Подпирают небосвод безликие серые небоскребы, землю укрыло асфальтовое одеяло, жизнь нагло вытеснили из этих мест, заменив ее инструментом для исполнения желаний тех из серой массы умов, у кого в карманах громче звенел желтый металл. Воздух, кажется, весит целую тонну, обволакивая меня в этот беззвучный кокон и мешая двигаться, забивается в легкие, заполняет изнутри своей вязкой массой. На один единственный шаг, малейшее движение в этом месте нужно потратить немало силы. Я стою на балконе одной из одинаковых до мельчайших деталей многоэтажек, кажется, на четвертом этаже. Солнца почти не видно, а пятачок чистого лазурного неба над головой не больше монеты. Оттуда, сверху, интересно, какой открывается вид?

В который раз подхожу к самому краю и не глядя под ноги делаю шаг в пустоту.

Не смотри.

В который раз камнем лечу к земле, беспорядочно взмахивая руками, едва лишь замедляя падение плаваньем в вязком воздухе.

Не смотри.

Доля секунды – и я все же перевожу взгляд на приближающийся асфальт. Если бы до самого конца смотрел в небо, я, возможно, и смог бы взлететь к нему. Но в следующий миг уже почти привычное столкновение с землей, и я, по обыкновению, просыпаюсь в родных стенах собственной квартирки.
 

 

Толпа колышется, назойливо жужжит где-то на краю сознания, передавая информацию натужным звоном между людьми. Они ждут. Ждут чего-то. Скоро, уже совсем скоро предстанет перед их глазами желанное зрелище. Волнение проходит рябью по стройной массе зрителей. На что они так пристально смотрят, запрокинув голову?

Теперь и я замечаю далекую, отсюда кажущуюся совсем крохотной, чью-то фигурку. Она нависла над самым краем небоскреба, так нерешительно замерла на краю бездонной пропасти, на дне которой ждала верная смерть. До слуха доносится вой сирены спасателей. Человек на доме, похоже, видит подъезжающую машину. Боится? Неуверен? Но вот фигурка качнулась, опасно накренилась и в один момент, словно подхваченная мощными крыльями ветра, камнем рухнула навстречу безжизненному асфальту.

Падение было прекрасно – наконец рухнули все оковы, свобода охватила человека. Настоящая свобода. Миг застыл, вспыхнул ослепляющим светом, и уже растекается по укрытой серым земле красная лужа, конечности неестественно вывернуты, а то место, где должно было быть лицо, сейчас больше напоминает кашу. Вот к чему приводит свобода, пусть и мимолетная.

Трус.

Только сейчас я замечаю знакомые очертания. Этого человека я знал давно. Мой дорогой друг, вечно страдающий от того, что в свое время не хватило сил, уверенности сделать выбор. В работе, в личной жизни. Завертевшись, он очнулся только когда подрастал второй сын, жена постоянно транжирила деньги и, казалось, череда ссор сложилась в бесконечную непрерывающуюся ленту, а сам он беспросветно и окончательно погряз в обыденной жизни офисного планктона.

Меня ждет то же самое?

Я пока еще держусь на плаву, но время растворяется слишком быстро, сочась сквозь пальцы, слишком стремительно исчезает иллюзорная вечность, которой люди в своей голове разделяют реальность и проблемы.

 

 

 

 

Вопросы беспристрастного следователя изматывают. Около двух часов пришлось говорить в душной маленькой комнатке под запись стенографистки, отвечая на вопросы о лучшем друге, совершившем самоубийство в субботу, 2-го августа в 12:30, спрыгнув с небоскреба. Все эти два часа меня окружала только давящая тишина, словно издалека доносящийся звук собственного голоса и стук печатной машинки.

Эта тишина следует за мной даже сейчас, в стенах собственного дома, не давая сосредоточиться, будто слившись с моей тенью, точь-в-точь повторяя малейшие движения.

Уже полчаса я сижу, вперив безжизненный взгляд в пустую стену напротив, а рука машинально выводит изгибы линий, складывающиеся в непонятные фигуры на куске вырванной из какого-то блокнота бумажки.

На листке под моей рукой расправила крылья падающая птица.

Он летел, будто ласточка.

Откуда-то появилось желание записать произошедшее. Не просто записать, а подать этот случай в обертке истории. Со своими героями, своим миром, своими правилами, с жизнью, наперекор всему. С теми, кто может летать, познав свободу, не падает в пропасть без сил. Вокруг бумажной птицы распустится целый мир. Мой собственный мир, мир этой птицы, мир свободы.

В этот вечер я напрочь забыл о времени, обо всем на свете, в этот вечер существовал только я и мой мир, ослепительно настоящий, захвативший в плен красок мою душу.

 

 

 

 

 

Все те же бетонно-серые небоскребы, неизменный пятачок неба в вышине и укрытая асфальтом земля. Сколько же раз я уже оказываюсь в этом месте?

Кто знает?

Сколько же раз мне предстоит еще оказаться здесь?

Кто знает?

Впрочем, я уже давно смирился с этим. Почему-то становится все равно. Нужно не медля прыгнуть, да, чтобы все это поскорее закончилось? Вязкий воздух слегка пружинит под моим весом. Зажмуриваю глаза, пусть все произойдет быстро.

Посмотри вверх.

Не хочу, в этом нет смысла.

Посмотри вверх.

Я снова увижу лишь свою беспомощность!

Посмотри вверх.

Высоко в небе, где-то под самыми крышами небоскребов, едва видно кружащую над миром темную точку. Моя чайка! Вольно парит, подхватывая порывы ветра, совсем невесомая. Забыв обо всем, протягиваю руку… За спиной расправляются невидимые крылья, у самой земли я скольжу, пролетаю всего в полуметре от бетонно-серой поверхности и взмываю навстречу своей свободе. Больше ничто не держит, ничто не сковывает меня, пьянящая уверенность несет прочь по облачному коридору от осточертевшего асфальтово-бетонного города, прочь, к восхитительным красотам того мира, что я не видел раньше.

 

 

 

 

 

Впервые пробуждение было столь приятным. Теперь выбор сделан и я уверен в нем, сейчас меня никто и ничто не остановит на пути к цели. Теперь я знаю, ради чего живу и чего действительно хочу, смысл жизни теперь словно на ладони. Я взялся за жизнь с новыми силами, чтобы не потерять обретенные крылья.

 

 

 

 

 

Во второй раз раскрываются за спиной мощные крылья, унося все дальше. Попутный ветер и чайки несутся бок о бок по облачному коридору, то выныривая, то снова погружаясь в небесную вату, все дальше и дальше унося душу, в этот раз не собираясь ее возвращать. Но вдруг тело содрогается от удара. Будто невидимая стена ознаменовывает незыблемую границу, а крылья не в силах поднять меня выше. Ветер и чайки бессильны. Покой трещит по швам, его разрывает протяжный скрип, перерастающий в скрежет гигантских шестеренок.

 

 

 

 

 

Приглушенная суета полнила огромный дом в викторианском стиле, тут и там копошились люди разных возрастов – от совсем маленьких детей, румяных, в глазах которых плясали искорки озорства, до пожилых, чьи руки и лицо бороздили шнурки морщин, а глаза смотрели на мир сквозь стекла многих прожитых лет. Все эти люди были родней умирающего писателя, за свою жизнь ставшего классиком мировой литературы. Ослабленный, он лежал на шелковых подушках, больше не в силах даже открыть глаза, чтобы взглянуть на гостя. Дыхание не слышалось, кожа бледнела на яркой обивке постели так, что сам старик казался призрачным восковым изваянием.

Снова скрип, и в комнату заглядывает мальчонка лет шести, а в руке у него бумажный самолетик. Он аккуратно прикрывает дверь и чуть ли не вприпрыжку подбегает к кровати старика.
- Ты спишь, деда? – для мальчика это очередная игра, заговорческий полушепот и веселье, волнами от него исходившее – тому доказательства. – Смотри, чему меня научила тетя Кэндл! – И он запускает самолетик под самый потолок, наблюдая, как тот кружит по невидимой воздушной спирали навстречу земле. Восхищение плещется в детских глазах, он верит, что даже сквозь сон дедушка слышит его слова, видит чудо в его руках. Ведь так сказала его мать.
- Нравится?

Конечно.

- Я мечтаю стать летчиком, летать в небе с птицами наперегонки! Но мама не хочет этого, она говорит, что управлять самолетом слишком опасно.

А ты хочешь?

- Мечтаю и всегда об этом мечтал! Но мама… Не хочется ее расстраивать, я же хороший сын, я же люблю ее. И тебя, деда, тоже люблю!

Забудь обо всем, иди к мечте. Ты нашел цель – это и есть счастье.

- Интересно, а ты шел к своей мечте, деда?

Всю жизнь, пока меня вела ласточка.

Мальчик продолжает размышлять вслух, пока в комнате не появляется его мать. Она ругает сына и уводит его, украдкой пряча мокрые от слез глаза. На ореол седых волос плавно опускается белоснежный бумажный самолетик. Невидимая стена рухнула.

Пора лететь дальше.

 

 

 

 

 

Великий писатель умер в своем доме в субботу 2-го августа в 12:30.