Открыть глаза было невероятно трудно. Чёрная, вязкая мгла не отпускала, затягивая всё глубже, но Канда всё-таки попытался в очередной раз сбросить её липкие щупальца, сдавливавшие тело. На этот раз попытка увенчалась успехом, и, с трудом подняв веки, он смог рассмотреть над собой низкий серый потолок. Повернув голову к окну, он увидел, как сквозь задёрнутые занавески пытается пробиться яркое весеннее солнце…
«Наверное, сейчас утро», — подумал Канда. Однако на этом умозаключения заканчивались – японец не мог вспомнить ни того, что случилось, ни того, где он сейчас. В общем, всё просто замечательно.
Дверь скрипнула, и послышался смутно знакомый мужской голос:
— Вы уже очнулись? – обернувшись к двери, Канда увидел молодого искателя, который сопровождал их на этой миссии. Выглядел он неважно: перевязанные рука и голова ясно говорили о том, что ему тоже досталось.
Да, точно. Им всем нехило досталось в этот раз. После того, как Лави почти заставил Миранду остановить Запись Времени, Канда почти ничего не помнил, только…
Лави. Чёрт, он же почти сразу упал, и его раны… Канда попытался задать вопрос, но в горле пересохло, и губы почти не слушались. Искатель, поняв, чего хочет экзорцист, налил воды и хотел было помочь, но Канда слабо, но твёрдо схватил стакан и осушил его. Мерзкий ком в горле пропал, стало немного легче, и японец хрипло спросил:
— Где остальные?
— Всё хорошо, — быстро начал заверять его искатель. – Всё в порядке. Госпожа Миранда ушла в лес, сказала, что скоро вернётся, и…
Канда едва не заскрипел зубами. Какого чёрта эту идиотку понесло в лес? Шишки что ли искать? Что там можно найти, если снег ещё не только начал таять? Чистую Силу они нашли, а так она только на акума наткнётся… Да и на черта ему знать, куда понесло эту бесполезную женщину? Но он не мог задать интересующий его вопрос. Чтобы искатель подумал, что он беспокоится об этом рыжем идиоте? Да ни за что, к тому же сказали, что всё в порядке…
Вот только почему-то верится с трудом… Но отступившие ненадолго слабость и боль вновь накатили, заставляя опять закрыть глаза, лишая сил бороться с наплывающей тьмой…

Солнце. Почему? Почему оно такое яркое? Почему оно так улыбается, одаряет теплом, словно стараясь согреть замерзающее сердце?
Не страшно. Ведь не страшно, да? Они ведь не вернутся, они мертвы, они больше никому не причинят вреда… Но ведь их ещё много, много… И я одна вряд ли смогу с ними справиться… Но придётся, если вдруг…
Но где же они? Они должны расти на проталинах, но почему-то я ещё не нашла ни одного… Ничего, кроме чёрной голой земли и мёртвой травы… Белое — чёрное, белое – чёрное… Снег – земля, снег – земля… А их нет…
И вдруг яркая россыпь маленьких солнц посреди пожухшей, ещё с ноября оставшейся травы ослепляет, бросается в глаза… Как же их много! Словно веснушки земли… Улыбаюсь внезапно нахлынувшему воспоминанию: совсем недавно ты сказал, что если бы у Ноев были веснушки, они бы выглядели примерно так же – жёлтые пятна на сером фоне. Я даже рассмеялась, представив себе эту картину, хоть и всегда боялась думать о Ноях…Но с тобой мне было не страшно, как и сейчас, когда так ярко светит солнце, и кажется, что ничего плохого не случится…
И ведь не случится. Он сильный, он справится, как и всегда. Вот только он, наверное, ещё не видел, какое яркое сегодня солнце…
Пора возвращаться.

Канда проснулся от грохота. Разлепив глаза, он моментально увидел его причину – рядом с упавшим стулом на полу растянулась Миранда, с трудом поднимающаяся на ноги – мешала раненая рука.
— Про-простит-те… — со страхом в голосе, пролепетала она. – Я случайно…
Кто бы сомневался… Канда лишь вздохнул – высказывать что-то этой неудачнице сейчас абсолютно не хотелось. Вот только мешала какая-то странная тревога… Спросить её, что ли… Она должна знать…
— Я открою занавески… можно? – она неуверенно взглянула на самурая. – Там солнце…
— Мне всё равно, — перебил Канда. На черта ему это солнце?
Девушка подошла к окну и сдвинула занавески, позволив яркому весеннему солнцу прорваться в комнату, залить всё светом, согреть… И Канде вдруг показалось, что в комнате действительно стало теплее… и легче дышать. Словно под лучами солнца вдруг начала отступать эта давящая мгла, отпуская мечника, давая вздохнуть полной грудью…
— Где книжник? – не глядя на Миранду, равнодушно спросил Канда.
— Он… в другой комнате. Он в порядке, но у него раны тяжелее, чем у вас, и не так хорошо закрываются… И он ещё не пришёл в себя… Но с ним всё в порядке, всё хорошо, не беспокойтесь…
— Я и не беспокоюсь, — грубо оборвал её Канда. – Просто спросил.
Вот трепло рыжее! Наверняка уже весь Орден об этом знает, раз уж даже Миранда так откровенно просит Канду не беспокоиться… А впрочем, чего ещё от него можно было ожидать… Вот только очнётся – получит по первое число!
Девушка тем временем неуверенно подошла к кровати и, налив в один из стаканов воду, собралась поставить в него какие-то цветы.
— Можно? – вновь спросила она.
— Можно, — поморщился Канда, по-прежнему не глядя на неё. Всё-таки грубить девушке, пусть и такой бесполезной, не хотелось. Он лишь взглянул на цветы, так и не заметив, что неудачливая экзорцистка по-прежнему прячет от него взгляд.
Цветы… Нет, не цветы – горсть маленьких, свёрнутых в клубочки солнечных лучей держала в ладони неудачница. Мать-и-мачеха. Простые, бесхитростные цветы, которых в любом городе у любой канавы навалом. Маленькие, незаметные среди роскошных обитателей царства Флоры, но неизменно притягивающие взгляд, выделяющиеся на фоне чёрной унылой земли искрящимся жёлтым счастьем. Первые вестники весны, первые лучи солнца, упавшие на землю. Девушка осторожно установила цветы в стакане, расправляя их, пытаясь сделать всё красиво, но как всегда, едва не опрокинула – Канда едва успел подхватить их. Молча вернув их покрасневшей Миранде, самурай откинулся на подушку и закрыл глаза – солнце разморило, и спать хотелось безумно, веки опускались против воли. Странно, конечно, что она не извиняется… Ну да ладно. Пока вроде всё хорошо…
А девушка тихо присела на краешек кровати, вглядываясь в гордое и прекрасное лицо, тихонько касаясь пальцами спутанных, но всё же мягких волос… Она не спрашивала, почему – вот он ответ, прямо перед ней. Этот человек, который сейчас крепко спит и не знает ни о чём, больше нуждается в солнце, чем она. И он… В отличие от неё, он достоин этого солнца – она всегда так считала. Никто не говорил ей об этом – просто, когда уступаешь своё счастье, навсегда отрекаясь от него, то всегда хочешь знать, кому же оно досталось, твоё солнце, чью ещё душу оно способно согреть…
Вот только солнца больше нет.
И тихонько наклоняясь к спящему мечнику, девушка невесомо касается своими губами его щеки и тут же отстраняется, боясь разбудить. Но Канда не просыпается, и Миранда облегчённо вздыхает и горько улыбается. Но это ещё не всё – он просил ещё кое-что передать. Но это – позже.
Позже, когда Канда проснётся и обнаружит, что раны уже скоро совсем затянутся. Завтра. Почему именно ей выпала эта нелёгкая миссия – неважно. Он попросил, и она не могла отказать. Он хриплым голосом подбирал смешные слова, задыхаясь и кашляя, рисовал в красках реакцию Канды, заставляя её смеяться сквозь предательски рвущиеся слёзы. Он не знал, да и какое это имеет значение?
Завтра. Но сейчас – сейчас пусть хоть для одного человека ещё светит солнце, которое для неё уже погасло.
И Канде действительно снится весеннее солнце за окном и высокая фигура у самого леса. Рыжие волосы треплет тёплый ветер, и такая глупая и смешная улыбка никак не исчезает с лица человека, вот только во взгляде поселилась лёгкая грусть. Парень нагибается, срывая растущие у самых ног маленькие жёлтые цветы, и, распрямившись, приветственно машет Канде рукой, привычно выкрикивая:
— Эй, Юу!
— Не называй меня по имени!
Но тот только улыбается и, внезапно оказавшись рядом, легко касается губами щеки японца и тихонько шепчет что-то… И Канда, коротко фыркнув, сдаётся, позволяя обнять себя, утопая в тепле весенних лучей…
Мы видим сны лишь несколько жалких минут за ночь. Но они часто кажутся нам долгими, а порой – целой вечностью…
И Канда едва заметно улыбается, но тут же с недоумением замечает, что что-то прозрачное стекает по щеке Лави, падая на ладонь японца… Он поднимает руку, но…
— Не обращай внимания, — продолжает беззаботно улыбаться рыжий, перехватывая его ладонь и прижимая к своей щеке. – Смотри… эти цветы…
… А Миранда резким движением смахивает с глаз навернувшиеся слёзы и крепче сжимает губы, чтобы не разрыдаться в голос. Ей нельзя. Она не должна уходить. Она должна ждать. Но как невыносимо смотреть, как японец мимолётно, почти незаметно, но улыбается во сне… Цветы… Но и они уже не способны заглушить её боль, согреть сердце…
Но плакать нельзя. Нельзя будить.
Пусть хоть для одного. Пусть ещё хоть немного. Пусть хоть кому-то светит уже угасшее для неё солнце.