл.
Ты должна показать мне доказательства. Может… может быть, ты права. Я
обещаю, что помогу тебе, если увижу это.
И он поверил. Он не мог ей
не поверить. И постепенно они привыкали друг к другу, понимали друг
друга всё лучше и лучше. Они оба были упрямы – но она попросила у него
прощения. Они не показывали свои чувства – но он сказал, что готов
простить её, если она даст ему шанс не только как партнёру и товарищу. И
она дала.
Да, их отношения были сложны – слишком тяжела была
ответственность за плечами у каждого. Но они старались, как могли, и
Люпо впервые в жизни чувствовал себя столь… живым. Да, он страдал, ведь
понимание того, что хорошо и что плохо, боль всех тех, жизни которых он
оборвал, обрушились на него… Но она помогала ему выдержать это. Более
того – она помогала ему искупить вину. Хотя порой ему думалось, что
кое-что невозможно искупить – однако это никак не отменяло его действий.
- …Значит, Лия де Руссо.
- Да. Вольпе… я прошу тебя. Я… я
знаю, что ты ничего не обязан, но мне просто не к кому обратиться. Я…
всего лишь хочу похоронить её. Она… достойна этого.
- Я… поговорю об этом с Эцио.
- Спасибо, - он уже почти спокоен. – Я буду действительно благодарен.
- Ты не можешь здесь оставаться, воры недовольны. Я приставлю к тебе Уберто, он отведёт тебя к Фацио.
- Конечно.
- Помни, попытаешься сбежать – окажешься с ножом глубоко в груди.
- Думаешь, я в состоянии сбежать?
- Я пошлю с тобой доктора.
Люпо благодарно кивнул.
- Я знаю, что это нелёгкое решение…
- Ничего. Я… в какой-то степени должен тебе, ты помнишь.
- Это… это совсем не… обязательно.
- Может быть. Но у нас, ассасинов, сильно развито чувство долга. Так что…
Люпо кивнул, принимая невысказанное.
- Я понимаю. Спасибо.
Вольпе улыбнулся и встал со стула.
- Знаешь… Возможно, я зря это говорю, но… не теряй надежды. Мне бы
сообщили, если бы был уничтожен ещё один агент тамплиеров. Так что… есть
шанс, что она ещё жива. Иначе зачем бы Эцио стал забирать её? Может
быть, она… как-то сумела договориться.
Люпо почувствовал, как у него захватывает дыхание. Шанс?
Вольпе сжал ему плечо – ободряюще – и вышел из комнаты.
Шанс..?
-
Почему ты - Люпо? – пытался добиться ответа вор, крепкий мужчина лет
30. Несмотря на то, что вопросы он задавал непринуждённым, лёгким тоном,
его правая рука лежала на рукояти кинжала, его взгляд ни разу не
покидал тамплиера. Эти зелёные глаза, казалось, пронизывали его
насквозь.
Люпо раскрыл рот – но с его губ сорвался лишь хрип.
-
Полагаю, тебе необходима вода, - сделал вывод вор и всё так же, ни
отрываю от Люпо взгляда, встал и направился к кувшину на тумбочке. Люпо с
благодарностью принял стакан и с жадностью опустошил его в пару
глотков.
-Спасибо, - поблагодарил Волк Уберто. – Когда… когда… когда придёт в…рач?
- Должен с минуты на минуту. Только зальёт в себя пару кружек пива. Так ты не ответил на мой вопрос.
- Потому что я – одиночка. Всегда работал один. Мне так приятнее и удобнее.
- Понятно. А что же тебя, тамплиера, привело к Вольпе?
Волк поморщился на «тамплиера».
- Он единственный, кто может мне помочь. И, надеюсь, поможет…
- Интересно, что же это такое, ради чего ты был готов пожертвовать парой своих ребёр. Здесь несколько вариантов…
- Любовь.
Вор вскинул брови.
- Любовь? Ты же тамплиер.
Люпо хрипло засмеялся.
- Это что-то меняет? Мы все люди. И это место – прямое тому
подтверждение. Ты же помнишь его назначение и то, какого труда стоит
поддерживать такой… порядок вещей.
- Да, но…
В этот момент дверь раскрылась, и в проём просунул голову доктор в маске.
- Правильно?
- Да, проходите…
Ла Вольпе резко отпрыгнул в сторону, пропуская кинжал в паре
сантиметров от своего тела; схватил руку противника, вывернул её,
заставляя выронить кинжал, подхватил его оружие, пнул рекрута в живот -
тот согнулся от боли - а затем приставил лезвие к его шее.
- Вот.
После этой цепочки приёмов вы можете нанести удар врагу в шею, вот в эту
точку. Это убьёт его, и, во всяком случае, об одном из противников вам
больше беспокоиться не придётся.
Сзади раздался чуть насмешливый голос Эцио:
- Что такое, Вольпе, соскучился по реальным действиям?
- Нет. Просто Маккиавели попросил меня обучить твоих рекрутов мастерству короткого клинка. Не за просто так, конечно…
- Intesi… - «Не за просто так?» - И как успехи?
- Должен признать, Эцио, твои новобранцы весьма неплохи. Им, правда,
нужно будет привыкнуть к длине клинка и к его лёгкости, но я уверен, что
со временем они вполне овладеют кинжалом.
- Molto bene, - Эцио
кивнул и повернулся к рекрутам, выстроившимся около стенки. – Думаю, на
сегодня вы все свободны. Готовьтесь к завтрашнему утру – многие из вас
получат задания. И помните…
- Ничто не истинно. Всё дозволено, - раздался стройных хор голосов, и Эцио довольно улыбнулся.
- М-да, Эцио, а из тебя получился отличный руководитель и учитель, - Вольпе значительно снизил голом.
- Grazie…
- У меня… есть к тебя просьба. Не для себя… - казалось, что Вольпе смущён и неуверен.
- Какая?
- Лия де Руссо. Вчера в развалинах ты… убил её или, может быть,
захватил в…заложники, женщину в капюшоне и в зелёном плаще… Она работала
на Борджиа, контрабандистка.
- Да... Она жива.
- Жива? – Лис вскинул голову.
- Да. Она… сказала, что хочет говорить. Что расскажет всё, что знает о
Борджиа, что ненавидит их и что готова поменять сторону, если я оставлю
её в живых. Не то что бы я верю ей, хотя говорила он вполне искренне…
Но, в любом случае, информация о Борджиа нам не помешает. Она сильно
ранена, но доктор говорит, что выкарабкается. Сейчас она без сознания в
одной из комнат убежища… на всякий случай я приставил к ней охрану.
- Слава Богу… - в голосе Вольпе слышалось искреннее облегчение.
- А… что такое? Что с этой женщиной?
- У меня есть один… знакомый. Его имя – Иль Люпо. Он один из
тамплиерских агентов. Но я… обязан ему жизнью. У него есть понятия
чести, благородства. Он убивает только тех, кто действительно виновен и
помогает скрываться тем, кто невиновен. Не с самого начала он поступал
так, конечно, но к данному моменту он уже искупил свою вину… хотя сам
так не считает. Эта Лия… Она пробудила в нём чувства. Как он сам говорит
– она помогла ему найти границу добра и зла. Он агент не особо высокого
ранга, несмотря на своё мастерство, но, тем не менее, он может
предоставить… достаточно информации. Я не говорил тебе о нём, поскольку
не было необходимости. Но сегодня он… пришёл ко мне… в ужасном состоянии
и попросил об одолжении – отдать тело Лии де Руссо. Он понимает, что
заслужил все свои страдания… как и она, но он просил об этой услуге, как
будто… он не сможет жить без этого. Разве нам помешает лишняя
информация о Борджиа?
- Я понял. Передай ему, что Руссо жива. Если…
она докажет свою… верность, то пусть они воссоединятся, - Эцио принял
решение быстро, почти без колебаний. – Это всё?
- Si.
- Тогда… до завтра.
Вольпе кивнул. Он был… рад?
***
На
небо уже взошла луна. Она освещала таверну, но комната, где сидели Люпо
и Уберто, оказалась неосвещена, и вор предложил пойти вниз. Именно
предложил:
- Я знаю, что ты всё равно не сможешь уснуть. А я не
буду спать, поскольку должен за тобой следить. Впрочем, если ты не
хочешь или не можешь….
- Нет-нет. Это… было бы неплохо.
Бармен, старичок лет шестидесяти, приветствовал их с энтузиазмом:
- А вот и наши два самых загадочных посетителя!
Глаза Люпо, наконец, привыкли к темноте. Полутёмный бар, полный народу.
Несколько дворян в дорогих одеждах сидели по отдельности, люди попроще
собирались в небольшие группы, обсуждая что-то, смеясь, рассказывая друг
другу анекдоты и последние события в Риме. Настроение было светлое –
влияние Борджиа становилось всё меньше и меньше, кое-кто планомерно
истреблял их наместников на местах, и потому жизнь становилась всё
свободнее и независимее. Это ощущение свободы просто витало в воздухе,
но в баре были запрещены политические темы, и потому об этом молчали. Но
и это молчание, когда кто-то из компании внезапно начнёт говорить
что-то о Борджиа, а затем прервёт сам себя и воцарится неловкое
молчание, теперь было не совсем неловким – каким-то счастливым. Теперь… у
них был шанс.
- Будете что-нибудь?
- Нет, спасибо, - на лице Уберто мягкая улыбка.
- Да, ничего не надо, спасибо.
Они сидели невдалеке от бара, наблюдая за людьми, когда Уберто внезапно подал голос.
- Все эти люди… Они ведь не знают обо всём, что происходит.
- Да. Они счастливы. В неведении – благо.
- Хм. Я слышал, как Эцио так говорит.
- Почему вы называете его так просто – Эцио? Он ведь Гранд-Мастер.
- Формально, официально, да. Но на самом деле он готов помочь всем и
каждому, - Уберто улыбнулся. – Ты знаешь, он даже соревновался со мной
по скорости. И побил меня! Но суть не в этом. Суть в том, что он –
Гранд-Мастер Ассасин так запросто согласился на небольшую гонку. При
этом он мудр, умён, из него отличный учитель. Я верю, что он приведёт
нас к победе.
- Не думал, что ты ассасин.
- Нет, но я несколько раз помогал им. Видел ассасинов в действии. И… у вас нет шансов.
- Не говори у вас. Я не тамплиер. Я – наёмник. Я делаю лишь то, что мне
выгодно. И… я верю в идеалы тамплиеров, но не Борджиа. Они ведут мир не
к «новому мировому порядку», а к хаосу.
- Тогда почему ты до сих пор работаешь на них?
- Я… слишком застрял. Нет сил и возможности выбраться.
Уберто внимательно взглянул на него.
- Тебе… нужна помощь? Почему ты тогда не попросишь её у ассасинов? Ведь они могут помочь, ты знаешь. Укрыть.
- Нет. Мы… Я работаю изнутри – спасаю людей, которые, как я считаю
невиновны. Привожу их к ассасинам. Увожу из страны. Мой оклад
понижается, доверие ко мне уменьшается… Но это стоит того. К тому же… И
тамплиеры не всегда делают заказы на невиновных. Я всегда проверяю всю
информацию. И порой у тех, кого они заказывают, грехов полно. Тогда мою
работу выполнять куда легче.
- Ты хочешь сказать, что ты хороший тамплиер?
- У меня просто есть свои… границы.
Уберто выглядел задумавшимся.
- Ясно. Ну что ж… А вот и Ла Вольпе.
Она жива.
Жива!
Он сказал, что снова увидит её. Если она… докажет свою верность. А она не будет делать глупости и докажет, верно ведь, да?
Он вцепился в плащ Вольпе, благодаря его. Наверное, он выглядел жалко в
этот момент, но ему было всё равно. Она будет рядом. Вот что имело
значение. Она – единственное, что держало его всё время. И она все ещё с
ним.
Их Любовь была болезненная, ненормальная; это была Любовь
двух людей с растерзанными душами, и эта Любовь была одновременно тем
единственным, что заставляло эти души… нет, не жить – существовать.
Осознание того, что есть такой же, как ты. Что ты можешь обратиться к
кому-то, и он тебя поймёт. Что у тебя есть… Дом. И лишь в те редкие
минуты, когда они были вместе – лишь тогда они могли жить в полную мере,
лишь тогда раны в их душе затягивались на полчаса, может, на час,
максимум – ночь, а потом – всё начиналось сначала. Они жили лишь от
встречи до встречи, а во всё остальное время они играли роли, ожидая
того момента, когда снова смогут увидеть друг друга. Когда он сможет
зарыться пальцами в её волосы, вдыхая её запах; когда она сможет
обхватить его шею, прижимаясь своими губами к его – нет, пока не целуя, а
лишь прижимаясь, чувствуя его сухую, обветренную кожу.
И теперь… теперь она жива, и это всё, что имело значение.
Ничто не имело значения.
Не имела
значения резкая боль в боку, старая рана на груди, полученная ещё
давным-давно, в Сан-Джиминьяно, начавшая ныть теперь, не имело значение
сбивчивое, рваное дыхание лошади… Хотя нет, последнее как раз имело
значение – так же, как и ветер, бьющий в глаза. Прижаться к шеи лошади,
хоть как-то скрывшись от пронзительного ветра, и сквозь слёзы увидеть
повозку впереди, уже почти рядом, десяток, может полтора десятка метров…
Эцио знал, что времени немного. Что лошадь почти выдохлась - да и
что он чертовски устал, но у него не было выбора, у них обоих должно
было хватить сил на последний рывок, ведь ничего не было важнее… И он
последний раз вонзил шпоры в податливую плоть. А затем, когда до повозки
оставалось пара метров, сделал невероятное усилие над собой – и в один
прыжок преодолел расстояние до цели. Пальцы заскользили по шершавой
крыше повозки, он рванулся вперёд, но сил отчаянно не хватало, и рука
сорвалась, он чувствовал, что падает – но воткнул клинок в заднюю стенку
в тот момент, когда вместо твёрдой поверхности пальцы заскользили по
воздуху. Подтянуться – из груди вырвалось кряхтение, Боже, как он был
измотан – и забраться на крышу. Впереди сидели пара солдат, один из них
настёгивал лошадей, второй, наверное, должен был следить за дорогой, но
отвлёкся на разговор с первым… Это было только на руку Эцио. Несколько
быстрых шагов вперёд – и вот клинок в шее наблюдателя, пинок ногой – и
возница с криком летит с повозки, загребая руками воздух. Он тормозит
лошадей, и слышит, как из повозки доносится голос: «Che cazzo?!» Этот
голос, столь уверенный, столь решительный всего несколько часов назад,
сейчас дрожал, был жалок. А затем его владелец каким-то образом видит,
кто управляет повозкой – и, не дожидаясь полной остановки, выпрыгивает
из неё и бежит – в обратную сторону. Эцио окончательно тормозит лошадей и
выбирается обратно на крышу – он не собирается бегать. Метательные ножи
поражают цель – один в ногу, другой в плечо, и Эцио идёт уже по
кровавому следу – Орси всё ещё пытается ползти.
- И неужели это стоило того? – он чувствует в своём голосе злость и ненависть и пытается сдержать их, успокоить себя.
Но он не сдерживается, когда слышит ответ – и его клинок проникает
глубоко в горло Чеко. Он краем глаза замечает какое-то движение справа
снизу – но ничего не успевает сделать. Чеко приподнимается и что-то
хрипит, проворачивая кинжал в ране Эцио, заставляя ассасина согнуться от
боли, а затем… затем захлёбывается кровью.
Эцио хватает всего на
пару шагов. А затем он рушится на землю, и Яблоко катится в сторону – и
он не в силах дотянуться до него.
Его накрывает темнота.
Первое, что он видит перед собой, когда приходит в сознание – её лицо.
За то небольшое время, которое они провели вместе, он успел проникнуться
глубочайшей симпатией и уважением к Катерине. Кто знал, что мимолётная
встреча на пристани почти восемь лет назад и его врождённая галантность –
и острый слух, конечно – приведут к таким результатам? Ведь, может
быть, если бы не Катерина, ему бы пришлось искать другой способ
проникнуть в Венецию и, возможно, он приехал бы туда значительно позже –
а значит, не встретился бы с Розой и не познакомился бы с Антонио и не
смог бы проникнуть в Дворец Дожей… Хотя нет, безусловно, он наверняка
нашёл бы способ – но ему повезло… И ему просто нравилось думать, что в
этом успехе есть и роль Катерины. Которая сейчас склонилась в ним,
кончики её волос щекотали ему ухо. Он открыл глаза шире, и Катерина
воскликнула:
- Эцио! Слава Богу, ты очнулся!
- Да, и покидать я этот мир пока не собираюсь.
- Мои люди нашли тебя в горах. Рядом с телом Чеко Орси…
- А Яблоко?
- Его там не было.
- Что?! Но… я… я… ведь отобрал его! Я держал его в руках! - Эцио
привстал и провёл рукой по подбородку, чувствую под пальцами непривычную
щетину.
- Может быть, его кто-то забрал?
- Я… я не знаю. Я
потерял сознание почти сразу после того, как Чеко ранил меня, - Эцио
спустил ноги с кровати. – Я должен пойти… разыскать…
- Как? –
Катерина успокаивающе положила руку ему на плечо – Постой. У нас никаких
зацепок. Никколо занимается этим вопросом – это явно были не Борджиа,
они прикончили бы тебя. Скорее всего, это был какой-то случайный
прохожий, и он забрал Яблоко вскоре после того, как ты потерял сознание –
врач говорит, что, судя по количеству пролитой крови, мои люди нашли
тебя достаточно быстро. Никколо ищет любые следы Яблока по всей Италии,
не беспокойся, у Братства развитая агентурная сеть. Они найдут его. В
конце концов, это мы упустили его. Это не твоя вина. Ты сделал всё, что
мог.
Они помолчали. Эцио переваривал полученную информацию, а
Катерина как будто никак не решалась сказать следующие слова. В конце
концов, она подалась вперёд – ближе к Эцио – и посмотрела ему в глаза:
- Это моя вина. И потому я прощу прощения. Мне… очень жаль. Я прекрасно
знала, на какой риск иду, когда прятала у себя Яблоко и это я не
сберегла его. Прости, Эцио.
- Это… мы, Братство, подставили тебя. Так что и ты прости.
Она мягко улыбнулась.
- Послушай, тебе надо отдохнуть. Если ты хочешь быстрее восстановить
силы, то… в общем, воздержись пока от любых физических упражнений. Не
беспокойся, как только Никколо что-нибудь найдёт, он сообщит нам об
этом. Расслабься.
- Но я не хочу просто лежать в постели, мамочка, - Эцио скорчил гримасу и Катерина усмехнулась.
- Тогда у меня есть предложение. Что насчёт небольшой экскурсии по городу от самой правительницы этого города?
- С удовольствием, Катерина, - Эцио улыбнулся.
- …Ну а там, как ты знаешь, Венеция.
- Прекрасный город. Вот только вонь…
- А я там никогда не была.
Эцио внимательно посмотрел на Катерину.
- Ну а где ты была? – осторожно спросил он.
- Я не путешественница по натуре, Эцио, - в её голосе слышалась лёгкая грусть. – Ну, или уже нет, во всяком случае.
Они помолчали.
- Тебе здесь нравится?
- Да, - честно признался ассасин. – Правда, я привык к несколько
другой… атмосфере – ты знаешь, во Флоренции и Тоскане солнечнее и другой
климат, но здесь мне тоже нравится.
- Я рада этому, - на этот раз улыбка Катерина была искренней, и Эцио почувствовал, как на душе становится светлее.
А в один день начался сильный дождь, и, пока они бежали с крепостной
стены, оба почти насквозь промокли – впрочем, настроение от этого ни у
кого из них не упало.
- Ассасин, значит? – Катерина усмехнулась. – Догони!
Она пустилась вперёд по узким переулкам Форли – на её стороне было
хорошее знание города, на его – скорость, хотя он все ещё не совсем
восстановился после ранения. Ни с кем ещё она не чувствовала себя столь
легко, столь весело, столь непринуждённо. Она не знала, почему вдруг
предложила… побегать, с чего в её голову – в голову Графини Форли! –
пришла такая идея. Но это казалось столь… уместным, столь подходящим.
Хм. Неужели она… влюбляется в этого Аудиторе?
А затем она
оглянулось, и увидела, что он уже отстал, стоит, прислонившись к стенке,
метрах в двадцати, держась за бок. Она охнула – как она могла забыть,
ведь он был ранен совсем недавно, а она..! Катерина быстро побежала
обратно:
- Эцио? Эцио, - его имя на её языке, столь… родное? – с тобой всё нормально?
Она подошла ещё ближе, прикоснулась к его груди, заставляя поднять голову – и он разглядел в её глазах беспокойство и испуг.
- Поймал, - прошептал он, обвивая руки вокруг её талии.
Поцелуй был глубоким и долгим, и когда они, наконец, оторвались друг от
друга, то сперва даже не могли отдышаться. А затем с её губ сорвалось
его имя, и она ещё раз прижалась своими губами к его. И мягко шепнула в
ухо:
- Побрейся.
Сообщение от Никколо пришло, когда они были в постели. В спальню вбежал слуга:
- Госпожа! Только что пришёл голубь от мессера… Ой! Пожалуйста, прошу, -
парень бухнулся на колени, - не надо казнить меня! Я не хотел, не знал,
чесслово!
- Ты казнишь слуг… за такое?
- Нет, Эцио, что ты, -
она усмехнулась. – Просто… надо же создавать определённую репутацию.
Спасибо, Федерико. Положи его на туалетный столик.
Слуга, так и не поднимаясь с колен и не открывая глаз, дополз до столика и так же, ползком, покинул комнату.
Они некоторое время лежали в молчании. Она поднялась первой, взяла
письмо с печатью Братства, быстро просмотрела его и кинула его на
постель.
- Похоже, Эцио, пришла пора расставаться, - в её голосе была грусть, но она быстро взяла себя в руки.
Он повертел письмо в руках, а затем откинул его в сторону.
- Не так быстро, Графиня, - на его устах была улыбка, и она, не в силах сопротивляться этому обаянию, нырнула в его объятия.
Он обещал вернуться. А она – обещала дождаться. И они сдержали свои обещания. Но это уже несколько другая история.
Не имела
значения резкая боль в боку, старая рана на груди, полученная ещё
давным-давно, в Сан-Джиминьяно, начавшая ныть теперь, не имело значение
сбивчивое, рваное дыхание лошади… Хотя нет, последнее как раз имело
значение – так же, как и ветер, бьющий в глаза. Прижаться к шеи лошади,
хоть как-то скрывшись от пронзительного ветра, и сквозь слёзы увидеть
повозку впереди, уже почти рядом, десяток, может полтора десятка метров…
Эцио знал, что времени немного. Что лошадь почти выдохлась - да и
что он чертовски устал, но у него не было выбора, у них обоих должно
было хватить сил на последний рывок, ведь ничего не было важнее… И он
последний раз вонзил шпоры в податливую плоть. А затем, когда до повозки
оставалось пара метров, сделал невероятное усилие над собой – и в один
прыжок преодолел расстояние до цели. Пальцы заскользили по шершавой
крыше повозки, он рванулся вперёд, но сил отчаянно не хватало, и рука
сорвалась, он чувствовал, что падает – но воткнул клинок в заднюю стенку
в тот момент, когда вместо твёрдой поверхности пальцы заскользили по
воздуху. Подтянуться – из груди вырвалось кряхтение, Боже, как он был
измотан – и забраться на крышу. Впереди сидели пара солдат, один из них
настёгивал лошадей, второй, наверное, должен был следить за дорогой, но
отвлёкся на разговор с первым… Это было только на руку Эцио. Несколько
быстрых шагов вперёд – и вот клинок в шее наблюдателя, пинок ногой – и
возница с криком летит с повозки, загребая руками воздух. Он тормозит
лошадей, и слышит, как из повозки доносится голос: «Che cazzo?!» Этот
голос, столь уверенный, столь решительный всего несколько часов назад,
сейчас дрожал, был жалок. А затем его владелец каким-то образом видит,
кто управляет повозкой – и, не дожидаясь полной остановки, выпрыгивает
из неё и бежит – в обратную сторону. Эцио окончательно тормозит лошадей и
выбирается обратно на крышу – он не собирается бегать. Метательные ножи
поражают цель – один в ногу, другой в плечо, и Эцио идёт уже по
кровавому следу – Орси всё ещё пытается ползти.
- И неужели это стоило того? – он чувствует в своём голосе злость и ненависть и пытается сдержать их, успокоить себя.
Но он не сдерживается, когда слышит ответ – и его клинок проникает
глубоко в горло Чеко. Он краем глаза замечает какое-то движение справа
снизу – но ничего не успевает сделать. Чеко приподнимается и что-то
хрипит, проворачивая кинжал в ране Эцио, заставляя ассасина согнуться от
боли, а затем… затем захлёбывается кровью.
Эцио хватает всего на
пару шагов. А затем он рушится на землю, и Яблоко катится в сторону – и
он не в силах дотянуться до него.
Его накрывает темнота.
Первое, что он видит перед собой, когда приходит в сознание – её лицо.
За то небольшое время, которое они провели вместе, он успел проникнуться
глубочайшей симпатией и уважением к Катерине. Кто знал, что мимолётная
встреча на пристани почти восемь лет назад и его врождённая галантность –
и острый слух, конечно – приведут к таким результатам? Ведь, может
быть, если бы не Катерина, ему бы пришлось искать другой способ
проникнуть в Венецию и, возможно, он приехал бы туда значительно позже –
а значит, не встретился бы с Розой и не познакомился бы с Антонио и не
смог бы проникнуть в Дворец Дожей… Хотя нет, безусловно, он наверняка
нашёл бы способ – но ему повезло… И ему просто нравилось думать, что в
этом успехе есть и роль Катерины. Которая сейчас склонилась в ним,
кончики её волос щекотали ему ухо. Он открыл глаза шире, и Катерина
воскликнула:
- Эцио! Слава Богу, ты очнулся!
- Да, и покидать я этот мир пока не собираюсь.
- Мои люди нашли тебя в горах. Рядом с телом Чеко Орси…
- А Яблоко?
- Его там не было.
- Что?! Но… я… я… ведь отобрал его! Я держал его в руках! - Эцио
привстал и провёл рукой по подбородку, чувствую под пальцами непривычную
щетину.
- Может быть, его кто-то забрал?
- Я… я не знаю. Я
потерял сознание почти сразу после того, как Чеко ранил меня, - Эцио
спустил ноги с кровати. – Я должен пойти… разыскать…
- Как? –
Катерина успокаивающе положила руку ему на плечо – Постой. У нас никаких
зацепок. Никколо занимается этим вопросом – это явно были не Борджиа,
они прикончили бы тебя. Скорее всего, это был какой-то случайный
прохожий, и он забрал Яблоко вскоре после того, как ты потерял сознание –
врач говорит, что, судя по количеству пролитой крови, мои люди нашли
тебя достаточно быстро. Никколо ищет любые следы Яблока по всей Италии,
не беспокойся, у Братства развитая агентурная сеть. Они найдут его. В
конце концов, это мы упустили его. Это не твоя вина. Ты сделал всё, что
мог.
Они помолчали. Эцио переваривал полученную информацию, а
Катерина как будто никак не решалась сказать следующие слова. В конце
концов, она подалась вперёд – ближе к Эцио – и посмотрела ему в глаза:
- Это моя вина. И потому я прощу прощения. Мне… очень жаль. Я прекрасно
знала, на какой риск иду, когда прятала у себя Яблоко и это я не
сберегла его. Прости, Эцио.
- Это… мы, Братство, подставили тебя. Так что и ты прости.
Она мягко улыбнулась.
- Послушай, тебе надо отдохнуть. Если ты хочешь быстрее восстановить
силы, то… в общем, воздержись пока от любых физических упражнений. Не
беспокойся, как только Никколо что-нибудь найдёт, он сообщит нам об
этом. Расслабься.
- Но я не хочу просто лежать в постели, мамочка, - Эцио скорчил гримасу и Катерина усмехнулась.
- Тогда у меня есть предложение. Что насчёт небольшой экскурсии по городу от самой правительницы этого города?
- С удовольствием, Катерина, - Эцио улыбнулся.
- …Ну а там, как ты знаешь, Венеция.
- Прекрасный город. Вот только вонь…
- А я там никогда не была.
Эцио внимательно посмотрел на Катерину.
- Ну а где ты была? – осторожно спросил он.
- Я не путешественница по натуре, Эцио, - в её голосе слышалась лёгкая грусть. – Ну, или уже нет, во всяком случае.
Они помолчали.
- Тебе здесь нравится?
- Да, - честно признался ассасин. – Правда, я привык к несколько
другой… атмосфере – ты знаешь, во Флоренции и Тоскане солнечнее и другой
климат, но здесь мне тоже нравится.
- Я рада этому, - на этот раз улыбка Катерина была искренней, и Эцио почувствовал, как на душе становится светлее.
А в один день начался сильный дождь, и, пока они бежали с крепостной
стены, оба почти насквозь промокли – впрочем, настроение от этого ни у
кого из них не упало.
- Ассасин, значит? – Катерина усмехнулась. – Догони!
Она пустилась вперёд по узким переулкам Форли – на её стороне было
хорошее знание города, на его – скорость, хотя он все ещё не совсем
восстановился после ранения. Ни с кем ещё она не чувствовала себя столь
легко, столь весело, столь непринуждённо. Она не знала, почему вдруг
предложила… побегать, с чего в её голову – в голову Графини Форли! –
пришла такая идея. Но это казалось столь… уместным, столь подходящим.
Хм. Неужели она… влюбляется в этого Аудиторе?
А затем она
оглянулось, и увидела, что он уже отстал, стоит, прислонившись к стенке,
метрах в двадцати, держась за бок. Она охнула – как она могла забыть,
ведь он был ранен совсем недавно, а она..! Катерина быстро побежала
обратно:
- Эцио? Эцио, - его имя на её языке, столь… родное? – с тобой всё нормально?
Она подошла ещё ближе, прикоснулась к его груди, заставляя поднять голову – и он разглядел в её глазах беспокойство и испуг.
- Поймал, - прошептал он, обвивая руки вокруг её талии.
Поцелуй был глубоким и долгим, и когда они, наконец, оторвались друг от
друга, то сперва даже не могли отдышаться. А затем с её губ сорвалось
его имя, и она ещё раз прижалась своими губами к его. И мягко шепнула в
ухо:
- Побрейся.
Сообщение от Никколо пришло, когда они были в постели. В спальню вбежал слуга:
- Госпожа! Только что пришёл голубь от мессера… Ой! Пожалуйста, прошу, -
парень бухнулся на колени, - не надо казнить меня! Я не хотел, не знал,
чесслово!
- Ты казнишь слуг… за такое?
- Нет, Эцио, что ты, -
она усмехнулась. – Просто… надо же создавать определённую репутацию.
Спасибо, Федерико. Положи его на туалетный столик.
Слуга, так и не поднимаясь с колен и не открывая глаз, дополз до столика и так же, ползком, покинул комнату.
Они некоторое время лежали в молчании. Она поднялась первой, взяла
письмо с печатью Братства, быстро просмотрела его и кинула его на
постель.
- Похоже, Эцио, пришла пора расставаться, - в её голосе была грусть, но она быстро взяла себя в руки.
Он повертел письмо в руках, а затем откинул его в сторону.
- Не так быстро, Графиня, - на его устах была улыбка, и она, не в силах сопротивляться этому обаянию, нырнула в его объятия.
Он обещал вернуться. А она – обещала дождаться. И они сдержали свои обещания. Но это уже несколько другая история.
779
| 
