1. Заключенный № 20703

Сперва можно было подумать, что он мертв. Неподвижно сидящее, расслабленное тело на полу тюремной камеры, голова свешена вниз так, что разглядеть лицо было невозможно, но мерное дыхание, легкое вздрагивание время от времени выдавало в нем всего лишь долгий, непрерывный сон. Настолько безмятежный, с совершенно непосредственным видом, будто бы этот человек спал не в германской тюрьме, а у себя дома, случайно задремав в кресле над газетой, в которой он минуту назад читал свежие новости. Казалось, полное угнетение и мрак, царящий в атмосфере именно этого места, не действовали на него. Это и не удивительно, так как Герман Ланге находился здесь лишь сутки. Всего лишь сутки, но те, кто находились здесь ровно столько же, непроизвольно содрогались чуть ли не каждую ночь от бреда сокамерника во сне, или же от гневных криков за стенами, где зачастую происходили жестокие драки, больше похожие на кровавое месиво, если виновников торжества вовремя не остановят. Несомненно, именно этому человеку повезло – он сидел в своей сырой клетке совершенно один.
Если просмотреть его личное дело и внимательно вчитаться в причину, почему он, истинный ариец, человек, который по возрасту своему – ему всего двадцать один год – так требуется сейчас на фронте, находится в этом жутком месте, то из всех записей, сделанных там, можно было узнать о его попытке сбежать с территории Германии. В столь напряженное время этот унизительный факт был страшным преступлением и справедливо заслуживал статус предательства. Сейчас, в 1944-м году его поступок вызвал столько негодования со стороны нацистов, что в самые короткие сроки его заточили в тюрьму, как поступают с каждым, кто того заслуживал. Это был верный шаг: в такое время каждый человек был на счету, не говоря уже о молодых, не страдающими болезнями и прочими весомыми трудностями, которые препятствовали бы им воевать с остальными на благо Германии. От таких, как он, считали многие, нужно избавляться сразу, и были правы. Сейчас важнее всего была жесткая дисциплина и организованность в высшей степени, с чем немцы прекрасно справлялись.
Его безразличное отношение к происходящему удивляло – ни больше, ни меньше. И, может быть, самую малость шокировало. Сколько отчаяния и истерики можно было пронаблюдать в тех, кто попадал сюда, или же наоборот, агрессии, угроз, но такая реакция вызывала непонимание. Герман был предельно спокоен и холоден. В его взгляде и легкой улыбке можно прочесть насмешку, если не пренебрежение. Этот факт вызывал еще больше ярости, ибо как он смеет, ублюдок такой, смеяться в лицо власти! Но, по мнению власти, смеяться ему придется недолго. Уже на завтра назначен расстрел.
Он прекрасно помнил это, ровно, как и предполагал заранее, прежде чем его сюда посадили, но наплевав на такую мелочь, как смертная казнь, Ланге продолжил спать. Может быть, это связано с особенностью человеческого мозга чувствовать сонливость в моменты опасности, как бы защищая организм и здоровье его психики, но сейчас это лишь создавало видимость полного безразличия. На самом же деле, Герман просто смирился. Он действительно хотел уехать при первой же возможности, хоть и понимал, что выехать из страны в такое время практически не представлялось возможным. Он решил, что лучше лишний раз попытаться, чем бездействовать, именно поэтому и пошел на риск. Риск, который стоит ему жизни. Впоследствии, его арестовали двое в форме гестапо и заключили сюда, как он ни сопротивлялся. Без всякого разбирательства, бросили сюда как какой-то мусор, заперли железную дверь и словно забыли. Ненадолго, только на несколько часов, а потом вызвали на допрос. Разумеется, весомой причины побега он назвать не мог, зато волна сарказма и иронии с его стороны не прекращалась. Он словно издевался. На него не действовало ничего. Моральное давление и оглушительные крики, отдающиеся эхом в полупустой, мрачноватой комнате лишний раз отгоняло сон, не более. В результате, он снова сидел в своей камере, но на красивом лице уже красовался кровоподтек, а губа была рассечена и слегка кровоточила. Металлический вкус во рту теперь был привычен. Его внешность, которую многие находили привлекательной, это отнюдь не портило. Шрамы украшают, как говорится. Худой и высокий, Герман был с темными волосами и действительно аристократичными чертами лица. Бледный, с глубокими, темными, чуть прищуренными по привычке глазами, он ненамеренно привлекал внимание многих. Каждый находил в нем что-то красивое, будь то или чуть нахмуренные темные брови, прямой нос или тонко очерченные скулы.
По коже крадется дрожь. Внезапный порыв холода заставляет вздрогнуть. Серое в полоску подобие одежды нисколько не греет. На груди красуется почти стертая надпись «№ 20703». Правильно, зачем имя, когда есть номер? И так у каждого, словно клеймо. Пол холодный, даже слишком. Ланге встал и повернулся к небольшому окну под потолком, в которое виднелся фрагмент звездного неба. Звезда упала. Долго смотреть на это великолепие ему не позволили. Где-то хлопнула дверь, несколько гулких шагов по пустынному коридору, залитым тусклым, изредка мигающим светом небольших ламп на потолке, и перед решеткой возникла фигура мужчины. Его приказ прозвучал ледяным, непоколебимым тоном:
- На выход, чтобы понести наказание.