Встать. Подняться с низкого дивана, не глядя ни на кого, и отправиться бродить по коридорам. В комнату? Нет смысла – она всё равно не уснёт. Впрочем, она уже давно привыкла к бессонницам, да и существовало ли для неё вообще такое слово? Сколько ночей она провела с открытыми глазами, безнадёжно вглядываясь в тьму за окном?
Лишь бы не слышать. Бесконечные разговоры об одном и том же причиняли лишь тупую ноющую боль в сердце. Она не видела в них смысла. Она просто верила. Всё-таки эти люди были первыми, кому она могла доверять. И как же было не верить седому мальчишке, спасшему её, вытащившему из петли времени, петли отчаяния и безнадёжности? Как можно было осуждать его, зная, какую тяжесть ему приходится нести? Она путалась, разум привычно подчинялся, вслед за остальными нарекая предателем ребёнка, которому и настроение-то можно было поднять конфеткой, но сердце бунтовало едва ли не первый раз в жизни. И всё, что ей оставалось – молиться. Молиться, чтобы этот мальчишка не пропал на выбранном им пути.
Миранда молилась редко, даже в детстве. Бога она не любила – для него нужно было заучивать молитвы, которые всегда с трудом укладывались в её голове, он был злым, всегда наказывал за шалости и разбитые тарелки. И даже во взрослом возрасте девушка пусть и избавилась от детских предубеждений, но так и не могла заставить себя обращаться к нему. Она всегда говорила лишь с Марией – молиться ей Миранду не заставляли, и девочке казалось, что она добрая и всегда поймёт. Она часто называла её матушкой и делилась с ней своими бедами, но никогда не просила помочь – думала, что Мария и без неё занята, ведь столько женщин на свете просит помощи у Матери… Но теперь…
И девушка нескладно, неразборчиво шептала просьбы, опускаясь на колени в своей комнате или в церкви, молясь за объявленного предателем мальчика. С некоторой несмелостью она просила и за того, кого больше всех боялась в Ордене. Она не знала, с какими словами обращаться для него, поэтому лишь шептала: «Пусть с ним будет всё хорошо», сама понимая абсурдность своих слов. И за того, кого она ждала больше всех, того, кто рисовал эту войну чернилами на листах бумаги…
Миранда больше не плакала. Не плакала с тех пор, как вернулась с этой треклятой миссии. С тех пор, как потеряла его. Просто не могла – слёз не было. Нет, ей всегда было проще, чем Линали, ведь немка всегда знала, что он уйдёт – он историк, он навек обручён с войной, следуя за ней по всему свету. Больше мучила неизвестность. Ведь он… он ещё не ушёл, она знала. Он бы попрощался, коротко поцеловав её в щёку и быстро отвернувшись, не переставая улыбаться. А она бы отпустила. Они не люди – они лишь избранные Богом солдаты, которых война швыряет по свету, не церемонясь и не спрашивая об их желаниях… Лишь победа, а цена не важна. И Миранда раз за разом активировала Запись Времени, стараясь не думать о том, что держит в руках чужую боль и, возможно, чужую смерть…
И любить было некогда. Только, крадя у войны редкие часы, запираться вдвоём в комнате и жадно впитывать солнце, торопясь и обжигаясь. Только садиться рядом и слушать, не вникая в смысл, лишь наслаждаться голосом. Только успевать дарить нежность, преодолевая такую привычную робость… И вновь разрывать и без того тонкие нити, подчиняясь зову войны. И плакать было больше нельзя, только продолжать вглядываться во тьму сухими глазами. И раз за разом надевать чёрные брюки и куртку с серебряной отделкой и знаком Ордена – ещё одним доказательством того, что она экзорцистка, она воин…
…Войти в комнату, тускло освещённую луной, не включая света, раздеться, распахнуть дверцы шкафа… и невольно обратить внимание на единственную яркую вещь в гардеробе.
Простое лёгкое платье из алого шёлка.
Миранда и сама не знала, зачем она приобрела это платье перед самой миссией. Да, оно понравилось ей простотой и цветом, но она ещё ни разу не надевала его. Да и куда она могла в нём пойти? Она привыкла к тёмной невыразительной одежде, не выделяющей её из толпы. Привыкла к таким несвойственным в то время для женщин брюкам формы, которая была удобна и прекрасно подчёркивала фигуру девушки – всё-таки шить в Ордене умели. Но это платье…
… Шёлк скользил по телу, холодя кожу. Миранда вздохнула и прикрыла глаза – ей нравилось это ощущение. Разгладив шёлк, она подняла руку и вытащила из волос заколку, и они тут же рассыпались по плечам. Миранда открыла глаза и взглянула на себя в зеркало.
Струящийся шёлк и широкая юбка, на ладонь не доходящая до колена, не подчёркивали – скорее, скрывали фигуру девушки, делая очертания более мягкими, ещё более женственными. Красный цвет очень шёл к тёмным, почти чёрным в неосвещённой комнате, волосам и бледной коже. Глубокий вырез и отсутствие рукавов только придавали ощущения лёгкости. Распущенные волосы обрамляли лицо, длинные ресницы приглушали и прятали затаившуюся в красивых тёплых глазах боль…
Не экзорцистка, не неудачница – женщина.
Миранда вновь прикрыла глаза и сделала несколько шагов вальса. Как тогда, когда он учил её танцевать, а она изо всех сил старалась не оттоптать ему ноги… И выучила всего лишь пару фигур, но…
Стук и звук открывающейся двери. Миранда остановилась – она знала, кто пришёл. В последнее время это стало уже традицией… горькой, но необходимой им обеим.

Она здесь. Вот и хорошо. С ней так легко болтать о пустяках и не думать. Не думать о нём. Не искать ему оправданий. Не упрекать себя за эгоизм. Быть может, ему лучше… лучше с ними. Быть может, ему так легче.
Но так хочется вернуть былое. Не знать ничего о Четырнадцатом, просто ездить на миссии, выслушав перед ними двухчасовые наставления братика на тему «Если он будет приставать…». Просто смеяться, мирить их с Кандой… мда, папкой по голове… Ну да это неважно. Впервые целоваться, краснея и смущаясь, видеть его искреннюю, а не фальшивую улыбку, шутя драться с акума первого уровня и Комуринами пятнадцатого поколения… Или не воевать вообще. Быть, может, не было бы и этой встречи, если б не война… Лучше бы и не было, чем так.
— Привет, не мешаю? – спрашивает чисто для формальности, ответ уже известен.
— Нет, проходи.
Она сегодня в платье. Надо же, а Линали и не знала, что Миранде так идёт красный… Вот и повод:
— Такое красивое платье… Почему ты его никогда не надевала? Тебе так идёт!
И весь сегодняшний разговор будет вертеться вокруг этого платья. Сколько пустяков уже обговорено во время этих посиделок… Бессодержательные женские сплетни… но всё же лучше других бесконечно ведущихся в Ордене разговоров, от которых они обе устали. Уж слишком эти разговоры мучительны для них обоих.
Ведь она… она больше не плачет. Хватит лить слёзы, от которых всё равно никакого проку. Да даже если бы она и хотела – нет сил, сердце смёрзлось, в душе пустота, а слёзы не рождаются из пустоты.
— А мне бы пошёл голубой? – бессодержательный, откровенно женский вопрос срывается с губ Линали вместо: «Почему? Почему он ушёл?»
— Знаешь, плохо разбираюсь… но по-моему, сиреневый или фиолетовый были бы лучше, как думаешь? – отвечает Миранда. А Линали слышится: «Где он? Что с ним? Почему он не возвращается?»
Мальчишки всегда рвутся играть в войну и спасать мир. А девочки шьют куклам платья и мечтают о принцах, которые возьмут их замуж. И все будут жить долго и счастливо и умрут в один день…
Хотя, быть может, и мальчишки, повзрослев, разлюбят войну, встретившись с ней по-настоящему… Вот только девчоночьи мечты о белом подвенечном платье уже умирают к тому времени, не возвращаясь даже в те краткие минуты, когда можно снять форму и сменить её на шёлк, атлас, хлопок и лён…
Как тогда, выбравшись на пикник, надеть лёгкое белое платье без рукавов, смеяться шуткам Лави, пытаться растормошить Канду и украдкой кидать взгляд на седоволосого мальчика, теребя один из длинных хвостов… Да, а ведь когда-то у неё были длинные волосы… Тогда…
Уже не будет, как тогда.

Потерянные частички мира. Две девушки, каждая со своей болью, борются за своё право хоть немного побыть женщинами, а не экзорцистами. Пустой разговор. Говорить о главном нет сил. Они и так знают о том, что мучает другую, но до чужой боли им нет дела. Нет, не эгоистично – совладать бы со своей…
Линали знает, что Миранда сходит с ума от неизвестности. Миранда знает, что Линали не в силах простить. Но…
Ведь они оба когда-то обещали, что всё будет хорошо.
И это платье…
Глупость. При чём здесь платье?
И оборвав разговор, срывающимся голосом Миранда вдруг произносит:
— Ведь всё наладится, правда… Они вернутся… И Аллен… он ведь не может…
И Линали задыхается от внезапно подступившей к сердцу острой боли. Зачем? Зачем Миранда говорит об этом? Зачем поднимает эту тему?
— Не хочу об этом говорить, — глаза сухие, но голос предательски дрожит.
— Линали…
— Прекрати! – пытаясь заглушить криком боль, удержать уже рвущиеся слёзы. – Хватит об этом!
И вправду, сколько можно? Зачем все говорят об этом? Сколько ещё можно держаться?
Но столько времени царившая в сердце пустота разрывается, и слёзы, высохшие, казалось, уже навсегда, рвутся наружу, и уже нет сил их сдерживать… Но тёплые руки крепко обнимают, притягивают, и солёные капли уже не стекают по щеке вниз, к шее, а впитываются в шёлковую ткань…
— Тшшшш… Всё хорошо, всё будет хорошо… Тихо, девочка моя… Плачь… Так легче…
Погладить по спине, по волосам, осторожно коснуться губами прядей, шептать нелепые бессмысленные слова… Хоть раз вспомнить, что ты старше, утешить, утешить, как ребёнка…
Линали поднимает голову, вглядываясь в лицо Миранды, и горько улыбаясь, произносит:
— А сама-то…
И вправду: беззвучные слёзы текут по щекам, падают, оставляя тёмные пятна на красном шёлке… Но Миранда только крепче прижимает к себе всё ещё всхлипывающую девушку… Завтра они снова будут улыбаться, завтра снова душа окаменеет, и больше не будет слёз…
Быть может, он уже давно мёртв, и от его тела не осталось и следа.
Быть может, он уже не вернётся, и он действительно лишь предатель.
И разум раз за разом повторяет эти строки.
Но, не слушая разум, не принимая в расчёт никакие обстоятельства, в сердце ещё не затухли искорки трёх вечных огней, на которых держится жизнь – веры, надежды, любви.

Время листает
Страницы военной хроники.
Низкое небо в огне.
Тонет любовь
В диссонансах тревожных симфоний.
Мы теряем друг друга на этой войне.
Пролетая в неистовом ритме
Сердце стучит как больной метроном,
Небо в огне, а ты говоришь мне,
Что мы никогда не умрём.

А было бы славно сменить униформу на платье
Из голубой органзы,
И засыпать вместе, не разжимая объятья,
Под звуки дождя и далёкой грозы...
Жить, не считая потери
И по кирпичику строить свой дом.
Плыть сквозь время и верить,
Что мы никогда не умрём.

За лунной дорогой, в туманах далёких созвездий
Нас ждёт долгожданный покой.
И что б ни случилось, теперь мы всегда будем вместе,
Не важно близко ли, далеко...
Ветра, разлуки, потери бессильны, пока мы вдвоём -
Я почти уже верю,
Что мы никогда не умрём.