Перемена началась как обычно для них обоих – её, упирающуюся и краснеющую, вытащили на обязательный променад по школьному коридору подруги, он устроился там же, у окна напротив своего класса, отлично зная, что они пройдут мимо него. Слегка пригладил светлые волосы, взглянул на поворот, за которым располагался её класс.
Три девчонки лет пятнадцати из 9 «а» появились из-за поворота через пару минут. Взгляд мальчишки, правда, выделил лишь одну из них, ту, что была посередине. Невысокая, чуть полная темноволосая девушка упорно отводила взгляд, а обычно бледное веснушчатое лицо было залито краской смущения. Из всех трёх она была наиболее оживлена, но смотрелось это слишком наигранно и неестественно. К тому же, казалось, что она нарочито не смотрит в его сторону, слишком явно пытаясь показать, что даже не замечает его.
Когда девочки прошли мимо, она покраснела ещё сильнее, и заговорила уж как-то слишком громко, а подружки дружно захихикали и начали подталкивать её. Та смутилась ещё больше, осознавая всю глупость своего поведения.
Хотя… ну а что? Ведь этот семнадцатилетний раздолбай с нагловатыми ярко-голубыми глазами порой вёл себя не лучше. Ну кто приходил в её класс и нарочито флиртовал с её подружкой-блондинкой? А кто принимался танцевать брейк-данс в коридоре, когда она дежурила по школе? И кто выделывал трюки на школьном турнике, когда она выходила во двор? И вообще – ну кто всё время так упорно пытался привлечь её внимание, разговорить?
Он самый, этот светловолосый хулиган с яркими голубыми глазами.
Идти обратно ох и не хотелось, но девчонки тащили за собой, и она от всей души молилась, чтобы он ушёл. Но нет, он всё был там, изредка поглядывая в её сторону. Она вновь опустила взгляд, прибавляя шаг, чтобы миновать его как можно быстрее. Когда злосчастный подоконник с примостившимся на нём хулиганом остался позади, девушка облегчённо выдохнула, клянясь, что больше ни под каким предлогом не выйдет из класса, чтобы никак не наткнуться на это чудо… Но – не тут-то было.
Знакомый голос позади на весь коридор с чувством, с толком, с расстановкой продекламировал:
- Шаганэ ты моя, Шаганэ!
Она невольно споткнулась, залившись краской ещё больше, а подружки вновь захихикали. На чьё внимание был рассчитан вечер поэзии, им было более чем понятно.

…Северная весна всё-таки смилостивилась над людьми – снег уже наполовину стаял, а небольшая речушка разлилась настолько, что вода почти добиралась до безлюдных тротуаров, ведущих вдоль одной из самых грязных улиц села к мосту и асфальтовой дороге.
Они стояли на тротуарах, облокотившись на перила, бросая взгляды на реку, и болтали. Она откровенно удивлялась его вопросам – уж не думала, что хулиганистый парень, которого её мать неприкрыто называла шпаной, может интересоваться подобным.
- Ты любишь стихи? – поинтересовался он.
- Ну, да… - неуверенно ответила она.
- А какие? – продолжал допытываться парень. – Мне, например, Есенин нравится…
Сердце тихонько замерло от непонятного, пронизывающего насквозь чувства.
- Мне тоже, - шепнула она, удивлённая этим странным совпадением. – ну… Ахматова ещё, - добавила она, чтобы парень, не дай Бог, не подумал, что девушка говорит это лишь из желания понравиться.
Но он видимо, и не думал об этом.
- А какие ты любишь? – спросил он.
И тут же принялся цитировать фразы из разных стихотворений, а она только кивала, слыша знакомые и любимые строчки, порой и сама начинала их припоминать вслух. Конечные строки из его любимого «Письма к женщине» они уже проговорили хором:
- «…С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
Сергей Есенин».
Над рекой раздался громкий веселый смех обоих.

- Ты же понимаешь, так надо, - не глядя на неё, проговорил он.
Она кивнула. Она всё понимала – отношения рушились уже давно, смысла сохранять их больше не было. Вот только боль засела где-то глубоко внутри, царапая душу, но не имея возможности вырваться.
Он всё-таки вызвался проводить её домой, но разговора между ними уже не получилось. Он лишь тихо пробормотал что-то, она услышала и узнала стихотворные строчки.
- Здесь больше бы подошли другие слова, - горько произнесла она.
- Какие же? – заинтересовался он.
И она, чтобы хоть как-то разрушить тишину, начала припоминать любимые строчки о том, что любви не существует.
«Пой же, пой…», - тихо звучал её срывающийся голос. Было невыносимо глупо читать стихи, но тишина давила ещё больше.

… Подруга, хитро прищурившись, важным тоном заявила, словно бы выдавая государственную тайну:
- А вы знаете о том, что Есенин – гей?!
Девчонки заохали и зашептались, хотя казалось бы – какое дело им, двадцатилетним и не задумывающихся, в принципе, о прошлом, девушкам, а она спокойно поинтересовалась у подруги:
- Откуда ты это взяла?
- Ну… - протянула та. – Он же такие стихи писал, мужику одному, прям прямым текстом! Толе какому-то…
- Мариенгофу? – поинтересовалась она, вспоминая, что на одном сайте сексуальных меньшинств видела примерно такое же доказательство той же самой теории.
- А, да кто его знает! – беспечно махнула рукой подруга. – Я Есенина не знаю, какие у него там стихи - тоже…
- Вот именно, - проговорила она. – Никто ничего не знает, а рассуждают все, кому не лень. Ты не первая, причём, это говоришь.
- Эй, ты что это? – опешила подруга, удивляясь её недовольному тону.
- Ничего, просто мне все эти вещи не особо интересны, - буркнула она, вспоминая вечер над рекой пятилетней давности и с некоторой горечью думая, а не добавить ли: «И, кроме этой типа сенсации, тебе больше нечего сказать о Есенине?»
И думая, что не понимать и не любить что-то никому не запрещено… Вот только тогда лучше стоит об этом, непонятом, просто промолчать.