Последний, кого я была готова увидеть здесь, в этом зале - это ты. В своем дорогом костюме, весь такой лощенный, статный и сильный ты выделяешься в окружающей тебя посредственности. Особо ретивые наши бывшие одноклассники постарались придать спортивному залу с его обшарпанными стенами и полами менее убогий вид, кое-как украсив его воздушными шарами и нелепыми гирляндами. Но от этого он стал казаться куда более жалким, а особенно сильно на твоем фоне.

Этот зал не казался таким убогим тогда, на выпускном балу пятнадцать лет назад, напротив, все казалось было идеально и чудесно. А как же иначе может видеть мир девочка, которая с детства не знала ни в чем нужды? Любящие родители одного единственного чада, делали для меня все – передо мной были открыты любые дороги. Но не машина, подаренная на шестнадцатилетие, и не счет в банке на учебу в приличном колледже делает молоденькую девушку особенно счастливой. Самое большое счастье это корона королевы выпускного бала, которую тебе на голову надевает самый классный парень с твоего потока и то блаженство, которое накатывает на тебя под восхищенными и завистливыми взглядами однокашников. Целый мир у твоих ног, и пусть это всего лишь сотня твоих сверстников и лучший номер в отеле, что твой спутник снял на сегодняшнюю ночь. От всего этого лоска, блеска голова моя тогда кружилась сильнее, чем от шампанского, которое, громко хохоча, я заливала в себя в номере отеля. Я даже не помню того момента, как я грубо и жестоко, заставив всех окружающих насмехаться над незадачливым ухажером, отказала тебе. Мне было все равно – ты был никем, а я была на вершине того маленького мирка. Я не запомнила, не придала значения, а ты напротив, затаил обиду. Лелеял в себе злость за то, что не замечала, все годы, сидя за соседней партой, за то, что игнорировала, насмехалась и за то, что унизила на глазах всех одноклассников. Ты в сто крат сильнее унизил меня, уничтожил, раздавил. Целый год ты строил вокруг меня настоящий ад, превратив меня за это время в бездушную куклу – шлюху и рабыню. Ты проституировал меня, бил, унижал, топтал мое достоинство, наверняка в тайне надеясь, что я вспомню тебя. Всякий раз, когда моля о пощаде и не получив ее, я спрашивала: «За что?». А ты только сильнее злился и все глубже погружал в клоаку своей ненависти. Ты все же сказал мне, в последний день того страшного года, а я сначала даже не поверила. Трудно представить, что тот нелепый подросток – прыщавый и угловатый, перебивающийся самыми низкими оценками, в поношенной его тремя старшими братьями вещах и ты, такой сильный, красивый, ухоженный и богатый – один и тот же человек. А еще труднее понять, как можно вот так растоптать человека, за детскую обиду.

Я узнала бы тебя даже в толпе посреди стадиона, а уж здесь, в этом крохотном зале, тем более. Ты пробивал меня взглядом, я быстрее почувствовала, нежели увидела его. Вокруг были десятки людей, и кто-то из них даже пытается говорить со мной, но я как во сне вижу только тебя. Ты совершенно спокоен – на твоем лице ни одной эмоции, но глаза твои, как всегда, когда ты смотришь на меня, полны презрения и вызова.

Меня начинает мутить, в животе скручивается узел, а ноги бессильно подкашиваются. Стараясь не выдать своего страха, я делаю вид, что мне безразлично твое присутствие. Я оборачиваюсь к своим собеседникам, говорю, что-то нелепое, нарочито громко смеюсь, над тем, что сказала, стараясь не замечать удивленные взгляды одноклассников. Для меня не важно, что подумают они. Главное, чтобы ты не понял в каком ужасе и смятении я нахожусь от твоего присутствия здесь.
Встреча выпускников. Я даже помыслить не могла увидеть тебя здесь. Ты никогда не стремился вернуться в этот крохотный городок на периферии, ты презирал его. Единственная ниточка, что связывала тебя с этим местом, была твоя ненависть ко мне. Неужели ты вернулся, чтобы добить меня окончательно? Что ты задумал? Почему именно сейчас, когда только начала приходить в себя, когда начала строить для себя какое-то подобие жизни? Я уже давно перестала себя обманывать – мне никогда не стать тем, кем я была или хотела стать. С того дня как ты похитил меня, с того дня как ты впервые поглумился надо мной, с того дня как ты выкинул меня как надоевшую игрушку я перестала жить. Мне даже не хватает сил, чтобы покончить с собой, что спасло бы меня от разъедающей душу пустоты, что внутри меня, и от того я хочу построить вокруг себя хотя бы подобие жизни. Я ем, пью, общаюсь с соседями и теми, кто считает, что мы с ними друзья, два раза в неделю занимаюсь с мужем сексом, хожу на работу, в кино и театр, состою в книжном клубе, но делаю все это механически, как робот, просто потому, что так надо. Если ты не можешь быть нормальной, то проще всего притвориться такой.

Мне надо уйти отсюда, сбежать и как можно быстрее. Я не выдержу встречи с тобой, я сломаюсь. Если ты заговоришь со мной, я пропаду. Ты подавишь меня, как делал это всегда. Даже спустя годы я все еще зависима от тебя.

В саду, за зданием школы, мне, наконец, удалось отдышаться и немного успокоиться. Свежий воздух добавил сил и благоразумия. Я приняла решение не возвращаться в зал. Надо всего лишь позвонить мужу и сказать, что я плохо себя чувствую. Он подгонит машину и увезет меня из этого ада, не задавая лишних вопросов. Алекс хороший человек – недалекий, некрасивый, до безумия скучный, но добрый, и, так же как и ты, влюблен в меня со школы, но он никогда бы даже не помыслил причинить мне боль.

Нервно шарю в клатче, разыскивая телефон, но натыкаюсь на пачку сигарет. До ужаса захотелось закурить – почувствовать на губах и языке горький привкус, вдохнуть едкий дым, опаляющий рот, горло и легкие. Это твое наследие. Ты оставил на мне много следов. Шрамы от твоей плетки все еще можно найти на моем теле. Но от двух твоих «подарков» мне труднее всего избавиться. Первое – это все клеймо, вензель из заглавных букв твоего имени, выжженных на моем предплечье горячим металлом. Мне кажется, я до сих пор помню запах паленой кожи и пробивающую насквозь боль. Второй – вот эта зависимость. Ты подсадил меня на сигареты. Ты всегда подкуривал сигарету сам и протягивал мне. Нужно бросить курить! И сходить к пластическому хирургу!

Когда я делаю вторую затяжку, меня словно прошибает насквозь. Горло сжимает спазм, я не могу не вздохнуть и не выдохнуть, отчего дым застревает в горле, на глазах выступают слезы. Мне не нужно слышать или видеть тебя, я чувствую, как ты стоишь за моей спиной. Тебя выдает не аромат дорогого парфюма, нет, я просто знаю, что ты здесь.

Я слышу, как ты, нарочито медленно, шагаешь в мою сторону. Я спиной ощущаю твой оценивающий взгляд. Меня побивает дрожь, я чувствую, как вся трясусь, я едва могу держать сигарету. Пытаюсь успокоить себя, но тело и разум совершенно не подчиняются мне. Стараюсь не смотреть на тебя, но вижу боковым зрением, как ты встал совсем рядом и разглядываешь меня. Внутри все сжимается, сердце бьется так громко, что в ушах стоит гул, а в глазах мутнеет.

- Чудное платье. – сколько презрения в твоих словах. Ты, одетый в наряды от известных дизайнеров, конечно, замечаешь, что платье, надетое на мне, куплено в стоковом магазине. Хорошая одежда – это твоя слабость. Выросший в нищете, ты теперь никогда не отказываешь себе в этом удовольствии. Занимательно, Калеб, мы поменялись местами – теперь я выгляжу как оборванка, а ты король школы. Твоя фотография висит в холле с рассказом о том, каких высот достиг один из учеников школы. На той фотографии ты тоже в дорогом костюме, которыми доверху забита гардеробная, наверное, размером с весь мой дом. Но для меня привычнее другой твой образ, с накинутым на голый торс халатом и легкими домашними треко.

- Без него вид был бы лучше. – ехидно замечаешь ты. Меня это злит и я, набравшись смелости, окидываю тебя презрительным взглядом. Ты усмехаешься – мы оба знаем, на что ты намекаешь. Самым унизительным, после вынужденной проституции, для меня было то, что мое тело практически не знало одежды за весь этот год. На мне был твой ошейник, украшения и больше ничего. Моя нагота, смущавшая меня до ужаса, тебе доставляла непомерное удовольствие. Ты делал все возможное, чтобы доставить мне как можно больше унижения, используя мой стыд. Чтобы я казалась еще более голой, мой лобок всегда был идеально продепилирован, как и все остальные части тела. Твои слуги и посвященные гости видели меня исключительно в таком виде, много раз видела меня нагой и твоя секретарша и некоторые твои сотрудники, когда тебе взбредало в голову взять меня с собой на работу. Когда мне все же позволялось надеть что-то, то это был либо плащ, который легко можно было скинуть, либо откровенно прозрачные, воздушные платья на голое тело.

- Ты снова отрастила волосы. – это похоже на усмешку. Но я замечаю и жадный блеск в твоих глазах – что-то будоражит тебя. Еще один твой фетиш – волосы.

Ты вообще жутко скрупулезен. Твой день всегда расписан по минутам, и ты никогда не отступаешь от правил. Ты любишь всякие ритуалы, доводя свои ежедневные действия до священности. Я всегда знала, что меня ждет, когда я не в борделе. День за днем повторялись одни и те же события, в одном и то же порядке, в одинаковые промежутки времени. Я проходила за вечер с тобой круг одних и тех испытаний, наполненных унижением и болью. Ты ставил меня в одни и те же бесстыдные позы, подвешивал, растягивал, заставляя часами находиться в одном и том же положении, когда ты или даже твои гости и слуги могли смотреть на мои раскрытые гениталии. Твои друзья, если они того желали, могли отыметь мое тело прямо на месте или освободить на несколько минут, пока длиться половой акт, а потом снова вернуть в исходное положение.

Но вот удовольствие отхлестать меня ты оставлял исключительно для себя. Мы были только вдвоем – ты и я, а еще твоя плетка. У тебя богатая фантазия и ты никогда не ограничивался одним инструментом. Я видела много разных плеток и шлепалок в твоих руках – некоторые из них, те, что приносили меньше всего страданий, даже радовали меня. Честно признаться, ты никогда не был груб со мной. Я не помню, чтобы ты кричал на меня или поднял руку, ты даже самые жестокие вещи говорил тихо и спокойно, будто убаюкивая своим голосом. Иногда мне казалось, что ты даже был ласков со мной. Даже причиняя мне безумную боль, от которой слезы лились из моих глаз, а голос от криков срывался до хрипоты, ты выглядел спокойным. Когда я извивалась на растяжке, пытаясь уйти от ударов, особенно когда плетка целилась на места с особенно нежной кожей бедер и гениталий, ты почти ласково просил меня не дергаться, чтобы не повредить самой себе.

Следом за плеткой в ход шли «игрушки», часто еще более унизительные и болезненные. Ты растягивал меня со всех сторон так, что я потом едва могла ходить, сидеть и даже говорить.

После этого ты вдруг становился таким заботливым; сам, на своих руках уносил меня в ванную наполненную водой с приятно пахнувшими маслами, почти нежно обмывал мое тело от пота, смазывал повреждения на коже.

Перед сном я еще долго сидела у твоих ног на полу, пока ты, ероша волосы на моей голове, смотрел телевизор. Перед тем, как ты выключишь ночник, а я улягусь на полу у твой кровати, пристегнутая на цепь, тянущуюся от моего ошейника к ее спинке, ты аккуратно срезал с моей головы локон волос. Отрезанные пряди всякий раз были разные: ты мог срезать волосы по самый корень, а мог взять всего пару сантиметров, это мог быть совсем тонкий пучок, а порой довольно объемная прядь. От того, концу года на моей голове красовалась короткая, неаккуратная, почти мальчишеская стрижка. Сейчас волосы, конечно, отрасли и это стоило мне немалых усилий, от того, наверное, брошенная тобой фраза так злит меня.

- Зачем ты здесь? – я вкладываю в вопрос всю свою ненависть к тебе. Мне с трудом удается не выдать дрожь в голосе.
Но ты, не собираешься играть в мою игру, отвечая на вопрос лишь ухмылкой. Ты тянешься в карман и достаешь портсигар. Привычная картина. Ты подкуриваешь сигарету и тянешь ее мне, а я по инерции или по привычке принимаю ее. Следом ты щелкаешь зажигалкой уже для себя.

- Интересно, а что бы сказал твой муж, если бы узнал, через скольких мужчин ты прошла. – холодно спрашиваешь ты выдыхая дым от очередной затяжки.

Я едва не роняю сигарету от такого подлого удара. Неужели он хочет окончательно добить меня, озвучив Алексу цифру, которую даже мне, кажется невероятной, в реальность, которой я едва ли могла поверить, когда ты торжественно произнес ее за несколько дней до нашего расставания.

Ты поставил себе цель с самого начала и сделал все, чтобы ее достигнуть. С самого первого дня, и на протяжении всего года три, а иногда и четыре раза в месяц ты отвозил меня в бордель за городом. Я проводила там ровно сутки, в течении которых меня продавали одному клиенту в час, давая лишь несколько минут передышки. Перебоя с клиентами не было – цена была невелика, надо было выполнять лишь несколько простых правил: презерватив, чистое, без паразитов и отрытых ран тело, запрет на побои и секс с посторонними предметами, и, в общем-то, все. Они могли брать меня в любое из моих отверстий, столько угодно раз, сколько успеют за отведенное время. После этих «выходов в свет» ты был особенно нежен и ласков, позволяя мне выспаться в мягкой постели, отдохнуть от ненавистного сна на полу у твоей кровати. Но безжалостно продавать мое тело незнакомцам тебе было недостаточно, чтобы унизить меня. Ты отдавал меня в тематических клубах любому, кто попросит, порой предлагая сам. Меня трахали твои партнеры, друзья, сотрудники, а ты тщательно считал, холодно и спокойно, словно сводил дебет с кредитом в бухгалтерских отчетах. Как ты торжествовал, когда достиг поставленной перед собой цели! Ты даже открыл бутылку самого дорогого шампанского из своих запасов, угощая и меня, ошарашенную и раздавленную. Тысяча мужчин проникали в мое тело со всех сторон. Ровно тысяча, не больше и не меньше, а учитывая, что некоторые имели меня не один раз и не в одно отверстие, то количество половых актов вообще трудно вообразить. Самая грязная шлюха с дороги, имеющая огромный опыт вряд ли сможет похвастаться таким результатом. Я до сих пор вздрагиваю от одной только мысли об этом, стараюсь забыть, но ты, похоже, здесь для того, чтобы в очередной раз напомнить мне о той грязи, в которую ты меня окунул и от которой мне уже никогда не очиститься.

- Ненавижу тебя, грязный насильник! – зло шиплю я сквозь зубы. А ты в ответ громко смеешься.

- Я никогда не насиловал тебя!

В этом есть доля правды. Унижая и топча мою душу, подвергая бесконечному насилию и пыткам мое тело, отдавая меня бесчисленным толпам мужчин, ты ни разу не проникал в мое тело. Ты провоцировал, наблюдал, но никогда не делал этого сам.

- Тебе нет места среди людей! Ты больной! - я слышу, как мой голос истерично повизгивает, хотя и стараюсь держать себя в руках.

- В твоих силах было избавить этот мир от меня. – с вызовом отвечаешь ты – Что же ты не обратилась в полицию?

Ты опять играешь со мной. Снова расставляешь ловушки. Знаешь, что я отвечу, но я промолчу. Ноги подкашиваются, мне трудно стоять и я присаживаюсь на траву.

Я помню, как холодно ты рассказывал мне, что будет, если я вздумаю отказать тебе, или сбежать и обратиться в полицию. Видео, моих первых суток в борделе крутилось на широком экране твоего домашнего кинотеатра. Тебе хватить власти, связей и денег, чтобы каждый, кто, когда-либо знал меня, получил это видео по почте. А есть еще ютюб и десятки социальных сетей. Но и это не предел. Полиция не сможет охранять меня вечно и однажды, я окажусь в руках рабовладельцев, которые подсадят меня на наркоту и продадут в какую-нибудь страну третьего мира, где я, в конце концов, умру через пару лет, грязной, больной и конченой наркоманкой и шлюхой.

Но только ли в страхе мщения кроется причина моего молчания? Мы оба знаем, что нет.

Ты кидаешь мне на колени ключи от своего номера в отеле.
- Жду тебя завтра в восемь.

Я поднимаю глаза и, глядя тебе в лицо, пытаюсь разгадать твои мысли.
- С чего ты решил, что я приду? – отвечаю, старая вложить в каждое слово как можно больше ненависти.

- Завтра в восемь. – ты все так же холоден – И я трахну тебя.

Быстрым шагом ты покидаешь сад, оставляя меня сидеть на земле с небрежно брошенными мне ключами. Похоже, ты уверен, что я приду.
И я, конечно же, это сделаю.