Трубка сама по себе выпала из рук. Первые секунды шока. Я все никак не могла в это поверить…
Перед глазами появилось лицо Хачико. Улыбка. Эти ясные, добрые глаза… как?
Примерно полчаса, я металась от телефона к двери и окну.
— Больница… морг… больница… морг….?— шептала я, едва не плача. В руках оказалась трубка, я схватила справочник больниц, принялась обзванивать.
Я Японии больниц было много, неизвестно, куда могли отвезти Хачико. Больше всего, звоня, я боялась, что ни в одной больнице ее нет, и когда звучало «не поступало» жутко колотилось сердце.
— Да, алле. Простите, девушка, семнадцати лет, попала в аварию…— едва живым голосом пролепетала я. Ведь это была последняя больница в Японии…
— Да, только что к нам поступила девочка, авария на обочине…— девушка на другом конце провода явно была любительницей поговорить,— сотрясение мозга, ожоги второй степени… все могло быть хуже…
-Где вы находитесь?— взвизгнула я,— сейчас же еду!
И было все равно, что меня не пустили в больницу. Все равно, что она находилась на другом конце города. Я ехала на подземном трамвае почти до конечной. На поездку ушло около часа…
Когда я приехала, было уже десять вечера.
Хач, как мне дали ласково понять, была не в лучшем самочувствии, операция прошла успешно.
Указали даже палату, в которой она сейчас была. В одном свитере и джинсах я расхаживала по коридору.
С ней все хорошо. С ней ведь все хорошо… Хорошо…
Где-то слышала, что самовнушение самая лучшая вещь. Теперь только это и остается. Внушать себе, что все хорошо.
До четырех утра я сохраняла бодрость, потом на лавочке под палатой заснула. Было очень неудобно, холодно, помещение не отапливали. Может, где-то было и тепло, иногда, в белых халатах проскальзывали врачи, как привидения, по коридору на верхние этажи. Я лишь в полусне смотрела на них. На то, как они спокойно поглядывали на меня. Верно, тут много людей до меня сидели в таком же состоянии. А может и хуже…
Я всегда смотрела на них, не понимая, почему они сидят тут часами, днями. Кажется сегодня, я их поняла. Помню, в детстве, я спрашивала у мамы: «У них что, нет дома?»
У них на самом деле не было дома. Дом был там, кому принадлежит их сердце. А их сердце было наполовину мертво. Это было как раз то, чего я не могла понять.
Теперь у меня есть только ожидание. Не более.
В шесть утра меня разбудила уборщица. Что-то пробурчала, о том, что нормальные люди дома спят, выгнала с лавочки, принялась убирать. Я прислонилась к стене, с пустыми глазами глядя на белую дверь. На улице еще темно. Тусклая лампа освещала коридор, тихо уборщица мыла полы.
Я слышала только свое дыхание, и бешеный стук сердца.
Если бы мне не была так дорога Хач, я попала бы в палату еще вечером. Ее здоровье было для меня дороже.
Но… ее матери не было. Так кому же она дорога??? Неужели только мне…?

Когда, наконец, пришло утро, ближе к девяти, мне разрешили пройти в палату.
Вернее это я сама себе разрешила.
В комнате неприятно воняло лекарствами, стерильными бинтами.
Подруга лежала на кровати, в белой рубашке. Лоб из-за бинтов я почти не видела, под одеялом скрыта половина тела, я некстати вспомнила привычку Хач ворочаться во сне, и сдергивая со всех одеяло.
Я обошла кровать и вгляделась в ее лицо. На руке я заметила небольшой ожег, от пальцев к локтю. Пусть не боится, все позади…
— Хач, ты дура…— прошептала я, вглядываясь в ее лицо.
— Сама… дура…— бледными губами выдавила она.
Я выдохнула:
— Хач, ты в порядке?— наклонилась над ее кроватью. Хачико приоткрыла глаз, уставший, только один. В районе другого были бинты.
— Как и всегда, Юк,— ответила девушка,— тело правда почти не чувствую…
-Дура, ну зачем ты поехала на моей машине черт знает куда??? Зачем?
— Мне назначили встречу…— отвела взгляд Хачико,— а я ногу подвернула… а это очень срочно…
— Кто…? Мэтт?— я присела на краешек кровати, в растерянности.
— Нет… Мелло,— отозвалась девушка с неохотой,— он ни в чем не виноват, это все я… я могла ему позвонить… но…
— Что он хотел от тебя? Почему он? Почему тебя?— вскинулась я, размахивая руками.
— Юк, я не знаю… я даже не знаю, зачем… в тот день, когда Мэтт уехал, он сам позвонил и попросил о встрече.
— Я сама ему позвоню и спрошу, что он хотел!— резко заявила я, и вытащила из штанов телефон, трясущимися руками стала набирать номер.
Секунд десять мы провели в тишине, затем я разочаровано посмотрела на экран:
— Номера не существует…Они что, с ума все сошли?
Хачико вздохнула:
— Кажется, это был мой последний шанс с ними связаться…
— Но зачем???
— Не знаю… Наверное были на то причины,— Хачико попыталась улыбнуться.
— Больно?— наконец прониклась я,— не волнуйся, скоро все будет хорошо.
— Прости, я твою машину инвалидом сделала…— прикусила губу Хачи.
— Машину?— возмутилась я,— машину??? Да ты сама себя едва инвалидом не сделала! Ты еще что-то говоришь про эту несчастную машину!
— Прости.
— И тебе незачем извиняться…— я улыбнулась,— а сейчас кажется, тебе стоит отдохнуть. Я пойду, наверное, ты спи.
— Да я уже и не хочу…— зевнула Хач, прищурившись.
Я попрощалась и, повернувшись к двери, потянулась к карману штанов:
— Где твой телефон?
— Не знаю…— пожала та плечами,— в бардачке лежал.
— Ясно,— я кинула свой телефон на кровать,— звони мне, если что, на дом.
— А не разбужу?— прищурилась Хачико.
— Нет, что ты. Звони, когда захочешь.
Я вышла из палаты, взглянув на окно. Светало. Сейчас не работают ни маршрутки, ни метро.
Сейчас совсем не хотелось идти пешком по снегу несколько километров.
Выйдя из больницы, я дошла до ближайшей остановки, и взяла такси.
Указала место.
Сумма, за которую меня довезли, оказалась немаленькой, конечно же, ночь, и ехать очень далеко. Однако я была благодарна и за это. Домой я приехала только к семи утра, и тут же отключилась, даже не заметив кота, который хотел есть.
Просто завалилась на кровать, в ботинках, и заснула.