— Лави, я возьму эти, ладно?
Линали слегка краснеет, хотя, казалось бы, чего тут зазорного? Ну любит она эти дурацкие романы о любви, что в этом такого?
— Бери.
Всё правильно. Женщины испокон веков упиваются сказками о прекрасных принцах и о вечной, всепрощающей и неземной любви. Пусть они и экзорцистки, каких только кошмаров не повидавшие. Она и без меня знает, что в этих книжках лишь обман.
Любовь… И где же вы видели такую чистую и бескорыстную любовь? Рядом с любовью всегда живёт эгоизм, ревность и безумие.
Акума, если подумать, тоже появляются из-за любви. Ну ладно, уговорили, из-за людского эгоизма. «Мне плохо без тебя…» А с тобой будет лучше, как же. Только вот о тебе, бедном трупе, несчастный любящий как-то не подумал, вытащил тебя с того света, где тепло и уютно, костры трещат, сера кипит, ух, красота! А ты шляйся теперь по грешной земле и уматывай от этих идиотов с молотами, железяками и руками-мутантами…
Не смотри на меня так. Не бойся, мой белый котёнок. Это скоро пройдёт, и ты даже не заметишь, как тяжёлый отрешённый взгляд превратится в привычный беспечный и беззаботный. И не узнаешь, что сейчас творится в моей пустой рыжей башке. Хотя ты уже давно об этом знаешь…
Ведь я люблю тебя, Аллен.
Со всеми вытекающими отсюда приятными последствиями.
А я эгоист.
И ты это прекрасно знаешь.
Я видеть не могу, как ты сидишь и болтаешь с Линали. Давай без этих «как сестра», ладно? Я отлично вижу, как на тебя смотрит эта «сестра». И давай без вот этого «разыгравшееся воображение», хорошо? Я не слепой. И поэтому меня всегда так и тянет вклиниться в ваш разговор, вставив в него какую-нибудь абсолютно нелепую фразу. Нет, ни потом, ни сейчас я тебе ничего не скажу, но я знаю, ты чувствуешь, что я недоволен, и считаешь себя виноватым. Нет, котёнок, ты вовсе не виноват. Это просто я сука ревнивая, терпеть не могу, когда около тебе с кем-то ещё хорошо.
«Мой, только мой», — шепчу я, но ты не слышишь, извиваясь подо мной, крича от наслаждения. В серебряных глазах – сладострастное безумие, и я упиваюсь мыслью, что это я, только я и больше никто, никогда не сводил тебя с ума. И я не позволю, чтобы это был кто-то ещё, слышишь?
Не позволю тебе быть ещё чьим-то. Не позволю тебе уйти, даже умереть не позволю. Даже если ты этого захочешь, я не разрешу. Потому что ты мне нужен, потому что не смогу без тебя.
Эгоистично? Да. Особенно если учесть, что сам рано или поздно уйду, стерев тебя из своей жизни навсегда. Когда закончится эта война, я уйду в другую, благо на земле всегда много этого добра. И знаешь что? В глубине души я хочу, чтобы она не закончилась никогда. А если не так, то просто умереть здесь. Вместе с тобой, разумеется. Я даже не знаю, что со мной будет, если ты умрёшь, и уйти одному я тебе тоже никогда не позволю. Вот до чего я докатился. А ведь тебе тоже будет больно, когда я исчезну. А я исчезну…
И, резко встав из-за стола, подхожу к тебе и обнимаю. Прямо на глазах у Линали, наплевать. Ты слабо отталкиваешь меня, но безуспешно – я только крепче прижимаю тебя к себе, одной рукой обхватив за талию, другой ероша седые волосы… Линали тактично смывается. Вот и умница.
— Эй, Лави, ты чего? – ты уже не отталкиваешь, сам обхватываешь меня руками, льнёшь к груди. – Как сумасшедший, блин…
— Просто люблю тебя… — шепчу, перебирая пепельные пряди. Язык легко касается шеи, рука переползает с талии чуть ниже, и ты тихо вздыхаешь, запрокидывая голову назад…
— Я тоже тебя люблю, но не бросаюсь же на тебя ни с того, ни с сего!
Болтаешь много, котёнок. Ничего, сейчас заткну тебя надолго, ох надолго… Одна рука забирается под рубашку, поглаживая спину, притягивая ближе (хотя куда бы уж, казалось, ближе?), пальцы другой борются с пряжкой ремня на твоих брюках, порой как бы невзначай соскальзывая чуть ниже… Ты чуть слышно стонешь, прикрыв глаза и продолжая вцепляться в меня так, словно не хочешь отпускать…
Я и так не уйду, не бойся. Я больше никогда не уйду. Забудь те месяцы, когда я прибегал к тебе как к последней надежде, последнему средству в борьбе с безумием… Моё новое, теперь уже вечное безумие – ты.
Забудь, как я шептал короткое имя в своём сумасшествии, мучая тебя. Забудь, как плакал, когда за мной захлопывалась дверь. Забудь мой безнадёжный и горький взгляд, провожающий прямую и гордую фигуру. Я не хочу, чтобы ты это помнил. Хватит и меня одного.
Я буду помнить. Мне нельзя забывать об этом – я слишком эгоистичен, а это воспоминание хоть как-то отрезвляет меня. Особенно та ночь, когда, вернувшись в Орден после совместной миссии с Кандой, я увидел в коридоре Миранду. Ты спал, положив голову ей на колени, свернувшись, как котёнок, а твоё лицо было мокрым от слёз. Ты плакал во сне, но забудь об этом, хорошо? Забудь, что я вернулся намного позже, чем ожидалось…
А знаешь, тогда я проклинал эту бесполезную женщину, ведь она зачем-то разбудила тебя, и ты бросился мне на шею, что-то бессвязно бормоча, не обращая внимания на презрительный взгляд Канды. А вот мне было стыдно перед ним, понимаешь? И когда он ушёл, я наорал на тебя. И, представляешь, такой дурак, забыл про Миранду. А она, когда ты убежал, быстро подошла ко мне и влепила мне такую пощёчину, что я упал. Я даже не думал, что она может быть настолько сильной. Но дело не в этом. Я не мог уснуть всю ночь, понимаешь? А утром я узнал, что ты ушёл на миссию, и почему-то стало так больно… Я даже к Миранде пошёл, извиняться, представляешь? Да я её до конца жизни должен на руках носить и цветы дарить за то, что она мне мозги вправила… Но я не о том. Ты же её знаешь – она сама стала извиняться, но…
— Прости, я не должна была тебя бить. Но это не значит, что я не сержусь, Лави…
Я хотел оправдаться, но она перебила меня:
— Не будь эгоистом. Я не знаю всего, но вижу, что ему больно, и что виноват в этом ты. И то, что тебе плохо, вовсе не значит, что он должен нести ещё и твою боль…
— Прости… — честное слово, я сидел как школьник, не выучивший урок, перед строгим учителем. – Я знаю, я страшный эгоист…
— Мы все эгоисты в любви… — задумчиво тогда сказала она. – Мы всего лишь люди, Лави, но…
«Всего лишь люди…». Как-то она уже говорила мне об этом. Я тогда очень сильно обидел её, поддавшись эмоциям. И в этот раз я тоже перебиваю её, не обдумав:
— Разве ты эгоистична?
— Конечно, — она смотрит с удивлением.
— Ты хочешь сказать, что когда тебе грозили Мугеном и обещали убить, ты всё равно продолжала использовать Чистую Силу только из-за того, что хотела сохранить его для себя, да?
Хлопает дверь, и я запоздало понимаю, что опять довёл её до слёз. Что ж я за человек-то такой? Придётся извиниться и за это… Но сейчас все мысли о другом. Тревога. Смутная тревога за тебя.
Она нарастала с каждым днём. Видимо, панда всё-таки прав в своём методе – мозги мне вправить можно только битьём, и никак иначе. И теперь уже я ждал тебя в коридоре, ведь ты вернулся намного позже, чем положено. И я тоже уснул, только на плече у Миранды. Вот только не плакал… наверное. Не знаю, она не рассказывала…
Забудь, прошу, забудь. Я сделаю всё, чтобы ты никогда не вспоминал об этом. Я ещё причиню тебе боль своим эгоизмом, когда уйду, но только не сейчас. Только забудь об этом. Моё безумие – это ты, и никто больше.
Всегда.

Господи, ну где же ты, Аллен? Брожу по полю, как и все остальные, отыскивая тех, кто остался жив. Мы победили, Аллен, победили, чёрт, только где же ты? Не обращая внимания ни на чьи стоны, ни на чьи просьбы о помощи, ищу тебя, но где же ты? Когда я видел тебя в последний раз, ты вроде сказал, что нужно защитить Миранду… Но кровь сочится из ран, а это значит…
И пришедшая в голову мысль причиняет такую страшную боль, на которую не способны даже самые ужасные в мире раны…
Миранда. Единственная тонкая ниточка к тебе. Найти её, найти. Не её саму – лишь указатель к тебе. Всё же я эгоист.
…Непослушные каштановые волосы слиплись от пропитавшей их крови, рваное дыхание едва слышно, сквозь окровавленные лохмотья ткани виднеются страшные раны…
— Эй, ты что? Умирать задумала? А ну не сметь! Мы победили! Ты что это, совсем хочешь оставить нас, бедных мужчин, без женской красоты? – несу какую-то чушь, лишь бы она очнулась, и стараюсь не вспоминать сумасшедшие глаза Смотрителя, заливающегося таким неуместным и жутким смехом, и уверяющего, что Линали спит, только спит…
— Л… Ла… ви… — едва выдыхает женщина, с трудом приоткрыв глаза. – Рядом.. Д-дере… вья… Обер… нись…
Следую её совету и едва не задыхаюсь от ужаса. Бросив немку, подбегаю к тебе. Ты жив, ещё жив, но… Стараюсь не смотреть – меня просто стошнит. Серые глаза широко распахнуты, но ты не узнаёшь меня, не говоришь ни слова, и этот мучительный хриплый стон обращён не ко мне… Это просто жалобный рык тяжелораненого животного, смертельная агония, судороги…
— Аллен, Аллен, держись! Это я, я, Лави! Господи, да посмотри же на меня! АЛЛЕН!!!
Но ты продолжаешь хрипеть, судорожно глотая воздух и корчась, всё так же не узнавая меня… Ты умираешь, умираешь, чёрт возьми! Почему? Господи, хоть бы минута… Всего лишь минуту, только узнай меня, Аллен…
Но… что это? Свет, и раны исчезают, и ты перестаёшь хрипеть, с удивлением уставившись на меня:
— Лави?
Оглядываюсь… Так и есть: чуть приподнявшись, тяжело дыша, закрыв глаза, Миранда удерживает свою Чистую Силу…
— Быстрее… Я не… продер… жусь долго…
Минута… Она не продержится дольше минуты, я это вижу…
— АЛЛЕН! – но все слова вылетают из головы. Только прижать тебя к себе, прижать крепче, чтобы сказать этим, насколько люблю тебя…
А ты улыбаешься, чёрт бы тебя побрал! Горько, утешающе, ободряюще улыбаешься мне, прижимаясь к моей груди… Как же ты дрожишь…
— Не уходи, Аллен, не уходи, прошу…
— Лави… Пожалуйста, выполни мою просьбу… Не иди за мной, ладно? – в уголках серых глаз выступают слёзы. – Ладно?
— Аллен, что ты несёшь, чёрт тебя, дери! Не умирай, я не смогу…
За моей спиной вдруг слышится страшный хрип и какое-то бульканье и кашель. Я не оборачиваюсь – я и без того знаю, что фонтан крови вырывается из горла женщины, что она падает на землю, что остекленевшие карие глаза неподвижно смотрят в холодное небо… А ты медленно оседаешь, безвольно повисая на моих руках и продолжая шептать:
— Не надо… Лави, не… надо… Я… не хочу… это…го… Лави…
— АЛЛЕН!!! – но серые глаза тихо закрываются, из груди вырывается последний полувздох-полухрип…
…Рассвет… Зачем он наступает, когда мёртв мир? Кого он хочет здесь согреть? Для меня больше не существует мира – разве он может существовать у безумца, уже который час прижимающего к себе тело того, кто и был для него миром?
Аллен… Возьми меня с собой, Аллен…
— Чего расселся, тупой кролик? Вставай и бери мелкого. Был приказ сжечь тела.
Этот голос… Такой спокойный, равнодушный, чёрт бы его побрал! Вскочить, заехать по этому надменному лицу, нисколько не огорчённому… Он никого не потерял в этой битве, бездушная тварь!
Канда уклоняется от удара. Даже не вытаскивает Муген, просто цедит сквозь зубы:
— Идиот… — и, не обращая на меня никакого внимания, подходит к Миранде и бережно, как-то даже нежно закрывает остекленевшие глаза, берёт её на руки… При жизни он бы даже не взглянул на неё так… Она была бы счастлива сейчас, но он об этом не знает… И внезапно вспоминаю, как ещё в самом начале битвы Канда бросился к ней, заслонил её, бесполезную, по его мнению, женщину...
Нелепость. Он никогда её не любил, но бросился защищать. Она любила его, но спасла не из-за этого. Выходит, я единственный эгоист? И где-то в груди зарождается истерический смех, вырываясь наружу безумным хохотом…
— Эй, кролик, ты что, спятил? – интересуется самурай, удобнее перехватив женщину.
Наверное, ты прав, Юу, я спятил… Но ведь…
Ты же просил меня, Аллен… Ты бы очень расстроился, верно? А я не хочу, чтобы тебе было больно…
Осторожно поднимаю тебя, прижимаю к себе так же, как и всегда… Вот только ты не отвечаешь мне… Боль разрывает сердце, мне по-прежнему трудно дышать, лёгкие сдавливает просто невыносимо…
Но… думаю, всё же мне пора перестать быть эгоистом.
Я исполню твою просьбу, Аллен.