Вся моя жизнь была во тьме.
Я никогда не видел лучей солнца, путающихся в молодой весенней зелени, никогда не видел радуги, дождя, птиц, парящих в небе, чьи голоса периодически пробивались сквозь шум городских улиц. Никогда не видел спешащих по своим делам людей, машин, проносящихся мимо, обдающих меня выхлопными газами напополам с потоками рассекаемого ими воздуха. Никогда моему взгляду не были доступны лица моих знакомых. Но я знал, как они выглядят.
Мои пальцы давали мне это знание.
Я знал, что ощущают птицы, парящие в небе, или же ветер, играющий с листвой деревьев. Мой слух позволял мне это увидеть.
Я знал, когда мимо меня на улице быстро проходит чуть взволнованная не очень богатая женщина, а когда состоятельный мужчина в годах. Мое обоняние было моими глазами.
А еще я мог все это нарисовать.
Рисовать, не видя то, что выходит из-под моей руки.
Но я видел то, что я рисую.
Картины сами всплывали в моей голове.
Несмотря на то, что с самого рождения я был погружен во тьму, меня постоянно оберегали ярчайшие краски.
И я выплескивал их на бумагу.
И я знал, что так и должно быть.
Уверенные мазки толстой кисти, робкие штрихи нулевкой, брызги на холсте. И все в цветах…
Я всегда просил Наруто, чтобы он покупал мне яркие краски. Я никогда не знал, что за цвета он покупал, да он и не пытался мне объяснить. Правильно. Как объяснить слепому от рождения, какой цвет называется зеленым? Я только слышал о том, что листва на деревьях такого цвета. И что небо голубое, а радуга семицветная, что кровь должна быть обязательно красной, что ночь – черная, солнце – ослепляюще-белое. Я все это только слышал.
Но в моем сознании всегда жила одна лишь тьма…

Я его знал практически с самого детства, задолго до того, как его картины стали такими популярными.
И сколько я себя помню, он всегда был себе на уме, вежливо, но фальшиво улыбаясь всем тем, кто пытался с ним подружиться.
Только вот я не пытался. Я просто сказал, что буду ему помогать.
Что стану его глазами в этом мире.
И только гораздо позже я узнал, что он рисует.
Рисует самозабвенно, изливая на бумагу все то, что накипело у него в душе.
Всю ту красочную многоцветную тьму, что окружала его.
И эти картины… Их надо было видеть! Сине-фиолетовые кроны деревьев на фоне ярко-зеленого неба с синим солнцем, кроваво-красная земля, припорошенная сизыми мазками травы c чернеющими цветами…
А потом… Потом он начал рисовать то, что действительно творилось у него в душе. Он брал кисточку и, не спрашивая, где какая краска, обмакивал ее в первую попавшуюся баночку, после чего смелыми и даже слегка яростными мазками наносил ее на холст.
И это было феерично.
Его картины всегда потрясали меня своей яркостью и дерзостью.
Своей живостью.
И я понял, что сделаю все, чтобы этот человек смог когда-нибудь открыть глаза и увидеть окружающий его мир…

- Сай, через неделю у тебя назначена операция. Врач сказал, что твою слепоту можно попытаться вылечить. Шанс успешного завершения её, конечно, минимален, но он все же есть, Сай! Быть может, ты сможешь увидеть этот мир своими глазами!
Это твои слова. Я знал, что в тот момент ты улыбался как всегда открыто и жизнерадостно. Ты всегда так улыбаешься. И в этот момент твои шрамы-усы, которые так напоминают лисьи, забавно изгибаются.
Я когда-нибудь нарисую твою улыбку.
И знаешь, тогда этот твой голос, эта радость, она что-то всколыхнула во мне. И я понял, что эта темнота, которая окружала меня, может отступить. И дать место новым краскам.
И я захотел увидеть этот мир таким, каким его видят остальные люди.
Каким его видишь ты.
Я захотел увидеть тебя, Наруто.
Я знал, что мне будет тяжело, но я верил в то, что смогу это перенести.
Ведь я не один. Ведь со мной есть ты…

Я знал, что операция закончилась.
Я чувствовал бинты на глазах.
Я слышал твой голос. Твой радостный голос.
Ты говорил, что все теперь будет хорошо.
И я захотел нарисовать его. Нарисовать твой голос, твою радость.
Кисть сама легла в руку, а небольшую коробочку с акварельными красками ты всегда носил с собой, как я когда-то попросил. И я рисовал. Не зная цветов, да и не задумываясь над ними. Главное в картине далеко не краски. А чувства. И эту работу я хотел нарисовать именно акварелью. Самой легкой краской. Самой воздушной. Как твоя радость. Самыми широкими мазками. Как твоя улыбка. И самой нежной. Как то солнце, чей луч сейчас пригрелся на моей щеке.
А еще я знал, что в самом скором времени увижу тот прекрасный мир, который до этого жил лишь у меня в голове.
И его краски наконец-то разгонят ставшую уже такой привычной тьму моей жизни.
И я обязательно нарисую этот мир.

- Ты готов?
Твой голос такой звонкий и радостный, будто бы это именно ты всю жизнь прожил в своем мире и сейчас тебе предстояло увидеть что-то новое.
Но я не возражал, лишь привычно улыбнулся.
Хотя вряд ли такая улыбка смогла бы сойти за что-то настоящее.
Я знал, что ты привел меня в парк. Ветер доносил чуть сладковатый запах листвы на деревьях и горьковатый аромат скошенной травы. Да и птицы щебетали слишком громко для улицы, на которой их разговоры постоянно перекрывал рев моторов.
И мне для этого совсем не нужны были глаза.
Но ты подумал иначе, и я благодарен тебе.
И в этот момент я почувствовал, как твои тонкие пальцы аккуратно развязывают узел повязки на затылке.
Как падают с глаз бинты.
И темноту мгновенно поглотил неизвестный мне доселе цвет. И это даже несмотря на то, что мои веки были плотно сомкнуты…
И я испугался.
- Сай, открой глаза. Ну же!
В твоем голосе было слышно какое-то восторженное предвкушение, будто бы ты приготовил мне какой-то сюрприз.
И страх на мгновенье отступил.
И этого мига мне хватило, чтобы найти в себе силы широко распахнуть глаза.
И я замер.
Мир вокруг меня взорвался миллиардами красок и оттенков, разрывая мозг на части. В этот момент мой крохотный мирок, моя тьма окончательно была уничтожена…
Я смотрел на деревья, и осознавал, какой цвет называется зеленым. Я поднял глаза на небо, и понял, что такое голубой цвет. И что значат разговоры людей о белоснежных облаках. Они ослепляли. Взгляд сам по себе устремился вдаль, за пределы парка… И наткнулся на огромные конструкции из сверкающего материала, крышами подпирающие такое далекое небо. Будто бы скребутся по голубому пологу небосвода. Наверное, это и называется небоскребами…
А потом я увидел людей. Они спешили, толкали друг руга, постоянно что-то говорили, кричали. Раньше я думал, что каждый человек – это сама концентрация цветов.
Теперь я открыл глаза.
И понял, что люди бесцветны.
И я захотел закрыть глаза, но понял, что не могу этого сделать.
Что эти цвета, вся эта пестрота разъедает мое сознание. Что я не могу даже пошевелиться.
- Я хочу домой, Наруто…
И ты вел меня по этим узким забитым машинами и людьми улицам, радостно объясняя мне, что я вижу.
А я ничего не видел. Я не хотел ничего видеть. Мне нужна была моя темнота.
Эти бесцветные массы. Они подавляли, заставляли стараться не думать о том, какими я их представлял. Я практически чувствовал, как внутри меня одна за другой лопаются какие-то струны. Будто бы землю из-под ног выбивают. И эти струны лопаются с грохотом камнепада, словно и не струны вовсе, а столпы, на которые в любой момент можно было опереться. И теперь их не стало.
Я чувствовал, как от меня уходят мои краски.
Как те картины, которые я рисовал сквозь свои года, постепенно блекнут и становятся еще одной частью этого мертвого мира.
Мои картины…
- Наруто, я хотел бы увидеть свои картины, - тихо шепчу. Но ты слышишь. Ты всегда меня слышал.
Ты поворачиваешь ко мне свою голову и улыбаешься. Да, ты улыбаешься именно так, как я себе и представлял… Открыто, радостно, легко и непринужденно… А еще у тебя голубые, как это ясное небо, глаза. Знаешь, теперь я точно готов вернуться в ту тьму, что меня окружала…
- Сай, нам сюда! – ты затаскиваешь меня в одно из этих скребущих небо зданий и… В мой мир возвращаются краски.
Мои краски.
Это мои картины.
Они действительно стали тем, чем не стали люди – квинтэссенцией цветов и эмоций.
И именно в этот миг я понял, что никогда уже не смогу рисовать так, как делал это раньше…
И я засмеялся…

Ты смеялся. Даже не так. Это был не смех. Это была скорее истерика. Наполненная болью, которую ты изливал в этом неестественном смехе.
Ты хохотал.
Ты стоял рядом со своими картинами и не мог успокоиться даже тогда, когда на твоих глаза появились слезы. Ты продолжал хохотать.
А потом ты закрыл глаза. Ты зажмурился, будто бы пытаясь что-то забыть, избавить себя от чего-то.
- Идем домой.
Твой голос был непривычно сиплым, но оно и понятно.
Я не рискнул спорить с тобой. Мы действительно пошли домой.
И ты ни разу больше не открыл глаза за всю нашу дорогу домой.
Будто бы боялся чего-то…
Тихо щелкнул дверной замок, и дверь бесшумно открылась.
- Мы дома, Сай.
Я помню, как ты практически вбежал в нашу квартиру, как ворвался в свою комнату…
Я помню, как ты начал сходить с ума…

Эти краски, эти цвета, эта яркость…
Она резала глаза, впивалась в мозг, просверливая сознание.
Она стекала перед моим незрячим взглядом, формируя образы. Но я не видел их. Я не видел больше красок.
Та темнота, что окружила меня, когда я закрыл глаза, больше не была моей темнотой.
Она была бесцветной.
В ней больше не кружились хороводами те образы, что раньше позволяли мне творить…
В ней не было ничего, кроме отчаяния.
И я кричал!
Я бил кулаками эти стены, что окружали меня!
Я рвал на части свои работы, разрезал ножом холсты, чувствуя, как моя кровь струится по остаткам ткани…
Я бился в этой клетке, стараясь вырваться из нее.
И я понимал, что ничего не могу сделать.
Что мои краски больше не вернутся ко мне…
И тогда я открыл ящик своего уцелевшего стола, достал из него единственную баночку туши, которую мне когда-то купил Наруто. Кисть привычно легла в руку, а стена стала моим холстом….
И я рисовал.
Рисовал, не открывая глаз.
Зная, что никогда не смогу создать то, что создавал раньше.
Я рисовал этот город, этот мир. Тот сад, в котором впервые в жизни открыл глаза, то небо и те облака, тех людей и машины.
А еще я рисовал его улыбку. И его глаза.
Эти образы… Они душили меня, не давали нормально вдохнуть.
Мне нужен кислород, чтобы жить дальше.
Мне нужна темнота, чтобы снова вернуть свои краски.
Я хочу забыть этот чертов мир! Эту преисподнюю во плоти!
Еще один штрих, и еще один. Мягкая плавная линия, сменяющаяся резким обрывом. Мимолетность полета бабочки и незыблемость небес. Тонкая изломанная травинка, сменяющаяся столетним деревом-гигантом.
Я выплескивал из себя эти образы. Я чувствовал, как стена позади кисти оживает мириадами существ, вышедших из-под моей руки.
Как этот мир в моей комнате дышит жизнью.
Я лечу, я опускаюсь вниз вместе с кистью и воспаряю к поднебесью, следуя за плавными линиями, вычерчиваемыми кистью. Я никогда не упаду, пока мои глаза будут закрытыми. Не огладываясь назад…
И я кричал! В своей картине я просто вопил о том, чем является этот мир!
Мертвый мир.
Мир без красок…

Тихо скрипнула дверь и я вошел в его комнату.
Он сидел около окна, раскачиваясь в разные стороны, сжимая в руках кисть и какую-то баночку. Все его руки были заляпаны какой-то темной краской. И я не мог понять, какой именно: то ли темно-синей, то ли темно-коричневой…
А потом мой взгляд зацепился за какую-то линию на одной из стен… И я замер.
Это была не краска. Это была черная тушь. Единственная баночка черной туши, которую я когда-либо купил. А все из-за того, что Саю никогда не нравился этот цвет. И он еще ни разу его не использовал. Ни в одной из своих картин.
Но только не в этой.
Все стены в его комнате были исчерчены черными линиями, которые складывались в самых различных существ и превращались в невероятнейшие пейзажи. И только потом я понял, что это наш город. Тот сад, в который я его водил, те улицы, по которым мы проходили, люди с этих улиц. А потом я увидел себя.
Там я стоял и улыбался.
А здесь я сходил с ума от непонимания.
Почему в этой картине нету ни одного цветного пятна?!
- Я не могу найти свои краски, Наруто…
Его голос был таким тихим… Будто бы выжженным изнутри. Будто бы и не Сай это говорил.
- О чем ты? Вот же все твои краски! – я поднял с пола одну из разбросанных повсюду баночек с масляной краской. Желтая охра.
- Нет, Наруто, я потерял краски вот тут, - он указал кончиком кисти себе на голову. – Я больше не могу рисовать…
- Что за бред ты несешь? – честно говоря, я не на шутку перепугался из-за этих его слов. – Поднимись, Сай, поднимись и рисуй! Это же так просто!
Я схватил одну из валяющихся на полу кистей и буквально впихнул ее в руки Саю. Он не может просто так разучиться рисовать.
- Ну же! Вот твоя кисть, вот твоя краска! Открой глаза Сай! Открой глаза и рисуй! Ты же сильный, ты не можешь так просто сломаться! – а он все так же продолжал сидеть с закрытыми глазами, раскачиваясь влево, вправо, влево, вправо… - Не падай духом, даже если тебе трудно настолько, что хочется умереть. Ну же, Сай! Рисуй!
И тогда ты поднял голову. Ты сидел, все так же закрыв глаза, но я буквально чувствовал на себе твой изучающий взгляд… словно ты смотрел на меня сквозь плотно сомкнутые веки.
А потом…
Потом ты вскочил, сжимая в руке кисть и банку туши, и начал рисовать.
И такого я еще не видел.
Казалось, одной лишь черной краской ты пытаешься заменить все те цвета, которыми рисовал раньше.
Которых у тебя больше не стало, несмотря на то, что банки с красками были разбросаны по всей комнате и тебе было нужно лишь потянуться и взять их в руки…
- Открой глаза, Сай. Ты не настолько слаб, чтобы вот так вот просто опускать руки. Я ведь тоже знаю, что такое боль, я знаю, каково это, когда тебя разрезают словами на куски, когда речью с тебя будто бы заживо сдирают кожу. Но я все еще продолжаю бороться, несмотря на то, что мой бой заранее проигран. Сай, человек способен перебороть всю ту тяжесть, которую на него изливает мир! Просто поверь в себя, Сай! Открой глаза!

Открой глаза…
Эти слова набатом отдавались в голове, искажая и без того ставшую такой хрупкой картину этого мира. Картину, которую я рисовал каждый раз, пронося ее сквозь года своей жизни во тьме. Картину, которая теперь стала черно-белой, потеряв все свои краски…
И я знал, что не смогу это вернуть. Даже если открою сейчас глаза.
Особенно если открою сейчас глаза.
Краски этого бесцветного мира снова вопьются раскаленным прутом в мозг, выжигая сознание.
Оставляя меня наедине не с темнотой, нет.
С пустотой. С абсолютной пустотой этого погрязшего в тоскливой бесцветности мира…
Не хочу!
-Сай!
Твой голос…
То, что раньше казалось единственным спасением, сейчас стало худшим наказанием.
Не могу его больше слушать!
Не хочу больше слышать тебя!
Вы, зрячие, вы смотрите и не видите! Вы не понимаете, во что превращаете этот мир! Вы будто бы смываете все окружающие вас краски, превращая шедевр в бездарные грязные наброски.
Что ваша жизнь? Куда вы дели ее краски?!
Я не смеюсь, но хохот сам рвется наружу.
Я не плачу, но по щекам сами текут слезы.
Ты хочешь, чтобы я открыл глаза, да, Наруто?
А я хочу вновь обрести свои краски…

Я смотрел на хохочущего и плачущего Сая, и не понимал, что с ним происходит…
А потом он резко успокоился и поднял лицо на меня.
И я откуда-то узнал, что именно он хочет сделать…

Я открыл глаза и в мозг ворвались утраченные мною цвета.
Но они были там, за пределами моего сознания.
И не хотели возвращаться.
Тогда я увидел то, что мне было нужно.
На полу в каплях моей крови лежал тот нож, которым я совсем недавно разрезал свои полотна. Надо же, значит вот он какой – красный цвет. Цвет крови. Цвет моей крови…
Да. Это то, что мне нужно.
Руки сами потянулись к грубой деревянной рукоятке.
Дерево было удивительно теплым. Как и всегда.
А лезвие так заманчиво сверкало в лучах уже заходящего солнца…
И почему Наруто так удивленно на меня смотрит?
Мне уже все равно.
Я приблизил лезвие к лицу, рассматривая кровавые подтеки на стали…
А в следующий момент резко ударил остро отточенным кончиком сначала в один глаз, а потом и во второй, краем сознания отмечая страшный вопль Наруто, прорезавший тишину моей комнаты…
Адская боль захватила мое сознание…
А в следующий миг поглотившую меня черноту разрезали ярчайшие краски…