Кадар хрипел и то и дело срывался на кровавый кашель, забрызгивая маленькими алыми капельками шею и плечо брата, который из последних сил нёс его на плече. Он смутно понимал, что происходит вокруг: всё плыло перед глазами, время от времени накатывала удушливая прожорливая темнота, пожирая всё больше и больше обзора раз за разом, постоянно подступала тошнота; с каждым шагом Малика, он чувствовал, как из каждой из многочисленных ран, течёт кровь.
Он умирал и знал это, но осознание того факта, что они с братом спаслись от той группы тамплиеров с его помощью, заряжала его волю желанием жить. Жить и побыстрее увидеться с Альтаиром, чтобы рассказать тому о своём подвиге.
Младший Аль-Саиф сильнее прижался к спине брата, чтобы не соскользнуть. Он уже слышал, как сильно сбилось дыхание Малика, как тот хрипит при каждом шаге и сгибается под его тяжестью всё ниже к земле.
Они выбрались из пещер уже после заката, парень почувствовал, как его обдувает ветерок, а не тот знойный суховей, который царит вокруг днём. Они шли ещё долго, но едва ли одолели большое расстояние - раз за разом он слышал краем уха, когда выпадал из забыться, как где-то далеко перекрикивались рыцари. Их голоса казались нечёткими, размытыми, а потому Кадар решил, что они сошли с предполагаемого пути отхода и пошли куда-то в другую сторону.
В следующий раз он очнулся от того, что Малик пытался напоить его. Он набирал в рот воды из какого-то ручья и, держа лицо парня в ладонях, вливал её. Тот не раз хрипел и расплёскивал всё, часто подкатывало отвратительное душащее ощущение тошноты. Старший брат тихо матерился сквозь зубы и раз за разом пытался заставить Кадара выпить хоть сколько-нибудь живительной влаги.
Потом молодого ассасина стали раздевать, чтобы промыть раны чистой водой, и вскоре вокруг натекла мутная пыльная лужа. Грязная его одежда отмокала в ручье, пока Малик на скорую руку пытался забинтовать грудь своего брата своей разорванной на ленты накидкой.
Сил не оставалось, и даже дышать было всё труднее, а потому Кадар, откинувшись на ствол какого-то поваленного дерева, провалился в сон.
Посреди ночи его разбудил тихий скрежет клинка. А когда юноша открыл глаза, по ним резанул яркий золотистый свет. Малик стоял перед ним, смотря сверху-вниз пустым отрешённым взглядом. На левой руке поблёскивало золотистыми бликами лезвие. В правой же ладони у него был зажат какой-то шар, размером с крупный гранат, поверхность которого была изрезана линиями и окружностями.
- Брат?
Но старший Аль-Саиф молчал, казалось, он был одурманен, и совсем не ощущал происходящего вокруг. Всё так же молча, тот резко опустился на корточки и воткнул клинок в грудь своему брату. Кадар застонал, но тут же умолк, а голова его мягко упала на плечо. В стеклянных пустых глазах читался немой вопрос…

Кадар мирно спал, раскинув руки в стороны, а Малик, закончив полоскать его одежду, уставший, плюхнулся на землю, подняв в воздух облачка пыли. Выдвинув клинок, он принялся методично отчищать его от пятен засохшей крови для того, чтобы подготовить к дальнейшей заточке и проверке механизмов крепления, да и, параллельно, чтобы обдумать всё, что произошло с ними.
И он было уже совсем закончил со своей работой, когда его взгляд упал на приоткрытый вещевой мешок. И тут же мужчина покачал головой, отгоняя от себя ненужные мысли. Воспитание и уважение к Мастеру, доверившему им столь важное задание, попросту не позволяли ему так просто взять и посмотреть, что же таится в заветном футляре.
- Возьми его,- приказ прозвучал так, словно кто-то стоял прямо перед ним. Малик вскинул брови, насторожившись. Зрение нисколько не обманывало его – везде, куда только он направлял взгляд, было пусто.
- Возьми его,- повторил кто-то. Голос его был холодным и текучим, словно ртуть, и, невольно, что-то внутри съёживалось от страха, навязчиво желая подчиниться, лишь бы не слышать его снова. Малику показалось, что с ним говорит разозлённый Мастер. Не разъярённый, нет, тот Мастер, который готов изничтожить тебя одним лишь взглядом.
- Возьми его,- приказал голос в третий раз, и ассасин действительно испугался, что с ним что-либо случится. Он потянулся дрожащими пальцами к сумке и, стоило лишь коснуться позолоченного футляра, тут же отдёрнул руку; мужчина был готов поклясться, что он заметно вибрирует.
- Возьми. Его.
Руки задрожали сильнее, но Малик всё-таки взял в руки украденный у тамплиеров трофей, он уже себя не контролировал, когда открывал его, когда в ладонь упал сверкающий золотой шар.
В этот же момент произошло…нечто. Ассасин не знал, как можно описать те ощущения, которые он испытал в то мгновение.
Он одновременно видел себя со всех сторон, видел, как, пульсируя, толчками гналась кровь по организму; как в голове, мелькая, носились маленькие искорки; видел как тело пронзают множество острых золотых нитей; он чувствовал иступляющую боль, словно его разрывало на самые крохотные частички и, в то же время, не чувствовал и не видел ровным счётом ничего.
- Ты - не Он. Но ты - поможешь нам. Ты - доставишь нас к Нему.
Голос, Малик чувствовал его, словно тот накатывал волнами, доносился одновременно отовсюду, и его тело, живущее теперь будто бы своей жизнью, поднялось с земли. Малик, сжав в руке шар, уходил прочь от лагеря.
Кадар! Образ брата вихрем ворвался в сознание, переплетаясь со всеми воспоминаниями. И мужчина остановился, уже занеся ногу для следующего шага.
- Ты - доставишь нас к нему! Поставь крест на своём прошлом,- тихо лязгнув, выдвинулся клинок. Что произойдёт дальше, Малик осознал в тот же момент, и сознание разорвалось, разлетелось обугленными листами, словно вредный мальчишка решил выкинуть надоевшие ему книжки. Обзор вокруг залило алыми и бордовыми лентами, которые, связываясь в узлы, рвались, опаляя и обжигая пламенем. Мужчину ломало от попыток сопротивляться тому, что его тело, само собой, всё ближе и ближе подходило к Кадару.
Когда он навис над братом, ассасин уже отчаялся сделать хоть что-либо. Удар клинка, мужчина чувствовал, как тот заскользил, чуть дёрнувшись, задел ребро и пронзил сердце. В тот же момент его собственное забилось столь сильно, прямо как птица, которую опасно крепко сжали крепкими безжалостными пальцами.
Кадар уронил голову, а затем и вовсе упал, но Малик этого уже не видел, он уже отвернулся и быстрым шагом зашагал в тёмную ночь.
Мысли о произошедшем свернулись тугим клубком и утонули, завязнув в мириаде других, дабы сокрыть этот день от всяческих попыток вспомнить.
Ассасин двигался на пределе человеческих сил, казалось, он несётся столь низко над землёй, что должен был упасть, но серая тень попросту летела вперёд, пересекая любые препятствия. Лишь раз Малик сделал незапланированную остановку. Мужчина пытался перебраться через горное ущелье, чтобы пройти мимо всех сторожевых застав на городском тракте. Но забираться на скалу, удерживая шар в одной руке – было фатальной ошибкой. Сорвавшись, он рухнул вниз, вызвав обвал горной породы. Малик чудом уцелел и снова двинулся в дорогу, подгоняемый холодными приказами таинственного голоса. Изломанная и израненная обвалом левая рука висела теперь безжизненной плетью, но ассасин, не сбавляя темпа, двигался вперёд, оставляя за собой тонкую алую дорожку.
Он «пришёл в себя» уже у стен Масиафа. Аль-Саиф приблизился к крепости с западной стороны, где река разливалась наименее сильно, а утёсы пестрили выбоинами. Он забрался на самый верх и, достав из перекинутой через плечо сумки футляр для шара, переложил трофей, сокрыв его от чужих глаз.
Грязный, измотанный, Малик, под взором сотни ассасинов, двинулся уже знакомой дорогой к Мастеру, надеясь на прощение, надеясь на право кровной мести.
Альтаир что-то доказывал Аль-Муалиму. Ярость затмила сознание мужчины, и из последних сил тот, перескакивая через ступеньку, поднялся по лестнице.

Послеоперационный период, как сказал ему доктор, должен был длиться ещё две недели, как минимум, но Малик намеревался встать с кровати куда раньше. Раны заживали на нём, словно на собаке. Впрочем, сейчас он себя так и ощущал – избитой псиной…
Раз за разом, из ночи в ночь ему снился один и тот же сон.
Лысый мужчина, от которого, это практически можно было ощущать кожей, ощутимо веяло опасностью, выкинул Альтаира из комнаты, а затем пнул леса, поддерживающие потолок, чтобы засыпало проход. Его телохранители, достав мечи, стали надвигаться на братьев-ассасинов. В дальних коридорах послышались тяжёлый топот стражников, привлечённых криками командира.
Спина к спине, отражая удары и прикрывая друг друга, двое убийц стали продвигаться туда, где, как казалось им, был выход. Поворот за поворотом, они отходили всё дальше, но противник неустанно наступал.
В какой-то момент Кадар взмолился, бурча себе под нос, что всё напрасно, и им не выбраться отсюда. Малик попросту рычал сквозь плотно сжатые зубы от осознания того факта, что им придётся вернуться к гробнице. Всё-таки он не был готов так просто отказаться от задания, выданным Мастером.
Дальнейшее происходило словно бы в беспамятстве, нет, мужчина отчётливо помнил, как они, отбиваясь, шли по бесконечным коридорам, но…ни то, как перекочевало позолоченное «яйцо» в наплечный мешок, ни как братья отходили обратно – ничто не осталось в его сознании.
Похоже, назад они шли тем же путём, что и пришли. Почему-то, сон активно показывал того старика, всё ещё сжимавшего факел в закоченевших пальцах. Он помнил его синие губы, и едва влажную лужу крови на камнях…
На выходе из пещер их уже ждали, странно, что ни один из братьев не подумал об этом. Судьба таких ошибок не прощает.
Солнце уже клонилось к закату, и алые кресты на одеждах тамплиеров, казалось, налились кровью, преисполнившись ярости. Затухающие золотые блики на клинках и забралах слепили глаза…
Малик заворочался на кровати, подминая под себя мокрые простыни.
Я помню, как Кадар посмотрел на меня тогда – с вызовом, взглядом, полным уверенности. Боюсь, что бы я тогда ни сказал ему – он всё равно поступил бы так же: оттолкнул меня, как-то при этом обваливая вход и принимая на себя удар всех стражников. Дурак! Почему я так и не попытался остановить его, почему не разобрал этот завал до конца, почему не помог своему мальчику?..
Напротив, я пошёл искать другой путь. Стал прокрадываться мимо охранных постов. Надеясь выбраться наружу без происшествий. Наивный, понадеялся на то, что всё пройдёт спокойно.
Я наткнулся на группу тамплиеров лицом к лицу, случайность, от которой нельзя было застраховаться. Звон стали, шорох одежд, тихие вскрики, резкий запах крови. Я имел неосторожность заблокировать удар скрытым клинком…меч противника соскользнул, а моя рука на мгновение онемела. Враг не растерялся – и ударил снова, а я, рефлекторно, вновь подставил левую руку. Меч застрял в кости, вот уж не помню - как потом отбивался дальше, как перевязывал и промывал рану.
Помню, что спрятался в какой-то телеге среди мешков и сундуков. Помню, как меня шатало и тошнило, когда она тронулась…
А потом был Масиаф, и Аль-Муалим, спорящий с Альтаиром…и боль. Много боли.
Теперь меня окружают лишь стены комнаты, вернее даже кельи, где я только и могу размышлять о случившемся. Утром приходил Рафик, сказал, что теперь меня переводят в Иерусалим на должность главного Информатора, а это значит, что меня ждёт куча бумажной волокиты.
А ещё…Рафик сказал, что тела Кадара у пещер Храма Соломона так и не нашли, но я буду надеяться на лучшее, тем более, что большего мне и не остаётся.