Маленькая предыстория...

Небольшой камин освещал колеблющимся светом пламени узкую комнату с низким потолком и старыми обшарпанными стенами. Через, единственное в комнате, маленькое окошко слабо пробивались холодные лучи лунного света, озаряя стоящий посередине комнаты тяжелый дубовый стол с восхитительной резьбой и, ручной работы, золотыми украшениями. На этом столе лежала открытая, примерно на середине, книга и небольшая чернильница с белоснежным пером.
Старая облезлая дверь приоткрылась с противным скрипом несмазанных петель, впуская в комнатушку маленького строгого старичка. Он плотно закрыл дверь и тихим шагом приблизился к столу, на котором во всю резвились светлые лунные блики.
Сухие скрюченные пальцы коснулись желтоватых страниц книги. Перелистнули пару страниц назад.
« Этой ночью предстоит написать не одну историю…»
Книга исчезает со стола вместе с пером и чернилами. Старичок кладет их в сумку на поясе и выходит из комнаты, резко хлопая дверью, словно в раздражении. Лунные лучи грустно провожают его взглядом. Огонек в камине нервно дергается от нахлынувшего потока воздуха. Очередная бессонная ночь для старика Времени…

« — Комуи, неужели тебе не нравиться твоя сестренка, — фиолетововолосая девушка склонилась над тринадцатилетним сыном, показывая ему маленькое беззащитное существо, закутанное в пеленки. Мальчик привычно фыркнул и отвернулся от наседающей матери.
— Все девчонки – слабачки, — уверенно заявил он, задирая нос – А младшие сестры, вообще, наказание.
— Не говори так, — женщина укоризненно сжала губы – С ней ты будешь жить дольше, чем с нами. Помни, сынок, ничто не вечно…»
Комуи нервно усмехнулся воспоминаниям, отхлебывая кофе из своей любимой кружки. Он не раз возвращался к тому теплому летнему дню, когда умерли его родители, когда он остался один, с маленькой сестренкой на руках, когда он сам еще был сущим ребенком…
***
-К…канда, отпусти, пожалуйста… Я больше не буду…
Привычно фыркнув, грозный самурай отвел лезвие катаны от шеи глупого кролика. Развернувшись на пятках, он размеренным шагом двинулся в свою комнату. Там этот глупый кролик больше не будет донимать его своими глупыми вопросами.
Запуганный Лави медленно, не совершая резких движений, отделился от стенки, куда его минутой ранее вжал разгневанный самурай. Подумаешь, спросил, помнит ли Юу свое детство. Он с кулаками сразу накинулся.
С видом обиженного ребенка, книжник-младший двинулся в сторону библиотеки. Он и не знал, что своим, казалось бы, невинным вопросом, всколыхнет в душах его друзей самые сокровенные тайны. Вечер воспоминаний начался…
А старик Время записывал новую историю, о душах, тайнах и желаниях молодых экзорцистов…

История первая

«Он был неотесанным маленьким мальчиком, без надлежащих манер, без воспитания. Он был хамом, неблагодарным и неблагородным. Он был сиротой. Он был совершенно неприличным. Но ключевое слово здесь – был...»
Время поудобнее присел на подоконник и перевел искрящийся любопытством взгляд на спящего молодого человека. Легонько дернувшись с непривычки, рука самостоятельно начала выписывать аккуратные буковки, изредка замедляясь, делая паузы. Ни одной опечатки, ни одной лишней капли чернил. На желтоватой бумаге один за другим возникали аккуратные ряды букв… Старик знал свое дело…
История первая. Аллен Уолкер.
Он пытался вспомнить… Свое детство, проведенное в захолустье, родителей-предателей, которые бросили его из-за проклятой руки… но, что-то упорно мешало, прерывая поток воспоминаний, словно воду в кране. Может, это звучащий в голове хрустальный мелодичный голос, поющий колыбельную его разуму… а может, периодические скачки на ухабах.
— Йоши, ты можешь вести осторожней? – грубо поинтересовался взъерошенный русый мальчонка, сверкнув злобным взглядом серо-голубых глаз. В ответ, девушка-кролик обиженно насупилась и щелкнула кнутом чуть сильнее, чем надо. Встревоженные лошади перешли с легкой рыси на галоп, спотыкаясь на лесной ухабистой дорожке. Пассажирам транспорта было не лучше: их метало из стороны в сторону и то и дело подбрасывало, но Йоши это мало волновало и, соответственно, не останавливало. Мерное щелканье кнута раздавалось поминутно.
— Ну что ты наделал? – послышался укоризненный шепот прямо над ухом. Паренек нервно дернулся и испуганно развернулся, встречаясь взглядом со старым добрым клоуном.
— Опять ты? – злобно рыкнул мальчик и, отвернувшись от надоедливого клоуна, привычно надулся на весь мир. Мана еще долго пытался развеселить угрюмого паренька, но тот лишь раздраженно отмахивался и огрызался.
— Мы приехали! – раздался звонкий голосок девушки-кучера, и повозка, проехав еще несколько метров, остановилась около небольшого городка Кингстон.
— Эй, кажется, Аллену плохо, — послышался грубоватый голос одного из акробатов, откуда-то из дальнего угла – Йоши, твой же питомец. Сделай с ним что-нибудь.
Паренек обернулся на источник звука. Мишель, воздушный акробат высшего класса, сбежавший из семьи богатеев, чтобы исполнить свою заветную мечту… Почти все здесь такие, сбежавшие из дома, приюта или спасающиеся от своей прошлой жизни…
Йоши резво впрыгнула в повозку, испуганно всплеснув руками. Аллен, старый бродячий пес, путешествовавший с труппой еще до того, как проклятый мальчишка присоединился к ним, лежал на одном боку и тяжело дышал. Отчетливо слышались странные хрипы, и потухший взгляд ласково обводил всех присутствующих, как бы прощаясь…
— Нет, — девушка понурила голову и покачала ей из стороны в сторону – Аллен больше не жилец. Мана, прошу тебя, как лучшего друга, похорони его где-нибудь.
Взгляд ярких глаз помутился, на глаза Йоши навернулись слезы. Беззвучный плач исказил ее вечноулыбающиеся личико гримасой боли. Девушка была очень ранимой, а потеря всеобщего любимца могла надолго выбить ее из колеи. Паренька передернуло. Он ненавидел слезы. Слезы – проявление слабости, а он сильный и не будет плакать, хоть горло нестерпимо жжет от обиды на смерть, забравшую Аллена в свои покои, а слезы тонкой пеленой заволакивают взор…
— Да, конечно, — старый клоун взял почти бездыханное тело пса из рук дрессировщицы. Она благодарно улыбнулась, сквозь слезы, и ушла куда-то, ведомая медсестрой. Остальная труппа занималась возведением циркового купола на лесной поляне. Взъерошенный мальчуган остался наедине с Маной, что абсолютно ему не нравилось. Терпеть общество вечно наседающего клоуна, под силу разве что таким же паяцам, как он.
– Ну что, ассистент, пойдем, — негромко вздохнув, Мана направился к небольшому лесочку рядом с поляной – И лопатку захвати.
***
— Ну вот, Аллен умер, — Мана грустно вздохнул и старательно изобразил на лице вечный траур – Эй, а тебе разве не грустно? Тебе же нравился Аллен?
-Ну да, — неохотно буркнул паренек, мрачно осматривая свежую могилку под сенью раскидистого дуба – Я что, девчонка, что ли, грустить по пустякам, — повисло тягостное молчание. Мальчуган задумчиво смотрел куда-то вдаль, а клоун пытался собрать гербарий из подручных трав. Вот не сидится же ему на месте… — А Аллен попадет в рай? – неожиданно спросил он, застав своим вопросом клоуна врасплох.
— В каком смысле? – он оторвался от созерцания букетика из сухих трав и сосредоточил вопросительный взгляд на взъерошенном мальчугане. Он неуютно поежился и мысленно корил себя за излишнее любопытство.
— Ну, я слышал, что, когда кто-то умирает, его душа попадает в рай или ад, — паренек нахмурился, пытаясь сформулировать мысли в четкое предложение. А они этого упорно не желали – Хорошие души попадают в рай, а плохие – в ад. Аллен же был хорошим?
Никогда еще безымянный паренек не чувствовал себя таким опустошенным. Обычно грозный и неприступный, сейчас, он выглядел как маленький котенок, беспомощный, жалкий, испуганный…
— Нууу, — неопределенно протянул Мана, задумчиво потирая подбородок – Конечно, Аллен был хорошим… Вот, только гадил где попало…
— Что за?! – мальчуган резко подскочил на месте и гневно посмотрел на старшего товарища – Перестань паясничать! У нас тут горе, вроде как!
Он обиженно плюхнулся на землю, грозно насупившись и скрестив руки на груди. Сзади послышались притворные завывания старого клоуна.
— Ууууу… Воробышек меня не любит… Ууууу… Аллен умер… Ууууу… Остается только повеситься…
— «Воробышек»?! – мальчик снова вскочил и резко развернулся, намереваясь набить морду этому старому клоуну. Однако, после увиденного, он резко побледнел и испуганно взвизгнул – Аааааааа! Ты что, вообще рассудка лишился?
Мана преспокойно стоял под раскидистым деревом, накинув неизвестно откуда взявшуюся петлю на шею, усиленно изображая мерно покачивающийся на ветру трупик. Очень натурально, надо сказать, особенно, если не видеть, что ноги его, по-прежнему, стояли на сырой земле.
— Тебе не нравятся мои шутки? – наигранно обиженно, спросил он, снимая петлю с шеи и присаживаясь рядом с пареньком. Каково же было удивление старого клоуна, когда он поднял на него свои заплаканные глазенки – Эй, ты что, плачешь? Успокойся, если хочешь, я больше не буду так шутить, — Мана протянул мальчишке аккуратный белый платок – Ну, что же ты. Наш железный воробышек — и плачет. Перестань, слезы, сопли, слюни – далеко не джентльменский набор…
Паренек горько усмехнулся сквозь непрошенные слезы. Они текли сами собой, абсолютно не по желанию мальчугана, как будто, плакал не он, а кто-то внутри него… Хрустальные слезы срывались с чуть припухших щек и терялись в пожухлой осенней траве. Она умеет хранить тайны… об этой маленькой слабости молодого циркача не узнает никто…
Когда Мана и мальчуган вернулись к шапито, была уже глубокая ночь. У заднего входа в палатку яркими огоньками горели костры. Оттуда же доносились затихающие голоса и песни, видимо, шабаш циркачей потихоньку сворачивался. В воздухе витали ночные ароматы мокрой травы, дыма, каких-то поздних цветов вперемешку с аппетитным запахом вареной картошки и жареного мяса. Где-то стрекотали довольные жизнью сверчки, грозно ухала мудрая сова. Под темным куполом неба медленно прогуливалась луна со звездами-подругами. Изредка, проплывали небольшие облачка.
Около своей гримерки, Мана нашел большую тарелку с ужином, которую припрятала заботливая Йоши. Обрадованные столь ценной находкой, клоун и безымянный паренек, забыли о своей «вражде» и радостно завалились в гримерку Маны.
После сытного ужина, Мана направился к умывальнику. Паренек дожевывал последний кусок мяса и отстраненно наблюдал за старшим товарищем.
— Кстати, воробышек, а у тебя есть имя? – поинтересовался Мана, смывая столь привычный грим с лица. Мальчуган неопределенно фыркнул.
— Нет у меня имени, — он сладко потянулся, разминая затекшие мышцы – Называй меня как хочешь. Я уже давно привык к обращению «Эй, ты». Только «воробышком» меня не называй.
— Хорошо, — согласился Мана, широко улыбаясь – Можно, я буду называть тебя «малыш»?
— Какой я тебе, на хрен, «малыш»?!
— Ну ладно, не кричи ты так, — мужчина откровенно веселился – Эх, вот я наблюдаю за тобой уже три года. Такой неординарной личности я еще не встречал. Ты мне нравишься…
— Ты что, гомик? – казалось, паренька сердечный приступ хватит – Да еще и педофил! *ля, с кем я работаю…
Мягко говоря, Мана был удивлен и обескуражен поведением сего индивидуума. А вы ожидали бы такое от восьмилетнего ребенка?
— Что за манера разговаривать? – слегка отрешенно проговорил он, пытаясь привести мысли в порядок – Вот что! Я возьму над тобой опекунство, и с этого дня ты будешь Уолкером!.. Алленом Уолкером…
***
С тех пор, как «Эй, ты» превратился в «Аллена Уолкера» прошло около полутора лет. На следующий же день, после оглашения официального опекунства над «воробышком», Мана и Аллен ушли из цирка, даже не попрощавшись с бывшими друзьями. Теперь, они стали свободными странниками, идущими только вперед и никуда больше…
От взъерошенного воробышка в Алене остались разве что цвет волос и проклятая рука. Мана основательно поработал с характером этого сорванца. Аллен стал менее агрессивным и более отзывчивым на чужие несчастья. Он стал чуточку наивнее, полностью доверяя своему опекуну. Он научился тонкой английской манере речи и думать позабыл о том, чтобы сквернословить. Мана полностью изменил его.
Сейчас, они вдвоем спасались от колючего зимнего ветра в каком-то бродячем цирке. Их встретили там как своих коллег и даже приглашали выступить, но, пробыв в гостях примерно час, Уолкеры снова вышли навстречу холодному ветру.
Раньше, Аллен и не представлял, что зимой может быть так холодно. Злобный колючий ветер противно завывал над самым ухом, обжигая щеки холодным дыханием, забирался под потрепанное пальтишко, заставляя Аллена содрогаться от холода. Бешено танцующие снежинки, то и дело забегали за ворот паренька, как за кулисы, оставляя после себя неприятные мокрые следы. Тонкие штаны почти не грели, в ботинки набился противный снег. Но Аллен шел, навстречу ветру, против бушующей вьюги, за маячившим впереди черным цилиндром…
Но, рано или поздно, усталость сваливала неокрепший детский организм. Тогда, любой сугроб или пригорок казался пареньку мягкой периной, но вкрадчивый голос в голове упорно повторял «Иди вперед», и словно открывалось второе дыхание… Но, в такие моменты, Мана обычно садился на колени рядом с Алленом и рисовал непонятные мальчику символы, параллельно, объясняя их значение. Аллен гордился тем, что Мана учит его своей секретной азбуке. За какие-то полтора года мальчик полностью поменял свое мнение об этом добродушном клоуне. Теперь, Мана не клоун, а представительный джентльмен, и Аллен никогда больше не поменяет мнение о нем.
***
Боль…
Душевные муки, порожденные невосполнимой утратой…
Он умер, закончил свой путь по этому грешному миру…
Аллен сидел около свежей могилы с мраморным крестом и выгравированным на нем именем. «Мана Уолкер» — опекун, которого Аллен считал за родного отца, которого любил и уважал, который когда-то подобрал его около леса и взял к себе в «ассистенты», умер…
По щекам текли обжигающе холодные слезы. Слезы страждущей души… Аллен и раньше встречался со смертью кого-то близкого сердцу, но…
— Добрый вечер! – послышался вкрадчивый голос за спиной убитого горем мальчишки. Он медленно повернул голову на голос. За крестом стояло странного вида существо (гремлин), в широком пальто и высоком черном цилиндре, украшенном желтыми цветами. Его маленькие противные глазки были скрыты за круглыми стеклами очков. Рот скалился не то в улыбке, не то у него просто сильно свело челюсти – Кажется, ты потерял кого-то очень дорого? Хочешь вернуть его? Ману Уолкера? Я уже создал тело, — существо махнуло рукой в сторону, показывая мальчику тело, больше похожее на скелет в каске – Тебе нужно только позвать его, и он придет.
В такие моменты, когда разум отключается за ненадобностью, человек способен поверить даже столь сомнительным личностям. Убитые горем люди, никогда не погнушаются нарушить вечный покой дорогого человека, ради собственной радости. И этот мальчик был не исключение. Сердце Аллена затрепетало от радости.
— МАНА!!
От крика, наполненного неподдельной детской радостью, небо разверзлось, и еле заметный белый огонек скользнул по нему, направляясь к тому странному скелету в каске. Как только огонек коснулся тела, на каске красным огоньком высветилось заветное имя. Радости маленького мальчика не было предела. С радостным криком, он, спотыкаясь, подбежал к схватившемуся за голову Мане.
— Мана, ты жив!
— Аллен… Аллен… — медленно прохрипел Мана, пытаясь поймать искрящийся радостью взгляд мальчишки – Как… Как ты посмел превратить меня в Акума?! – Аллен испуганно съежился и упал, споткнувшись о какой-то камешек — Я проклинаю тебя, Аллен! Проклинаю! Проклинаю! Проклинаю! Проклинаю! Проклинаю! Проклинаю! Проклинаю! Проклинаю!
— Поздно, — все тот же вкрадчивый голос – Теперь Мана — мой. Убей мальчишку, мой милый акума!
Понукаемый приказом нового хозяина, Мана двинулся к испуганно отползающему от него Аллену, который не хотел верить в происходящее. Тот, кого мальчик считал родным отцом, сейчас, с упорством редкостного барана, пытается убить его…
Аллен спиной наткнулся на дерево. Конец! Путь к отступлению был отрезан. Мана стремительно приближался к сжавшемуся в комок мальчишке. Он больше не считал себя живым, мальчик будто находился в состоянии опьянения: он совершенно не понимал, что происходит…
Как только акума коснулся левого глаза мальчишки, проклятая рука Аллена внезапно увеличилась, стала похожа на огромную когтистую лапу. Искрящийся зеленый обод на секунду ослепил его, но за эту секунду произошло многое.
Лапа откинула от мальчика акума, повредив корпус тела огромными когтями. Его истошный крик как будто отрезвил Аллена. Мальчик попытался остановить свою руку.
Но она останавливаться явно не хотела. С поразительным упорством она двигалась к обездвиженному акума, намереваясь уничтожить его.
— Мана, беги! – прокричал мальчик, и слезы ручьями текли по его щекам. Но акума не собирался двигаться, и даже, казалось, улыбался…
— Аллен, я люблю тебя, — нежно проговорил он – Прошу, убей меня…
В следующую секунду, огромная серебряная лапа накрыла акума и сжала когти. Крик, полный боли и отчаяния вырвался из груди Уолкера, заставив пол округи затравленно оборачиваться. Он уничтожил его! Убил единственного дорогого человека!
Прах, оставшийся от акума, подхватил шальной ветер и, играясь, унес в даль, рассыпая его по земле…
Сидя у могилы своего отца, уже седой, маленький мальчик обливался горькими слезами, прикрывая правой рукой кровоточащий глаз. За спиной мелькнула чья-то тень.
— Парень, хочешь стать экзорцистом?..
Время грустно усмехнулся. Только они дошли до воспоминаний о Кроссе, как Уолкер неуютно заворочался и начал бубнить что-то невразумительное. Ладно, пускай отдыхает.
Старик захлопнул книгу и, сунув ее в сумку, резво спрыгнул с подоконника. Противно скрипнула открывающаяся дверь. От неприятного звука, чуткий сон Аллена прервался. Пытаясь разглядеть виновника, экзорцист увидел лишь быстро растворяющуюся тень. Неопределенно пожав плечами, Аллен сладко зевнул и снова лег, не потрудившись закрыть дверь. Кто ему тут помешает?..
А старичок, в это время, уже готовился к записи новой истории…