Настала кромешная тьма: ночь в окрестностях Солнечной деревни. Снег не переставал валить с небес, засыпая все вокруг в курганы белого холода. Подозрительная мрачная тишина нависла над деревней, лишь хруст снега был слышен где-то вдалеке. Темный силуэт шел ровной тропою, ни на йоту не сворачивая с траектории. Очертания юноши можно было разглядеть лишь в свете нарастающей луны, изредка показывающейся из-за туч. Это был высокий худощавый парень с серыми (необычными для человека) волосами до плеч и уродливым глубоким шрамом на правой щеке. Глаза его напоминали пропасть, в которую можно упасть, лишь взглянув в них: серые, странной формы, будто волчьи, с режущим взглядом. Звали незнакомца Вольф Краузе, странный человек со своей загадочной историей, но об этом чуть позже. Одет Вольф был легко для зимней завирухи: черная футболка, на которую накинута белая рубашка, черные джинсы и такого же цвета массивные кроссовки. Руки он держал в карманах джинсов, что немного сковывало его движения. За спиной он нес острый меч, повязанный ремешком через грудь.
Остановился Краузе возле больницы, которой раньше пользовался местный люд. Мрачное трехэтажное здание разрушалось под влиянием времени: за несколько лет оно покосилось на правую сторону, и глубокая трещина делила госпиталь на две части. Ступая по осколкам стекла, Вольф добрался до третьего этажа. Он всегда приходил сюда, когда чувствовал приближение своих странных видений будущего. Здесь никогда никого не было, но тут он всегда легче всего переносил припадки. Краузе присел на пол и прижал колени к груди, запрокинув голову к стене. Он тяжело дышал, задыхаясь от боли. Видения внезапно ворвались в его сознание. Парня стало колотить, кровь из носа медленно стекала по подбородку и капала на рукава белой рубашки. Когда видения ушли, он опустил руки, вытер кровь и попытался отдышаться. В этот раз видения были не четкие, но слишком длинные и насыщенные. Легкие постепенно приходили в обычный режим, и Вольф поднялся с пола, сел на корточки на подоконнике и взглянул на луну. Вот уже несколько лет, как молодой оборотень не зависит от луны, он больше не превращается в монстра. Всё она – женщина, которая убила демона внутри него и даровала жизнь. Как бы сложилась его судьба, если бы он остался хищником, ищущим жертву? Умер бы от рук ведьм в очередной схватке за добычу. Волчьи глаза не могли насладиться луной, слеза разделила щеку и покатилась вниз.
«– Почему ты постоянно смотришь на луну? – спросил дух Великого.
– Она напоминает мне ту ночь, когда я стал демоном и моя семья отвернулась от меня.
– Ты проклинаешь себя за убийство отца?
– Я проклинаю Великих за такую судьбу. Если бы не прихоть Богов, не было бы бесноватых, и мой отец не умер бы от моей руки, – ответил мысленно Вольф».
По одной из старинных легенд Солнечной деревни Вольф стал помощником избранного человека. Во времена позднего средневековья двенадцать Великих Богов решили наделить смертных силой и властью над судьбами других, но не всевластием. Для того чтобы мир не затянуло в хаос, трое Великих каждые сто лет спускаются на землю и выбирают из разных сторон света трех управляющих из числа людей. Великие в телах животных наблюдали за избранными, но не вмешивались в их решения. Решение Богов позволило демонам подняться из преисподней. Пользуясь слабостями людей, демоны шептали про власть и деньги, обещая одарить смертных всем, о чем они лишь пожелают. Появились бесноватые – вампиры, их целью была смерть управляющих.
Оборотень услышал шаги по коридору больницы – это был стук каблуков. Вольф знал, что она будет искать своего пса, ей нужны ответы. Сердце защемило в его груди, видения этой ночью принесли ответы и ему.
– Что ты видел, Вольф? – спросила девушка, переступив порог палаты.
– Когда снег прекратится? – без эмоций спросил оборотень.
Снег перестал падать и последние снежинки ветер медленно принес на плечи Краузе. Он соскочил с подоконника и посмотрел на девушку, сердце бесилось от безысходности. Вольф любил ее, готов был отдать за нее жизнь, но она его только использовала. В ярости он способен был проломать стены больницы, лишь бы хоть на капельку стало легче. Элизабет – именно под таким именем Вольф знал свою возлюбленную. До чего же красива она была: короткие черные смолистые волосы, стройная фигура и теплые карие глаза. Одета девушка была в красный кардиган и невзрачные тряпичные сапоги, слегка притрушенные грязью дороги. Вольф хотел прикоснуться к ней, вкусить сладость ее губ и отдаться порыву эмоций, но ему пришлось собрать крохи своего самообладания и ответить ей:
– Я давно хотел тебя спросить. Почему ты выбрала именно меня? Неужели среди семитысячного населения деревни ни нашлось достойнее меня?
– Ты – потомок сильнейшего колдуна, которого смогли захватить вампиры. Я решила воспользоваться твоими силами в своих целях.
Ответ был очевиден, Вольф прискорбно опустил взгляд. Его судьба предначертана ею, его цель – повиноваться избранной до конца своих дней.
– Тот, кого ты ждешь, скоро приедет в деревню, – отчаянно ответил Краузе.
– Это все? – подозрительно спросила Элизабет.
– Все, – соврал оборотень.
– Хорошо.
Девушка отвела взгляд от оборотня, она знала, что это не все. Сразу после ответа, Элизабет удалилась из помещения бывшей палаты, оставив Вольфа одного. Парень любил одиночество, но он его никогда более не испытывал.
«Зачем ты ее обманул? Ты должен защищать Элизабет и полностью информировать о видениях, которые я тебе предоставляю», – возмутился Великий.
Вольф опять присел на подоконник и свесил ноги с окна.
– Третий этаж – низковато… Ведь когда я умру, ты перестанешь ее защищать?
– Мое пребывание на земле закончится, – ответил Великий.
Вольф закрыл глаза и спрыгнул с окна, оттолкнувшись руками от подоконника. Когда он открыл глаза, то стоял на своих двух ногах на земле.
– Низко, – вздохнул оборотень, – пошли домой.
***
В тот же день, но только утром пожилая черноволосая женщина стояла на старом кладбище, похоронившем в своей земле тысячи душ. Снег неумолимо мел в ее сторону, окутывая холодной зимней стужей. Женщина в черном одеянии склонила голову перед надгробием своего мужа, на щеках ее не было слез, лицо было каменно-бесстрастным. Она укуталась сильнее в шерстяной платок, который накрывал ее голову, и слегка повернула голову на звуки приближающихся шагов.
– Тебя легко найти, ты почти каждое утро здесь. Печалиться о судьбе умерших – глупая затея, Эдита, – хриплый голос обратился к женщине.
– Ты хоть и мудрый колдун, но еще слишком молод, – отрезала старушенция, повернувшись к собеседнику. Перед ней стоял молодой юноша, облаченный в белый балахон с накинутым капюшоном. В руках он держал высокий кривой посох, словно это была обычная древесная палка с кривого сука. Лицо юноши было слегка вытянутое, крупные карие глаза и наигранная ухмылка, как неотъемлемая часть образа.
– Возраст не помешал мне стать самым сильным колдуном в этой деревне. Я пришел спросить, что ты собираешься делать. Назревает война, и ты это чувствуешь. Тот, кому суждено снять заклинание, будет в деревне через два дня.
Молодой колдун оперся на посох и томным взглядом посмотрел на женщину.
– Ведьмы заключили уговор с Великими, а не с колдунами. Это не моя война, – уверенно ответила Эдита.
– Я так и знал, что на ведьм полагаться не стоит. Вы лишь исполняете приказы Великих, как были пешками, так и остались. Умрете первыми, если мы не будем действовать сообща, объединяя наши цели. Хватит быть прихвостнями, ведьмы рождены свободными.
Колдун резко повернулся, низ его балахона облепил ноги, сковывая движения. Он с накопившимся отчаянием стукнул посохом по земле и снег вокруг него растаял, освобождая тропу впереди.
– Мариф… – окликнула колдуна женщина. – Ведьмы будут защищать управляющую ценой собственной жизни, знай об этом. Даже если колдуны станут на нашей дороге.
– Помнится мне, – стоя неподвижно спиной к ведьме, отвечал колдун, – ведьмы и колдуны были заодно.
– Тебя тогда и в планах не было, щенок! – заорала ведьма, выставляя руку вперед, чтобы уберечь себя от возможной атаки Марифа. – Ты ничего не знаешь!
– Сколько же в тебе эмоций накопилось, – как бы насмехаясь, ответил парень. – Осмотрись вокруг: такой мир тебе обещали Боги?
Ведьма опустила руку и легкими шагами пошла по освобожденной от снега тропе. Лицо колдуна слегка исказилось, он знал, с кем имеет дело и начал постепенно пятиться назад. Мариф крепко сжимал посох, следя за каждым движением старой ведьмы.
– Не лезь, колдун, в дела Великих. У вас другое предназначение…
Темный силуэт Эдиты неспешно растворялся в метели, оставляя следы, которые так же быстро исчезали.
– Чтоб тебе провалиться, старая карга, – еле прошептал колдун и растворился в воздухе, будто его и не было.
***
Раннее лето 1990 года. В вагоне старой электрички в пять утра по междугороднему маршруту ехал разный люд. В самом углу, ближе к окну сидела молодая красивая цыганка – Кармен. Ее волосы были покрыты черным платком, расшитым цветными бутонами астр и пионов. На теле – легкая рубашка красного приглушенного тона, на несколько размеров больше, ниже – юбка из черной ткани с бутонами цвета свеклы. Только смышленый наблюдатель мог заметить, что цыганка носит под сердцем ребенка. Девушка тщательно скрывала этот факт, укутавшись в мешковатую одежду и забившись в угол вагона. Кармен словно убегала от прошлого, скрывалась от кого-то и боялась быть пойманной, как беззащитный зверь.
Электричка медленно покачивалась, стуча по рельсам колесами.
– Цыгане в поезде! Обворуют – и глазом не моргнешь, это для них легкое дело. Голову запудрят, загипнотизируют, и прощай пенсия, – еле проговорила одна старуха другой.
Молодая цыганка сделала вид, что не слышит их. За свою короткую жизнь она успела много настрадаться, обвинение в воровстве не раз звучало в ее сторону. Из-за вони помойки, исходившей от бомжей, спящих на лавках вагонов, Кармен тошнило, она держалась за живот и предвидела свои преждевременные роды. Шатаясь, она кое-как встала со своего места и направилась в туалет. Ноги скрещивались, колющая боль терзала ее живот, особенно матку. Цыганка мечтала быстрее избавиться от нежелательного плода, забыть о том, кто был его отцом. Через час Кармен вышла из уборной и села обратно на свое место, уже без брюха. Ее сильно лихорадило, и с лица исчезла румяная краснота. Бледная, как смерть, девушка доехала до последней станции и скрылась в толпе вокзала.
***
Анна Семеновна Поднебесная имела давнюю привычку просыпаться рано утром. Первым делом она обходила свое хозяйство кур и доила одну единственную корову. После выводила ее на пастбище и ехала на велосипеде продавать молочные продукты собственного производства. Бабуле было уже за 70 лет, лицо покрывали глубокие длинные морщины, не от легкой молодости. Жила она одна в глиняном доме, муж погиб на фронте, повторно замуж так и не вышла. Бездетная одинокая вдова все же обладала ранимым сердцем и на добро всегда отвечала добром. Как многие старухи их деревни, лечилась лишь только травами, слабая печень каждый день давала о себе знать жуткими болями. Но вот слухи никогда не собирала, не наговаривала на людей маленькой деревни. Скромно доживала свои дни, понимая, что никого у нее нет. Даже дом отписать некому.
В это утро старушка выкатила из сарая слегка обветшалый от старости велосипед, повесила на руль литровые банки с молоком, а на багажник небольшой ящик с творогом. Обмотав все это старой камерой своего велосипеда, Анна Семеновна отправилась на рынок торговать. Из одежды на ней был ситцевый платок и клетчатое легкое платье. Каждое лето старуха думала, что не переживет жару в 30 градусов, поэтому в полдень всегда укрывалась в прохладных местах дома. Педали Поднебесная крутила медленно, боясь разбить банки с молоком, а когда доехала до железнодорожных путей, и вовсе слезла с велосипеда и катила его рядом. Ее глаза не сразу приметили дитя на дороге, мысли словно утонули в рутине жизни. Не веря своим глазам, она все же разглядела ребенка, не издающего звуков. Перекрестившись, Анна Семеновна облокотила велосипед на ближайшее дерево и поспешила к брошенному на произвол судьбы новорожденному.
– Господи, что же с миром творится? Уже детей выбрасывают, как щенков. Небось, мертвый… – опять перекрестилась.
Со страхом на лице и выскакивающим из груди сердцем, она взглянула на новорожденного ребенка. Весь в крови, беззащитно скрученный на земле – душа старухи разрывалась от жалости. Она потянулась рукой к малышу и услышала еще бьющееся сердечко у крохи, надежда вспыхнула ярким пламенем, словно она отыскала смысл жизни. Поднебесная сняла с головы платок, укутала в него новорожденного и поехала на велосипеде обратно в свой глиняный, покосившийся от старости, дом. Старуху трясло, она боялась быть замеченной и поэтому вытрусила из одной коробки творог и бережно положила туда дитя. Приехав домой, она перенесла ребенка на кровать и осмотрела ушибы. Кое-где были сильные синяки и ссадины, для взрослого не страшные, а вот для новорожденного могут быть смертельными. Анна Семеновна кинулась в свою зеленую аптечку и колбы с отварами завеяли спиртом на всю хату. Старуха обмотала ребенка в бинты, сделала примочки, укутала в порезанную простыню и нагрела молока. Первый крик ребенка успокоил ее. «Будет жить», – подумала она.
Поднебесная имела большие сбережения, пенсия и выручка с торговли составляла впечатляющую сумму для деревенской старухи. Тратить было не на кого, вот и собирала с мыслью, что когда-то пригодится. Женщина словно расцвела, все носилась с дитем, как со своим собственным. Вскоре местные жители стали подозревать неладное. Зачем старухе детские вещи, кроватка и другие мелочи для новорожденных? Сперва думали, что свихнулась на старости лет, а потом отправили участкового следователя разбираться с помолодевшей бабулей.
Пришел капитан милиции, когда Женьке (так назвала ребенка Поднебесная) был годик. Славный мальчуган рос, с темными кучерявыми волосами, не капризный, молчаливый. Мечта, а не ребенок.
Анна Семеновна внезапно поменялась, когда увидела на пороге капитана милиции. Улыбка спала с ее лица, словно маска, печаль заблестела в ее глазах. Поприветствовав служителя закона, старуха решила до конца защищать свою находку.
– Как поживаете, Анна Семеновна? – вежливо спросил мужчина в форме.
– Вашими молитвами, – спокойно ответила та.
– На рынке Вас давно не видать, как же без творога-то вашего?
– Не одна я нынче торгую молоком, здоровье уже не то. Колени ноют, почки болят, врачи за голову хватаются, – с порога продолжала старуха. – Как-то на одну пенсию протяну до смерти.
– А у психиатра давно были? – словно невзначай спросил следователь.
– Вы, капитан, не юлите. Говорите, зачем приехали к старухе, бросив криминальные дела?
Следователь потер пальцами голову и потупил глаза, будто приехал с постановлением об аресте ни в чем неповинного человека.
– Жалобы на Вас, Анна Семеновна, поступают. Будто Вы ребенка украли и скрываете у себя. Это так?
Поднебесная схватилась за грудь, сердце сжало сильной хваткой. Она ждала этого дня со страхом, понимая: рано или поздно заберут у нее отраду жизни.
– У кого украла? – задыхаясь, спросила старуха.
– Присядьте, Бога ради, – приказал следователь. – Заявлений о пропаже детей не поступало.
Женщина присела на крыльцо и, все так же тяжко выдыхая, посмотрела в глаза молодого человека.
– Я никого не крала. Год назад нашла ребенка на железной дороге, умирающего и брошенного. Подобрала, выходила, вылечила и воспитываю по сей день, – слезы стали подступать к глазам и старуха зарыдала. – Умоляю! Не забирайте у меня Женьку, не забирайте…
Следователь и вовсе растерялся. Его глаза приобрели форму пяти копеек, но видел и слышал он события и похлеще. Вернувшись в привычное состояние, милиционер прошелся к колодцу, набрал воды и вручил Поднебесной стакан с питьем.
– Так, возьмите себя в руки, гражданочка, – отрезал следователь.
Старушка отпила пару глотков и утерла слезы платком. После милиционер долго разговаривал с ней, но уже в доме. Объяснял, что ребенку нужны документы и необходимый уход, утешал женщину, как мог, но ничего не действовало. Сердце его так же обливалось кровью при виде старушки и ребенка, как и у Поднебесной при виде дитя. Как-то все же им двоим удалось провернуть аферу и оформить ребенка на Анну Семеновну. Впервые старуха поблагодарила злые языки за неоценимую услугу.
***
Яркое летнее солнце выматывало всех, кроме одного деревенского ребенка. Одетый в белую панамку, синие шорты и желтую майку, Женька, вооруженный ведерком, пытался поймать бабочку, порхающую в огороде. Легкий ветерок колыхал траву и нашептывал музыку свободы, но вовсе не спасал от жары. Во рту пересохло и хотелось пить, а лучше получить после обеда шоколадное мороженое, которое покупает по выходным бабушка. Шаг за шагом мальчишка приближался к отдаляющейся бабочке. Его настойчивость была непоколебима, он знал главное правило жизни – никогда нельзя сдаваться, бросать дело на середине. Если Женька вернется в дом без бабочки, которую планирует засунуть в стеклянную банку, значит – он сдался.
Оп… Ведро на земле, бабочка под пластмассовым занавесом. Дело сделано, вот только теперь как ее перенести в банку? Женька стал в позу, сложил руки на груди и надул губы. Тупик.
– Хочешь яблочко, мальчик? – посторонний голос отвлек ребенка.
Женька нехотя поднял свой наивный детский взгляд и немного удивился. Но отвечать не стал, его куда больше интересовала капустянка, чем цыганка в синем платье.
– Бабушка дома? – продолжила женщина, видя неприступность ребенка.
Ребенок в этот раз поднял тяжелый злостный взгляд, его карие глаза стали темными, как у чистокровных цыган. Он обошел ведро и сел на него сверху, положив ногу на ногу.
– Вы что, с милиции? – с умным видом спросил Женька.
С милиции? Цыганка слегка улыбнулась, ветер поднял ее кучерявые волосы и закружил в воздухе. Она присела на корточки, чтобы хотя бы чуток сровняться с ребенком в росте.
– Я твоя мама.
– Тетенька, Вы, что с дуба упали? МАМА… – заорал, как подрезанный Женька.
Цыганка подбежала к ребенку и схватила его на руки. Женька был худым и маленьким для пяти лет, Кармен без труда могла с ним скрыться. Вот только в ее планы не входило похищать сына у законного опекуна.
С крыльца дома, похрамывая, вышла пожилая женщина с седыми длинными волосами. Анна Семеновна упиралась на палочку, с трудом ходила. В уме уже крутились слова, которыми она отругает мальца за плохое поведение. За последние годы здоровье совсем сдало, жить хотелось лишь для ребенка, которого она считала своим.
– Ах ты, мелкий проказник… – Анна Семеновна остановила речь, увидев цыганку.
– Думала, старуха, что этот день никогда не настанет? Это не твой ребенок, хочешь и дальше жить спокойно – плати.
– Отойди, дрянь, от ребенка… Руки прочь… – нервно орала Поднебесная, медленно перебирая по земле слабыми от старости ногами.
Женька оценил всю ситуацию и громко заревел прямо на ухо цыганке. Маленькими ладошками ребенок бил незнакомку по лицу, в истерике размахивая грязными ботинками. Шум от плача и ругани сразу разнесся по пустынной деревне.
– Я предупредила, – сказала Кармен и поставила ребенка на землю. Она старалась не показывать страх, иначе бы никаких денег в будущем не видать. Цыганка прошла через сломанную оградку, медленно удаляясь в сторону дороги.
Женька быстро успокоился, провел незнакомку взглядом и схватил свое ведерко, выпуская бабочку. Утирая сопли об шорты, мальчишка поплелся к женщине, которую называл мамой. Старушку всю трусило, глаза еле разглядели ребенка и старались не отпускать из вида образ. Поднебесный-младший подошел к Анне Семеновне и дернул ее за юбку, будто напоминая о своем присутствии.
– Я хочу есть, – заявил он.
Из рук Анны Семеновны выпала палочка и следом произошел обморок. Ее каменное лицо смотрело прямо на ребенка и было бледное, темнеющее от отсутствия красок. Женька еще пуще испугался и опять заревел на всю округу. Он отпрянул от Поднебесной и затопал ногами, лицо покраснело. Соседи сбежались быстро, вызвали скорую помощь, успокоили ребенка глупыми обещаниями и утешениями. Лучше всего подействовало мороженое, тут мальчишка усек, что не все так плохо в жизни, и прекратил пускать слезы.
***
После смерти Анны Семеновны Женьку сразу забрали в приют. Умыли, одели, накормили и стали присматривать, как и за остальными сиротами. Цыганке, конечно же, он не нужен был. Как умерла бабка, так и про ребенка думать забыла. Теперь Поднебесный остался один одинешенек, без любящих его людей и семьи. Жизнь круто поменялась не в лучшую сторону. Все, что ему оставалось, это четко помнить правило бабушки – «Никогда не сдавайся». Тот мир, в который он попал, был наполнен акулами и хищниками – выживет сильнейший. Но пока Женька не понимал, где оказался и почему все так повернулось. Ребенок был напуган и загнан в угол, брошен на произвол сложной жизни. Судьба, словно траектория с перекрестками, наполненными разными событиями. Кто-то написал его дорогу, кто-то следит за каждым его шагом или просто забыл про его существование. Будущее пока представлялось мрачным и неопределенным, без путеводителя в руках, но все шло по чьему-то плану.
К порядкам приюта Женька долго адаптировался. Сначала мальчишка закрылся в себе и представлял себя бабочкой, пойманной в ведерко, заточенной и ждущей исхода. Всегда есть шанс, что тот, кто закрыл бабочку, оплошает и случайно выпустит заложницу. И сквозь мрак появится свет, свобода полета и страх отступит. Большинство детей его возраста мечтали о родителях, о любящей семье, которая, возможно, найдется. Никто не хотел осознавать, что их бросили, оставили по причине, не подвластной людям, все лелеяли мысль о лучшем. Женька не был таким, не зря Анна Семеновна втолдыкивала ему еще с пеленок истину жизни. Он вполне осознавал, что мать его умерла, а женщина, представившаяся его мамой в тот роковой день, была воровкой детей.
Порой бабуля усаживала мальчишку на колени и говорила: «Не садись в чужие машины, не слушай чужих людей – они все хотят тебя украсть, разлучить нас». Женька даже задумывался, не украли ли его. Поэтому, откинув мысль о счастливой семье, думал о том, как бы сбежать из приюта.
Настоящие проблемы у нашего героя появились с переводом в интернат. Тогда Женьке было одиннадцать. В приюте он привык быть тихим ребенком, не вызывающем внимание. Его скрытый бунтарский характер спал крепким сном, в глазах лишь иногда сверкала истинная сила его духа. В свои одиннадцать он был метр пятьдесят три, вес около тридцати пяти килограммов. Ветром не уносило, но и макарониной не назовешь. Уже проявлялись мышцы – на руках и икроножные. Свой гнев и злость он изливал в кроссах и играх в футбол с приютскими мальчишками. Отсюда и результат.
В интернате были другие правила жизни. Здесь железно работал принцип «один за всех и все за одного». Но он не касался изгоев, тех сирот, которых призирали и гнобили всегда. Женька сразу попал в категорию изгоев. Почему? Его никто еще не знал, ему не доверяли и его опасались. Ему предстояло завоевать расположение таких же сирот, чтобы не оказаться за кругом избранных.
В первый же день его измазали зеленкой, побрили голову и написали на лбу «Дурак». Все проходило пока в закрытую, исподтишка. Издевались над ним во время отбоя, когда Женька засыпал сладким сном и не подозревал о последствиях беззаботного сна. Поднебесный все выносил, смывал зеленку, аккуратно добривал голову и молча проглатывал обиду. Без театрального представления и всеобщей насмешки над обиженным игра становилась скучной. Борьба перешла в открытое русло. У Женьки стали отбирать обеды, булочки с повидлом ему очень нравились, и он уже не мог совладать с горечью обиды. Потом его стали заставлять делать домашнее задание за других, угрожать еще худшими расправами. Поднебесный решил, что лучше вовсе забросить учебу и не выделяться из толпы умом. Хоть он и знал решения, ответы, те не менее прикидывался неучем и получал мнимые двойки.
Если долго и часто нажимать на кнопку, она рано или поздно сломается. Кнопка стопа, предохранителя от вспышек ярости, появилась у Поднебесного с приходом в приют. Он контролировал эмоции и не давал им брать над собой верх. Но тут в один момент кнопка сломалась, рычаг был выпущен. Выстрел накопившихся под предохранителем чувств изменил мальчишку раз и навсегда.
Женька сидел в широкой совдеповской столовке и быстро уплетал завтрак. На его тарелке были макароны с сосиской, к которым он еще не притронулся. Рядом в граненом стакане – компот из сухофруктов. Одной рукой он водил вилкой по макаронам, а другой сжимал булочку с яблоками, уплетая ее за две щеки.
– Крысишь булки, придурок? Нехорошо поступать так со своими товарищами.
Поднебесный поднял взгляд на толпу мальчишек его возраста и перестал жевать. Он отставил вилку и попытался встать из-за стола, но тяжелая рука Пети Стрекозы надавила на плечо Женьки и он рухнул обратно на стул. Недовольно он осмотрел всю толпу, пришедшую поиздеваться над ним в очередной раз. Среди пяти мальчишек были те, кто уже стоял на учете в детской комнате милиции за кражи и мелкое хулиганство, также красовались лица неисправимых тупиц, детей алкашей и наркоманов. Артем Дадашов по прозвищу Даша был главным среди них. Его рост превышал уровень высокого и зависал на понятии «переросток». Масса тела, конечно, подкачала, он был худощав, с прыщавым лицом и жирными волосами. Лицо типичного преступника: скошенный лоб, кривой нос, наглые глаза. Ему по праву было положено всегда первому завязывать конфликт. Даша взял стакан и пролил теплый компот до последней капли на голову Женьки. Со дня последней стрижки под ноль, его волосы успели слегка отрасти, поэтому капли сразу стекли по подбородку, умывая лицо. Стрекоза не стал долго ждать и схватил своими толстыми пальцами сосиску, опережая других сирот.
Женька не выдержал, его истинный характер пробудился и вылез наружу. Руку Петьки он легким движением откинул со своего плеча, тем более что мальчик был занят уплетанием мясного изделия. Поскольку Артем стоял на расстоянии вытянутой руки, наслаждаясь страданиями изгоя, Поднебесный с размаху влепил по роже главному обидчику проносящим ударом. Даша упал на задницу, по подбородку потекла кровь, в глазах заискрилась жажда мести. В итоге Женьку сильно избили, поломали пару ребер, разбили нос и поставили диагноз «сотрясение мозга». Остальным зачинщикам конфликта досталось меньше. Артем отделался поломанным носом и рукой, Петька – фингалом на весь глаз, другие – мелкими ссадинами и синяками.
Через две недели Поднебесного выписали из больницы и вернули в интернат. Женька возвращаться особо-то и не планировал, поэтому, как только выдался шанс, мальчишка сбежал. Около недели он прожил на улице, ночевал в подвалах, ел очень мало и скинул около четырех килограммов. Попрошайничать приловчился сразу и понял, что надо избегать встречи с сотрудниками милиции, а то тут же вернется в интернат. Его прогоняли постоянные попрошайки на дорогах большого города, да и звонки с жалобами на беспризорного ребенка были каждый день. Дорога в интернат была неизбежна. Но вернулся он уже не изгоем, а из «своего» круга. Он быстро освоил правила улиц, стал курить и забросил книги.
В пятнадцать Поднебесного отправили в техникум осваивать профессию маляра-штукатура. Одно нравилось Женьке – отсутствие круглосуточного присмотра. Стипендию платили маленькую, но вместе с пособием для сирот Поднебесный выкручивался из положения и не бедствовал. В техникуме выдали крохотную комнатку в общаге с соседями в комплекте. Приходил он в общагу только переночевать, его постоянно где-то носило. По-прежнему он встречался с сиротами из интерната и иногда грабил прохожих, порой ночевал у временных подруг. Все крутилось, время бежало, жизнь шла своим чередом. За техникумом последовала попытка поступить в университет. Во-первых, давали комнату в общаге, а во-вторых – степуха. К сиротам у государства всегда было особое отношение, поэтому, не сильно напрягаясь, Женька смог поступить и переехал в другой город.