Широкий задний двор, огороженный высоким кустарником, был ярко освещён тут и там расставленными фонарями. Ровные дорожки, посыпанные светлым песком, тонкой паутинкой накрывали подстриженный газон. В дальнем конце, практически в тени деревьев, стояла небольшая мишень, истыканная множеством густо оперённых стрел.
Стрелок застыл на другой стороне двора, вскинув острый подбородок, распрямив плечи и прикрыв глаза. Поднятый на уровень глаз лук легонько дрожал в напряжённых руках, стрела покоилась на вытянутых пальцах левой руки.
Он медленно выдыхал, тонкой струйкой выдувая воздух через рот.
Поглядев сейчас со стороны, можно было бы принять человека за живую статую, столь искусно высеченную из мрамора. Неподвижную, непоколебимую, непокорную.
Вот мужчина моргнул и выпустил стрелу из объятий крепких длинных пальцев. Тонкий свист, похожий на писк комара, и стрела, немного гудя от удара, жадно впивается в центр мишени.
Лучник, хмыкнув, опускает лук и тянется за новой стрелой, торчащей из закреплённого над левым плечом колчана.
- Чёртов Эмиль!- мужчина откинул лук на землю и воткнул стрелу в песок, справа от себя, за лапку придавив пробегавшего мимо жука,- Эта маленькая твоя ошибка могла стоить нам срыва всей операции. Слышишь, ты, счастливый ублюдок?!- он посмотрел вверх, показывая низкому небу, затянутому агатовыми, с редкими всполохами лилового, тучами, кулак.
Простояв так несколько минут и уняв предательскую дрожь в руках, он взял лук и встал в позицию для стрельбы. И снова во дворе возникла безжизненная статуя.
Вновь зашелестел ветер, вновь зашуршали листья, вновь стало слышно стрекочущих (непременно к ухудшению погоды) сверчков. А ещё, уже не «вновь», далеко справа непривычно громко зашумели кусты живой изгороди. Поворот на полкорпуса, выдох, и стрела, в мгновение спущенная с пальцев, летит в том направлении.
Матерясь и бурча что-то под нос, мужчина прошёл туда, нервно расчищая себе дорогу среди кустов. Увиденное, заставило его упасть на колени.
- Чёртов Эмиль, б****! Сора, девочка моя…
С насквозь простреленной стрелою головой, лежала, прикрыв глаза, одна из собак Лучника. Доберман умерла в одно мгновение, не успев даже заскулить. Не успев даже понять, что случилось…

***

Новый день разбудил Альтаира всё так же грубо – резанул солнечным лучом по глазам, вырвал остатки сна, всё того же, странного и непонятного, но всё же - сна. И снова он хватал пустой воздух перед собой. Ему снился де Наплуз, одетый, почему-то в тёмную мантию, старую, потёртую, пахнущую жжёным сеном и травами. Он ходил туда-сюда, но не метался, как лев в клетке, наоборот, был спокоен. И говорил. Что-то, много, беззвучно. Альтаиру казалось, будто он знает, что тот должен сказать ему, но стоило сну ускользнуть, словно песку,- между пальцев, как мысль растворилась в воздухе, влажном ещё после вчерашнего дождя.
Новый день принёс с собой вновь открывшиеся на животе раны, пропитанные кровью и заживляющим лекарством бинты и испачканное постельное бельё.
А ещё, всё тот же новый день, принёс с собой также свежезаваренный кофе и изодранные джинсы, впопыхах скинутые перед сном. Возникало ощущение, будто их очень долго жевали собаки. С упоением, с радостью от новоприобретённой игрушки.
- И откуда это появилось? Где я мог так попасться?..
Утро радостно распахивало окна, раздвигало занавески, открывало двери кофеен, поднимало защитные жестяные стенки витрин, заряжало людей радостью и ярким, неодолимым желанием идти на работу. Несомненно, любимую и горячо обожаемую.
Альтаир брёл по улицам, ёжась, будто бы от холодного ветра, вздрагивая, потирая чешущийся живот. Мазь, вновь любезно оставленная Маликом в ванной, щипала заживающую кожу, а наспех наложенная повязка – щекотала.
Магазины. Стройные ряды, как будто одетых в парадные мундиры военных на плацу, стояли вдоль всей улицы: один за другим, одинаково яркие, одинаково стильные, одинаково манящие к себе скидками, предложениями и милыми продавщицами-консультантами. Ему приглянулся лишь один, серый, казалось бы невзрачный, магазинчик. Что в нём было такого особенного? Он и сам не знал, ноги сами завели туда, дотопали до стеллажей с брюками, а в довеску – выпросили купить плотный, модный нынче в этом городе, белый джемпер с глубоким капюшоном. Такой носила молодёжь, Альтаир насчитал минимум три подобных, пока, позже, шёл в сторону парка.
Горячий капучино, грубая неудобная скамейка под засохшей сливой, тёплый ноутбук на коленях, мурчащий тихо-тихо, словно маленький шерстистик.
Ибн-Ла’Хад прикрыл глаза, жмурясь от яркого солнышка. По узенькой парковой дорожке пронеслась на велосипеде, весело смеясь, маленькая девочка лет восьми, а за ней пробежал, громко крича, такого же возраста мальчик. Оба белокурые, стройненькие. В одинаковой расцветке одежде…
Альтаир улыбнулся. Искренне, хорошо, довольно. И полностью закрыл глаза, предаваясь нахлынувшим воспоминаниям.