Юу.
«Благородная кровь», ведь так?
Короткое, звонкое и резкое сочетание звуков, разве нет?
Далёкие и полуизвестные острова, где сказок и духов больше, чем людей. Порыв ветра, взметнувший нежные белые лепестки и оставивший лёгкую рябь на воде. Ослепляющая вспышка молнии, краткий миг света, разгоняющий грозовую мглу. Едва слышный выдох во сне. Лёгкий аромат чего-то смутного и неясного…
Юу. Просто имя. Имя одного из двух людей, неясно, как и почему оказавшихся в одной комнате. В комнате, где уже не звучат связные слова, хотя всего несколько минут назад в воздухе носились едкие фразы и дурацкие клички. Но теперь они притаились до поры до времени в углу, напоминая странных чёрных и мохнатых существ из старой сказки о затерянном городе, где живут злые ведьмы и добрые драконы. Они ещё выберутся оттуда, когда этот высокий длинноволосый человек презрительно ухмыльнётся, застёгивая плащ, а мальчик с седыми волосами приподнимется, опершись локтем на подушку, и выдаст парочку слов, так неуместно звучащих из уст такого с виду «милого создания». Но не сейчас. Сейчас этот мальчик не может говорить – лишь стоны срываются с искусанных в попытке их удержать губ. Лишь стоны, смешивающиеся с чужим хриплым дыханием, стоны, выдающие его с головой, как и всё тело, извивающееся от сладкой пытки, выгибающееся навстречу своему мучителю…
— БаКанда! – одновременно со звуком захлопывающейся двери. И лёгкое, беззвучное движение губ. Без голоса. Только если во сне…
— Юу!
— Ещё раз назовёшь меня по имени…
— Знаю-знаю! Порежешь на куски и запечёшь с яблоками! Я угадал, Юу? Ой! Я… это…
Лави вовсе не боится – не в первый раз Муген смотрит ему в нос. Аллен смотрит на книжника с лёгкой завистью и даже с ревностью. Канда хоть и злится, но всё равно ничего не сделает рыжему, тем самым словно позволяя ему называть себя по имени. Лави – единственный, кто… Хотя… остальные просто не решаются.
Юу.
Так просто. Слегка округлить губы, упереть кончик языка в нижние зубы, выгнув его так, чтобы касаться им середины нёба. Выдохнуть, сомкнув связки и заставив их дрожать, создавая звонкий звук, опустить язык, давая звуку вырваться на свободу, и ещё слегка выдвинуть губы вперёд. И…
Юу…
Просто, не правда ли?
Вот только Аллен не может себя заставить. И не сказать, что он не пытался. Но едва увидев этот презрительный взгляд, губы вновь переставали слушаться, выдавая столь привычное «БаКанда».
Это слишком глубоко. Слишком лично. Не такие между ними отношения, чтобы называть его так. Хотя… какие отношения? Просто несколько украденных у ночи минут. Минут наслаждения и удовольствия, почти животного чувства. А как это ещё описать? Только так и никак иначе.
Ведь у них было не так, как у других. Не было того тепла, которое чувствовалось, когда вернувшийся с миссии Мари прижимал к себе абсолютно никого в этот момент не стеснявшуюся Миранду. Тогда словно чувствовалось, насколько прочно связаны эти двое. Но и Канда с Алленом, как ни странно, тоже были связаны, вот только вовсе не нежностью и взаимопониманием… Если уж задуматься, то ненависть между ними была куда прочнее остальных связей… наверное. И ни в какое сравнение не шли с мимолётными поцелуями в библиотеке и беганьем от Комуринов, сопровождавших ещё одну пару Ордена. Всё было иначе…
Очередная ночь. Всё та же комната. Всё те же колкие фразы. В очередной раз прижали к стене. В очередной раз чужая рука властно забирается под ремень брюк, очередные вялые попытки оттолкнуть её владельца и очередное поражение. Как и всегда, неосторожный и грубый толчок, почти привычный удар головой об спинку кровати, доводящие до безумия умелые руки и губы, наслаждение, смешанное с болью. Очередная попытка не выдать себя, закусывая губы, зажимая рукой рот самому себе… Обычное поражение.
Приоткрыть глаза и увидеть, как, негромко шипя, японец разыскивает в темноте брошенный плащ. И вновь спросить с издёвкой:
— Уже уходишь?
— А что, темноты боишься, мелкий? – не менее издевательский ответ.
— Скорее уж ты боишься… Даже железку свою с собой прихватил, мало ли кто там, в тёмных коридорах…
— Мояши…
— Да вали уже…
— Без тебя уж как-нибудь разберусь… — бросает Канда у самой двери, не оборачиваясь.
Последний, стандартный миг. По сценарию, сейчас должно идти «БаКанда». Но сегодня за окном такой надоевший и тоскливый дождь, сырость и мразь, и в этой комнате слишком холодно…
— Юу…
Тянущаяся к ручке двери рука замирает. Молчание.
— Юу… — более смело.
Не оборачиваясь:
— Мояши. Не. Смей. Называть. Меня. Так.
— Юу, — произносит Аллен, слегка ухмыляясь.
— Заткнись, тупой стручок!
— Юу, — улыбается Аллен целящемуся между глаз Мугену. – Юу! Юу, Юу, Юу, Юу!
«Интересно, что он сделает дальше?»
— Пф, тупой Мояши… — ворчит японец, убирая Муген и вновь собираясь уйти.
Но Аллен решает испытать судьбу до конца:
— Что же ты железяку свою убираешь, Юу? – и через секунду оказывается прижатым к кровати.
Лицо Канды не обещает ничего хорошего… Сейчас ударит ещё, он может… Но одна рука свободна, и Аллен протягивает её к губам Канды, проводит по ним пальцем…
— Юу… — выдыхает мальчик в последний раз. Чужие губы больше не дают повторить это имя…
… — Чёрт, БаКанда, ты больной, что ли?! У меня теперь всё болит!
— Сам виноват, Мояши.
— Вали уже…
— Тебя спросил…
— БаКанда! – в очередной раз выкрик звучит одновременно с захлопывающейся дверью.
И через секунду, в тишине:
— Юу…
Тишина не отвечает. Аллен не может увидеть, что там, за закрытой дверью, самурай еле заметно ухмыляется, прислонившись к стене. А затем, вернувшись в свою комнату, он коротко и невесело рассмеётся.
Юу. Как же просто.
«Аллен» — сложнее.