Зима

Он крутит в пальцах тисовый стержень, а по циферблату крутится стрелка.

Радио скрипит и ноет, как зажившийся на свете домовик, и немудрено - в тон ему подвывает метель; так или иначе, он никак не может повернуть ручку побитого по углам магглского аппарата. Пусть его. Не надо бы замолкать сейчас, но никого в доме нет - даже эльфа, даже портрета. Пока слушаешь - реже смотришь на часы. Иногда через непогоду пробивалась солнечная труба, и хриплый голос просил подарить поцелуй перед дорогой, или летняя женщина пела о снеге - мол, пусть его, этот снег... Палочка ненадолго замирала, а тиканья совсем не было слышно.

Так уж получилось, что свою жизнь человек проводит в ожидании; хуже, если ждать приходится сразу нескольких вещей - вот как сейчас. В какой-то момент радио заткнется, как, может быть, успеет заткнуться вьюга. Станет слышен треск ломаемых обувью снежинок, заскрипят ступеньки, сухим щелчком провернется ключ в замке. Группа войдет, составит промокшую обувь шеренгой, вывесит тряпки на крюки - и все до одного усядутся у камина - прямо на усыпаный табачным пеплом ковер. А он принесет чайник и бутылку маггловского виски, простой разбавленный спирт.

Вероятно и другое - снежинки будут хрустеть особенно ритмично, дверь просто слетит с петель, одновременно рассыплются окна, и пять-шесть доблестных авроров пожалуют на чай. Двух-трех он вполне сможет угостить, остальные потом сломают ему руку и два-три ребра, всласть повозят мордой по ковру и тут же разопьют найденную бутылку - не алкоголя ради, лихости для. Есть и третий исход. Еще два раза приемник прокашляет местный маггловский гимн, призывая выдуманного бога из всего британского народа хранить одну-единственную благообразную старую леди. Тогда - пальто с вешалки, шарф по брови и цепочка следов через снежное поле, не ведущая никуда. После трехкратного аппарирования - отчет, допросы, расширенный отчет Лорду и только потом виски.

Автономная группа - в особенности, не из здешних - это всегда риск; однако работать надо везде. Макнейр более или менее понимает местность, но это все же не его Аргайл; Шотландия - в отличие от тихого Уэльса и обходящейся своими силами Ирландии - это поле боя, как и старая Англия, вот только если вкруг Лондона три стороны кусают друг друга вылазками, то в Шотландии Крауч не весит ничего, а Орден - слишком много, что дает правильную гражданскую на две стороны, клан на клан, те же Эйвери протих тех же МакГоннагалов. Сейчас Уолден, вместе в Джагсоном, Роулом и Треверсом, - весь их крохотный экспедиционный корпус, за одним исключением - наносит дружественный визит замечательному семейству МакКиннонов, принявших увещевания добрейшего Альбуса черезчур близко к сердцу.

Когда они вернутся, на них не будет крови - все, в конце концов, чистокровные, эрго хорошо воспитанные, аккуратные люди - но Макнейр будет постоянно оглаживать усы, а вечером Роул сядет над своим ножом с точильным камнем, и Треверс будет пить виски, сидя к нему спиной... когда они вернутся, можно будет отдохнуть.

Метель стихла как-то незаметно, неведомая певичка больше шепчет, чем поет, и, если сейчас напрячь слух, можно услышать шаги.

Гвидион Селвинн крутит в пальцах тисовый стержень, а по циферблату крутится стрелка.
_________________________

Весна

Март уже кончался, когда зацвела вишня перед домом. Он распахнул окно и долго сидел на подоконнике - до ветвей можно было бы дотянуться рукой - и дышал весною; потом пришла мама и, как всегда, принялась виться вокруг, умоляя прикрыть створку, иначе ее сокровище - то бишь он сам, представьте себе - бесповоротно простудится.

А что ему, что ему? Да, не загонщик, ну так и не водилось на Рейвенклоу особенных глыб - он и не выделялся. А на здоровье и не жаловался никогда, даже очков не надел после всех ночей над книжками. По-хорошему, и вовсе нечего бы родителям сказать ему - парню восемнадцать, парень получил двенадцать СОВ, парень за все эти семь лет ни разу не влез тощими ногами ни в одну историю. Ни с виски, ни с девушкой - да и запрещенной литературой не баловался, да. Хотя еще бы... при таком-то отце. Который, кстати, вечером явится и испросит отчет о курсах немецкого.

При этой мысли юноша чуть поежился, вызвав у матери новый мелодраматический вздох. Заодно вспомнил важное - подскочил с подоконника, коротко толкнувшись кистями в бурое дерево. Мать вышла уже, сумку нашел он на полу, сбросал в нее пару книжек - для виду - и тетрадку из-под подушки, чистую. После перечитает, как вернется домой - на всякий случай, а потом по-тихому сожжет. Закидывая лямку на плечо, он сбежал по лестнице; не заходя в кухню, крикнул матери, что должен сходить отдать книги.

Вышел гладко, кроссовки чуть приминали вечнозеленую газонную травку, когда он шел к калитке напрямик. Апрель ожидался теплый, март же был просто суховат, не предвиделось луж да грязи. Вскочив в автобус, он полез было в левый карман, начиная уже в нем отсчитывать кнаты, но вовремя спохватился, сунув водителю две монеты из внутреннего, который мать не имеет обыкновения проверять на предмет хватает ли средств у дорогого сына. Десять пенсов и пять, три пенса сдачи падают за пазуху. Барти никогда не боялся магглов, да и не ненавидел их - они... просто были. Где-то так же далеко, как сильные и слабые глаголы немецкого языка. Дело было не в магглах.

Дело было в том, что людям вон в том невзрачном кафе, что уже показалось - а вон и остановка! - впереди по маршруту, было исключительно далеко до эффективного и безупречного административно стиля управления его отца. Они отчитывались в весьма свободной форме, плевать хотели на длину рабочего дня, менее всего на свете думали о соотношении оплачиваемых отпусков к неоплачиваемой медицинской страховке, а развитым документооборотом могли похвастаться только два отдела. При этом его блистательный папа почти всегда остается в дураках - так думал он, слетая с подножки на тротуар и быстрым шагом подходя к дверям заведенья, - вот, к примеру, кто подумает прислать Авроров в эту нору, в которой магов никогда не бывало и не будет?

Несколько деревянному швейцару пришлось продемонстрировать плечо, затем он миновал гардеробщицу со стеклянными глазами и, наконец, вошел в пронизанный солнечными лучами из окон зал.

- Ну, привет, Барти, - улыбнулся Руди, сидевший с Беллой, как всегда, у стены и подальше от окна, - Вот теперь все на месте, ждем только Лорда. Эх, а какая весна-то на улице!

Он засмеялся, и Барти Крауч-младший кивнул.

- Да. Светлая...
_________________________

Лето

Его лето пахло не скошенной травой и не гербариями, но целебными травами.

Так получилось, что многие из них пропустили практику после Хогвартса - Гарри, Рон и сам Невилл, в частности, провели это время в рядах авроров. Многих повыбили в войну, и Кингсли торопливо схватывал аппарат и государство на живую нитку - они же были его иглами. После Битвы за Хогвартс осталось слишком мало сильных бойцов с меткой на руке - но слишком много глупых. Да, экспедиция к великанам оставила костям Рона долгую память на дождливые дни, а Гарри чуть не подорвался на маггловской растяжке на Гримо, но чаще они отмечали удачные операции сливочным пивом да рюмочкой янтарного огневиски.

Когда все успокоилось, весь этот джаз им официально зачли как практику - помимо всего прочего. Гарри это было как раз к душе - он оставался в отделе; Рон согласился на зачет и ушел к Фреду, разобраться с бизнесом - хоть и просили его остаться, ох просили; Невилл отказался. Все же ему нужен был немного другой опыт...

...Который он нашел здесь, на третьем этаже клиники Св. Мунго. Отдел отравления зельями и растениями. "В гербологии разбираешься? Молодец, остальному научим" - сказал ему Орион Дервент, старший колдомедик. И Невилл учился - учился на ошибках всех тех, кто не дал себе труд учиться не делать их. Мальчик, загибающийся от передоза сока алигоции? Снять интоксикацию - тридцать минут, поговорить о том, что эта дрянь делает с человеческим мозгом - три часа. Старушка, которой какой-то ублюдок продал когтистую герань вместо простой? Полчаса с пинцетом, десять минут с мазью и пятнадцать - с телефоном, господам из Депортамента магических существ вредно засиживаться за столами. Девочка, съевшая жабросли? Посадите ее вон на тот стул, само пройдет.

Иногда бывают и перерывы. Да, редко. Но ладно, не война - тогда, говорит Дервент, он временами забывал, что может спать - хотя травматологи тогда вообще уходили в нервный срыв сразу, как выпадет минутка. Вот только и травник просыпался, и костоправ выходил из кататонии, когда привозили нового... Во все эти разговоры Невилл никогда не врезался с авроровскими байками - это было, на его взгляд, чем-то недостаточно серьезным рядом с колдомедиками. В перерывах он просто сидел под окном, пил кофе и грелся.

А после рабочего дня - на улице еще светло, воздух еще и не собирается остывать - он поднимается на этаж выше и белеными коридорами проходит в палату имени Януса Тупия. Где бродит седеющий уже Локхарт, все такой же радушный, всегда готовый помочь с простой работой, но так ничего и не помнящий до подземелья; где все так же тщательно смотрит за больными миссис Страут ("Зови меня Мириам, сынок. Я помню тебя еще первоклассником"). Где родители все так же не могут выйти из-за прозрачных стен, хотя все поставившие их уже мертвы. И где смотрит за ними, всячески облегчая работу тетушки Мириам, еще одна запоздавшая практикантка.

Ей пришлось пройти пропущенный седьмой курс уже после войны, но она справилась, сдав все наилучшим образом - оставалась только практика, и Ханна Эббот выбрала Св. Мунго. Четвертый этаж.

Алиса все так же дарит Невиллу обертки от конфет, тщательно разглаженные. А еще она дарит Ханне зеленые листья - когда Невилл видит их обеих - и Ханна хранит их между страниц медицинского словаря, который носит с собой, хоть и не смотрит в него.

На дворе лето, и так легко раздобыть букет - пусть это будут желтые ирисы.
_________________________

Осень.

Все проходит, ведь так? Просто... иногда все проходит мимо.

Бывший герой - удобный статус, а ветки лавра мягче любой перины, сколько бы Гарри не утверждал обратное. Он обернулся своей славой, будто плотным коконом, исправно неся вахту у своего же нерукотворного памятника: кажется, он не пропустил ни единой книги, ни единой монографии, ни единой статьи самого распоследнего подопечного профессора Биннса, лишь бы она сколько-нибудь касалась всей этой истории. Участник десятков конференций; гость почти что кажого выпускного в школе авроров - не пробыв в ней ни дня; почетный член попечительского совета Хогвартса, все такой же скромный и неприхотливый Гарри Поттер... Кстати о быте... многое, очень многое вокруг себя он заставил напоминать о славном прошлом - от старых, через раз идущих часов Фабиана Прюэтта до имен их детей. У него уже все было - так тянуло думать о нем, когда он в очередной раз проглядывал подшивку "Пророка" девятнадцатилетней давности.

Однако был один ньюанс, который она, Джиневра Поттер, помнила отменным образом. Да, у Гарри уже все было - но у него было все. Он - герой высшей марки, любимый ученик великого Дамблдора, героический истребитель Волдеморта, знамя сил Сопротивления, лицо оппозиции реакционному курсу Фаджа и видный страдалец за народ. Она - damosel in distress. Все. Если и вспомнят ее хотя бы как гриффиндорского ловца, то разве что знакомые и только в тоне "Она неплохо заменила Поттера". Ее участие в вылазке в Отдел Тайн осталось в диссертациях - или же в сопливейших журналистских спекуляциях на тему биографии Мальчика-Который-Выжил. Да и позже - пара сезонов за "Гарпий" - по крайней мере, она уяснила, что профессиональный спорт очень, очень отличается от школьных развлечений; и спортивные страницы "Пророка" - три тесных, наполненных курящими мужчинами в полосатых носках комнаты. "Все возможно, если есть порох в пороховницах"? Похоже, после братьев пороха все ж таки немного недосыпали. Вариант - отсырел в тумане героической славы близлежащего супруга.

Если и было что настоящее - то только ее шестой год. С исключением тех, кого новопришедшие к власти дурни посчитали "нечистокровными", Армия Дамблдора порядком утратила опору, но они с Невиллом и... и Луной сделали все возможное. Где-то далеко за стенами Хогвартса шла, как им тогда казалось, почти что правильная гражданская война, с командами отлова несогласных по лесам, списками политически неблагонадежных и первыми попытками организованного сопротивления. Здесь, в школе, они к этому режиму уже успели привыкнуть - и попытались опробовать его на прочность. Разумеется, толком ничего не получилось, но... это было их. Луна пропала в Рождество, сама Джинни пробыла до Пасхи, Невилл дотянул до конца и успел поставить последнюю запятую в жизни Томаса Реддла. А потом Поттер поставил точку - в жизни Лорда Волдеморта и в легенде Поттера.

Но... кроме того, в стороне от того и сверх того... Была почти опустевшая в первый день рождественских каникул девичья спальня Гриффиндора. Теплое дыханье, сквозняк из окна, нежная бледная кожа, румянец и много, слишком много неуверенности.

Луна не впоминает об этом - она любит Рольфа, Рольф любит ее, и оба они до дрожи обожают магическую фауну всех размеров и цветов. Лишь иногда, когда им случиться прийти к семейству Скамандров на кружку травяного чая; когда ее мальчики вместе с близнецами Луны убегают в обширный двор, громко делясь новостями; когда Гарри, развалившись в кресле, в девятнадцатый раз рассказывает рассеянно слушающему Рольфу о том, как металась вокруг Хогвартса с драконом наперегонки его метла - Луна, подавая Джинни очередную чашку, благоухающую осенним лугом, касается ее пальцев немного дольше, чем следует.

И Джиневра Поттер как никогда отчетливо понимает, что у нее тоже уже все было.