Все, что случилось со мной после гибели родителей, ты признал результатом своего вмешательства. Если бы смерть моих папы и мамы не была столь очевидным несчастным случаем, я бы решила, что ты повинен и в этом, но подстроить цунами на тропическом острове, даже тебе не под силу. Ты просто воспользовался ситуацией. Сама виновата, взращенная родителями как нежный цветок, я не знала реальной жизни и не хотела знать.

В двадцать восемь лет я все еще жила на содержании отца, работая скорее для удовольствия, нежели для заработка. Тебе не составило труда опустить меня на самое дно. Несчастья и плохие новости валились на мою, еще затуманенную горем, голову как из рога изобилия. У отца было много кредитов: за дом, машины, за бизнес, за мою квартиру в городе и учебу, но ему не составляло труда платить по счетам. А вот я не смогла. Сначала, я потеряла долю в его бизнесе, глупую и нерасторопную меня обвели вокруг пальца, продав отцовскую долю за моей спиной, при этом оставив кучу долгов. Платить кредиты помогали доставшиеся мне по наследству отцовские счета, пока однажды их не вскрыли мошенники и не сняли все под чистую. Пришлось продать квартиру, машины, а вот на дом я покупателей так найти и не успела – он сгорел после взрыва бытового газа. Не ладились дела и с работой – меня либо просто не брали, либо унизительно увольняли через пару дней.

Всего за какой-то год из благополучной, счастливой девушки я превратилась в измученную, забитую тетку. Работа для меня нашлась только в грязном фаст-фуде на окраине города, и то уборщицей. В этой работе меня все отвращало, и мерзкого зеленного цвета роба и сеточка на голове, сама работа, презрительное отношение коллег, грязные приставания начальника. Но зато здесь была еда, и мне не приходилось ложиться голодной спать в постель, провонявшую потом и спермой, в комнатушке местного хостела, где из крана текла ржавая вода, а по полу и стенам бродили гигантские тараканы – единственное жилье, которое я могла позволить на свой заработок.

Мне было стыдно за то, какой я стала, поэтому я разорвала все связи и не стремилась получить новые, и поэтому, наверное, когда твои люди меня просто похитили с улицы, никто даже не подал заявление в полицию. Работодатели решили, что мне просто надоело у них работать – текучка в таких заведениях дело обыденное. В хостеле про меня вспомнили лишь, когда пришло время платить очередную квартплату и решили, что я сбежала, неспособная заплатить. Так я оказалась у тебя – уничтоженная, растоптанная, униженная. Я просто тогда еще не знала, что самое страшное у меня впереди.

Сегодня с утра я в приподнятом настроении, предчувствие чего-то потрясающего будто сквозит где-то в воздухе. Ты приказал мне прийти, и я знала, что не стану этого делать. Едва я смогла спать сегодня ночью, выкурив две пачки сигарет. Алекс, тихонько посапывающий на второй половине кровати и так и норовящий обнять меня, жутко раздражал. Я ни одной минуты нашего полутора годового брака не любила этого человека, выбрав его только за чувство, что он испытывал ко мне, но я дорожила им и стараясь быть ему хорошей женой. Сегодня я возненавидела его. За его доброту, ласку, преданность, понимание и сочувствие. Он еще крепко спал, когда я уже стояла у местной парикмахерской.

В салоне красоты сотрудницы, порабощенные провинциальным менталитетом, с недоумением смотрели на меня, когда я попросила о полной депиляции тела. Разглядывая свой голый лобок на кресле, под осторожным взглядом депиляторши, я ощутила невероятное возбуждение. В моем животе скрутился узел, а ноги онемели, я не смогла сдержать томный выдох.

Домой возвращаться совершенно не хотелось. Алекс настойчиво вызывал мой мобильный, пока, наконец, то ли поняв, что у меня нет желания с ним разговаривать, то ли хоть так привлечь мое внимание не скинул мне СМС, в котором написал, что на мое имя домой принесли посылку.

Коробка была довольно большой, ярко красной, без записки и опознавательных знаков. Я знала, что она от тебя. И я догадывалась, что в ней лежит. А вот Алекс нет, но ему было любопытно. Посылка не была запакована, можно было просто снять крышку и увидеть ее содержимое, но мой муж, со своим отвратительно правильным и корректным отношением ко мне не посмел это сделать. Я выгнала его из комнаты, оставляла без объяснений. Он, конечно, обиделся, но мне наплевать.

Я открыла коробку и застыла, разглядывая вещи, в которых ты меня сегодня хочешь видеть у себя. Я тщательно все осмотрела, и начала готовиться.

Первое что я сделала – это очистительная клизма, ты никогда не любил грязно, даже если меня трахали другие мужчины. Твой вкус и пристрастие к дорогим вещам скользило даже в той бижутерии, что ты отправил мне. Анальная втулка была великолепна, с крупным камнем, хотя размер ее был великоват для меня. Ввести ее внутрь было довольно трудно и неприятно, мой анус, так тщательно разработанный и раскрытый тобой, за последние три с половиной года отвыкший от подобных действий, сжался и не хотел впускать столь крупный предмет. Пришлось некоторое время походить по комнате, чтобы привыкнуть к игрушке распирающей меня изнутри. Кроме втулки мне следовало надеть клипсы на соски, не менее великолепные, но маленькие и аккуратные, из тех, что не защепляют, а надеваются, как кольца, потому что в них, можно проходить довольно длительное время.

Я тщательно накрасилась, ярко и вызывающе, как ты любишь, уложила волосы и принялась одеваться. Кружевные подвязки и чулки в крупную сетку, лаковые, черные туфли на высоком каблуке. Я на некоторое время замерла, теребя в руках вещицу до боли знакомую мне. Она пропиталась моим потом, она помнит все мои унижения и всю мою боль, она единственная всегда была на мне. Знак твоего владения мной. Тебе все еще нужны знаки? Мне нет! Но раз ты этого желаешь… Я застегиваю ошейник на свое шее.

Перед тем как одеть красное, шелковое пальто, я, наконец, добираюсь до самой мучительно части своей подготовки. Мне нужно ввести в себя вагинально яйцо с автоматической вибрацией. Ты, наверняка, постарался, устанавливая таймер и интенсивность! Дело сделано, и я накидываю пальто; на нем ни одной пуговицы, только поясок. Шея и грудь почти полностью открыты, демонстрируя и ошейник и то, что на мне нет бюстгальтера. Громко выдыхаю и выхожу из комнаты.

Алекс с ужасом и недоумением смотрит на меня, спускающуюся по лестнице. Я выгляжу как шлюха. Его взгляд скользит по мне, и он наверняка замечает, через расходящиеся при каждом шаге полы пальто, мой голый, безволосый лобок. Глаза мужа расширяются, он стоит как столб, беззвучно шевеля губами, неспособный произнести ни слова.

Я презрительно улыбаюсь и отмахиваюсь от него, направляясь к выходу. Когда Алекс приходит в себя он пытается меня остановить, но я просто морщусь, давая понять, что мне нежеланны его прикосновения. И тут меня прошибает волна. Яйцо в моем нутре завибрировало так яростно и так бурно, что у меня даже подкосились ноги, я едва успела схватиться за косяк и прислониться к стене, привыкая к вибрации, наполняющей меня истомой. Алекс, испугавшись за мое самочувствие, будто забывает обо всем и бросается ко мне на помощь. Боже! Как он может быть такой тряпкой? Как я могла подумать, что смогу быть женой такого человека! Его жена вырядилась как последняя блядь, а он молча глотает обиду и дрожит надо мной как над вселенским сокровищем!

- Уйди! – с презрением кидаю ему в лицо – Отпусти меня! Ненавижу!

Не знаю, что происходит. Наверное, он мне поверил. Его глаза пустеют, а руки бессильно ложатся вдоль тела. Вибрация внутри меня сходит на нет и я, наконец, покидаю дом и сажусь в такси. Мне позволено доехать до города на машине.

Ты все же оставил записку в коробке со своими указаниями. Ты придумал игру, где я должна выполнить ряд заданий. Вряд ли ты сможешь проверить исполнила ли я их, но ты знаешь, что я не посмею ослушаться. Первый квест пройден – я оделась и вышла из дома на глазах ошарашенных мужа и соседей. Теперь я шокирую своим видом, видавшего многое таксиста. Он участник следующего задания.
Пальто настолько короткое, что сидеть приходиться на голой попе. Игрушка внутри меня снова вибрирует, я чувствую, как краснею, и мое дыхание сбивается. Хихикаю про себя, понимая, что когда выйду из машины, то оставлю на сидении целую лужу своих выделений, которые уже сейчас стекают по моим бедрам. Таксист с осторожностью коситься на меня. Его привлекает и ошейник и чулки и мой макияж. Пальто чуть оттопырилось сверху, а значит ему видно мою голую грудь с украшением на соске.

Я чуть приспускаюсь на сидении, немного расставляю ноги и раздвигаю полы пальто, демонстрируя мой голый лобок. Мужчина за рулем нервно сглатывает и отводит взгляд, его руки еще крепче вцепляются в руль. Я не свожу с него глаз, провоцируя, и еще шире расставляю ноги, и развязываю пальто, выставляя напоказ живот; сейчас едва прикрыты только мои соски.

Мы уже въехали в город, я прошу таксиста остановить машину. Он паркуется, продолжая отводить от меня взгляд. Ему жутко неловко. Я резко беру его руку и ложу себе на лобок, проталкивая пальцы к влажному клитору и половым губам. Мужчина воровато оглядывается и, заметив, что на нас никто не обращает внимания, теперь жадно разглядывает меня. Его глаза мутнеют от напряжения. Я усмехаюсь ему в лицо, откидываю его руку, бросаю на приборную доску заранее приготовленные купюры и быстро выхожу из машины, на ходу завязывая пальто.

Мне надо пройти по многолюдным улицам города три квартала до парка, где меня ждет твой водитель, с которым я тоже довольно близко знакома – он трахал меня, и не раз. Это твое очередное испытание – на что я пойду ради тебя. Ты отлично знаешь, как мне всегда было неловко от собственной наготы, а особенно когда в таком виде меня могли видеть посторонние. А тебе, напротив, публичность моего унижения доставляло особое удовольствие, и я знаю, что, даже не видя моего позора, ты наслаждаешься только одной мыслью об этом. Ты специально заставил меня одеться так, чтобы лишь создать видимость прикрытости моей наготы, на самом деле в этом наряде я себя чувствую еще более раздетой, да еще и будто выставленной на показ. Красное пальто, чулки и лаковые туфли привлекают внимание. Люди не проходят мимо, а, напротив, пристально разглядывают меня. Не надо даже прилагать усилия, чтобы заметить, что под пальто я совершенно нага. Шелковая ткань облегает тело, выделяя набухшие от возбуждения и клипс соски. Пальто настолько короткое, что едва прикрывает ягодицы, от того видно кружевные оборки чулок и подвязки. Пальто запахнуто и держится так только благодаря ремню, поэтому при каждом моем шаге можно разглядеть не прикрытую бельем промежность спереди. Я иду, не торопясь, как ты и приказал, выдерживая каждый взгляд, направленный в мою сторону. Я чувствую себя еще более голой, чем когда-либо была. Мало кто не задерживает на мне свой взгляд, и в каждом из них я вижу разные эмоции. В основном это непонимание, но многие смеются надо мной, показывают пальцем и крутят у виска, одни, неловко задержав взгляд, стыдливо отворачиваются, а другие смотрят с неподдельным ужасом.

По пути мне надо выполнить еще три задания. Места четко оговорены в твоей записке, с подробными инструкциями, что я должна сделать. Первый пункт назначения - паб за углом. Я вхожу, на меня не сразу обращают внимание. Небольшое помещение – около восьми столиков, большая часть и которых занята обычными людьми, зашедшими сюда после работы выпить стаканчик пива, в основном мужчины и молодые парни. Чем дольше я нахожусь в пабе, нарочито медленно подходя к барной стойке, тем тише становиться в зале и тем больше взглядов обращается в мою сторону.

Подхожу к бармену, лицо которого выражает лишь холодную безразличность. Бармены особенная порода людей – они, как священники перед прихожанами, никогда не выдадут свои эмоции. Чувствую за своей спиной, как на меня уставилось несколько десятков заинтересованных глаз. Прошу подать мне воды, специально не называя марку, а на уточняющий вопрос работника бара, дела то, что указано в моей инструкции. Я встаю одной ногой на поставку барного стула, другой на сидушку коленом, а грудью прижимаюсь к самой стойке, будто наклоняюсь, чтобы показать бармену какую воду я хочу купить. В такой позиции всем кто находиться в зале, за моей спиной отлично видно мои голые ягодицы, мои безволосые половые губы и огромные камень анальной втулки. Паб взрывается хохотом и улюлюканьем, а я спокойно слезаю со стула и покидаю заведение. Некоторые из посетителей выбегают следом за мной и кричат разные пошлости, а я чувствую как вся горю и от стыда и от накатившего возбуждения – чертово яйцо опять вибрирует в моей вагине.

Прохожу еще одну улицу и вижу вывеску того заведение, где меня ждет следующее задание. Это магазин женской одежды, довольно недорогой, поэтому он переполнен людьми, здесь в отличии от паба женщинами. Захожу, и начинают играть спектакль по твоему сценарию. Притворяюсь что мне жарко и громко вздыхая, обмахиваю себя рукой, одновременно проходя между рядами все глубже в магазин. На меня тут же начинают обращать внимание, а я делаю вид, что не замечаю этого, перебираю вещи на вешалках. Дойдя до конца зала, я демонстративно, показывая как мне жарко, развязываю пальто, позволяя обнажиться моему животу, грудям и нагому лобку. Кто-то в толпе не выдержал и громко охнул, а после в зале установилась гробовая тишина, разбавления лишь приглушенными разговорами из примерочной. В таком виде, притворяясь, что не вижу особого к моей персоне интереса я прохожу еще пару рядов с одеждой, доставая для просмотра плечики с платьями и блузками, после чего, медленно продефилировала к выходу.

На улице становилось многолюднее – конец рабочего дня, а до парка осталось идти не больше двухсот метров. Но у меня еще осталось одно задание.

Захожу в парикмахерскую, объясняю, чего хочу. Сотрудницы в недоумении, та к которой я обратилась, смотрит с непониманием. К счастью, та, что постарше, оценив мой наряд, решила не вдаваться в подробности и усаживает меня в кресло. Аккуратно, как я и попросила, чтобы не испортить укладку девушка собирает основную массу волос на макушке с помощью зажимов, оставляя лишь те, с которыми я должна попрощаться по твоему приказу. Спросив напоследок, уверена ли я парикмахерша умелыми и быстрыми движениями сбривает три сантиметра волос на затылке, верх от основания шеи, как стригут при коротком каре. После бритвы девушка, по моей просьбе, проходиться и станком. Спереди изменений не видно, и если распустить волосы тоже. Я медленно провожу рукой по гладко выбритой, еще пощипывающей коже, проникаясь в непривычные ощущения. Покидаю парикмахерскую под уже привычные с едва скрываемым презрением взгляды.

Последняя улица дается мне труднее всего. Прохожих очень много – а значит еще больше глаз и эмоций. Некоторые что-то кричат мне вслед, я даже немного ускорила шаг, но поймав себя на этом, снова притормозила.

Спасительная машина ждала, где ты и сказал и, я, с огромным облегчением, скрылась в недрах убежища с затонированными стеклами.