- Зачем? – хрупкий юноша с копной снежно-белых волос смотрит на меня открыто, без ненависти. С какой-то затаенной грустью в глубине серебристых глаз. У меня внутри что-то сжимается, а из сведенного судорогой горла вырывается лишь тихий всхлип. Зачем? А действительно, зачем?

Моя рука, словно во сне, тянется к мальчику в попытке дотронуться до него хотя бы кончиками пальцев… Но он лишь качает головой, отступает. Всего один шаг – но и этого достаточно, чтобы мои пальцы бессильно скользнули в пустоте, не ощутив ни капли тепла, исходящего от живого тела. А живого ли? Ведь он всего лишь плод моего воображения, в который я долгие месяцы безуспешно пыталась вдохнуть жизнь… Всего лишь?

- Зачем? – повторяет он, и из его разбитой губы начинает сочиться кровь. Он слизывает солоноватую каплю и морщится. Обреченно, болезненно.
Что он хочет от меня услышать? Зачем я придумала его, зачем истязала, придумав одну из самых страшных пыток? Зачем изранила физически и сделала моральным калекой? Я и сама хотела бы узнать. Ведь придумывая этого мальчика, я хотела для него красивой истории, прекрасной любви и счастливого будущего. А что получилось в результате? Изломанная душа, доступное тело, холодный взгляд и захлестнувшее его с головой отчаяние, перерастающее в абсолютное, всепоглощающее безумие.

Мы всё так же смотрим друг на друга. Он – с грустью и глухим отчаянием. Я – со страхом и… жалостью? Нет, не жалостью. С мольбой о прощении.
Только сейчас я замечаю, что мальчик стоит передо мной в одной лишь белой тунике, скрывающей его худое тельце только до середины узких бедер. В этом есть что-то невинное, чистое и непорочное. Что-то, что я не успела затронуть и испоганить своим больным воображением. Пытаюсь объясниться, рассказать, что боли больше не будет, что по сюжету у него всё будет хорошо… Но не могу вымолвить и слова, глядя в его глаза, в которых читается только один вопрос.

«Зачем?»

У него из носа начинает капать кровь. Сильно и часто, через пару мгновений превратившись в тонкую струйку. Она стекает по лицу, капает с подбородка, падает на белоснежную ткань, быстро расползается по ней, оставляя на груди алые вкрапления. Юноша болезненно морщится и проводит тыльной стороной ладони по лицу. На коже остается алая полоска. Он смотрит на неё с каким-то удивлением, будто не веря. Переводит взгляд на меня.

Сердце ускоряет ход. В его глазах больше нет грусти и отчаяния. Только ненависть и желание уничтожить ту, что родила его, а после, вдоволь наигравшись, оставила догнивать на задворках сознания. Жажда мести, желание почувствовать на губах горячую кровь своего мучителя. Поток ненависти врывается в мое сознание, заставляя с воплем схватиться за голову. Заставляя рвать волосы от отчаяния, царапать ногтями кожу лица в надежде, что боль сможет заглушить эти ощущения. Нет ничего страшнее ненависти собственного ребенка, пусть он и жил лишь в твоем сознании. Но он жил.

Не замечаю, как падаю на колени, сжимаясь, словно в ожидании удара плетью. Удара не последовало. Приподнимаю голову – и тут же вскрикиваю, отшатываясь и почти падая на спину. Почти – потому что холодная рука железной хваткой впивается в горло, не давая шевельнуться и даже сделать глубокий вдох. Судорожно хриплю, пытаясь ладонями расцепить тонкие сильные пальцы. Меня переполняет настоящий, животный страх. Он пузырится, плещется внутри, как гадкое варево в ведьмовском котле. Я не хочу вот так умирать. Я хочу жить! У меня ведь так много незаконченных дел, недописанных историй… Прошу тебя!

Он улыбается. Той безумной улыбкой, которую я так часто рисовала в своём воображении. Только теперь она была адресована мне, а не его врагам. Или… чем я отличаюсь от его врага? Он ухмыляется, обнажая ряд ровных белых зубов, окрашенных кровью. И в его глазах, в ответ на собственные мольбы о прощении, я читаю свой приговор. Единственный и не подлежащий обжалованию.

«Зачем?»