Семейное фото

Что я подумал, когда впервые рассмотрел ее как следует? Я даже и не знаю, как это описать. Да, она казалась мне очень интересной — ее необычная внешность была для меня чем-то новым, таких девушек я видел лишь на картинках и по телевизору. Огненные волосы, очень длинные, глаза зеленые, немного больше, чем нужно, хотя я и не видел в этом изъяна — даже наоборот. Ната очень редко моргала. Может быть она забывала, что нужно моргать, потому что лицо ее очень часто было задумчивым, брови нахмуренными, она во время своих непонятных раздумий очень часто кусала губы. Я сделал заключение, что она весьма нервная, но после не особо замечал за ней особой беспокойности или нервозности. Она могла немного покричать, если ей этого уж очень сильно, но потом она быстро остывала и становилась такой же спокойной, как и до этого.
Находясь рядом с ней, я никогда не видел, чтобы она совершенно ничего не делала. Она могла часами просматривать все свои книги или перебирать диски, расставляя по понятной только ей классификации. Книг у нее было очень много — занимали отдельную комнату. Они были самыми разнообразными — от классики до современного фентези и милых детективчиков, которые она по видимому даже не раскрывала.
Когда она читала свои самые любимы книги — потрепанные и местами даже порванные, она выглядела по-настоящему счастливой, глаза сияли, улыбка иногда играла на лице. Ее глаза... Иногда они отражали все эмоции до единой, а иногда я ничего не мог по ним понять.
Я знаю, что я странный. Так мне часто говорили и я с этим даже не собираюсь бороться. Для себя я самый обыкновенный. Но если бы вы посмотрели или понаблюдали за Натой, то поняли бы, что эта девушка куда непонятнее, чем я. Я следил за ней, пока она не видела. Ее привычки, повадки, какие-то тайные мысли — все это стало настолько для меня принципиально важным, что я не мог просто так успокоиться, если бы не узнал ее еще ближе. Иногда я видел, как она украдкой смотрит на меня. В ее глазах я видел грусть по чему-то далекому, но я не понимал, какое я имею к этому отношение.
Пока она была в музыкальной школе, я осматривал ее комнату. На полке стояли самые любимые ее книги, ноты, которые мне были не особо понятны, тексты песен на разных языках. Личный дневник она вела на французском языке, который я в общем-то знал. Я смог побороть себя не читать его, но это далось мне с трудом — я весьма любопытный человек.
В столе я увидел многочисленные стихи, записанные на разномастных листочках, разным почерком и разными ручками. Видимо, эти стихотворения приходили ей в голову в самых непредвиденных обстоятельствах и Ната быстро старалась их записать, чтобы не забыть. Там же я обнаружил и ее рисунки. Сначала это были не совсем понятные мне каракули маленького ребенка. Скорее всего Нате тогда было не больше двух лет. Следующие картинки были немного аккуратнее, даже симпатичными. На других Ната начала рисовать лица людей. Здесь был неизвестный мне старик с очень морщинистым, но приятным лицом, затем женщина, очень красивая и напоминающая мне кого-то. Тот же взгляд грустных глаз, милая, но немного печальная улыбка. Это ее мама... На памятнике она выглядела немного иначе. Ну хотя что взять с человека, который наносит изображение на мрамор, совершенно не зная и не понимая этого человека? А на этом рисунке было все так четко показано, с такой невероятной любовью, которую я к своему сожалению, не почувствую никогда.
Я положил рисунки на место и закрыл ящик. Мне было немного стыдно, что я без разрешения шарюсь в чей-то комнате, но я нуждался в чем-то новом, в каком-то знании.
И я быстро нашел то, что мне поможет увидеть все это, все, что от меня каким-то образом скрывается. То, о чем мне важно знать.
Я нашел семейный альбом. Он был в красном красивом переплете, с золотистой нитью по краям. Я открыл его и первой же фотографией был семейный портрет. Трое красивых и веселых людей. Мужчина с приятным мужественным лицом, темными волосами и знакомыми зелеными глазами. Рядом женщина с ярко-рыжими волосами, голубые глаза даже на фотографии блестели, словно именно в этот момент она была так счастлива, как никогда на свете.
А позади них, обняв обоих за плечи своими маленькими ладонями, стояла Ната. Она улыбалась также светло, как и ее мама. На лице ни капли грусти или какого-то скрытого беспокойства — лишь счастье.
— Это наша последняя фотография, — услышал Эл голос за спиной. Он обернулся — в дверях комнаты стояла Ната. Она не злилась, но лицо ее было несколько печальным. Рюука с ней почему-то не было.
— Прости, — извинился я. — Но мне хотелось посмотреть на твою семью. Твоя мама была очень красивой.
— Я знаю, — улыбнулась Ната. Она подошла ко мне, взяла альбом и присела на кровать. Я сел рядом с ней, потому что чувствовал, что сейчас услышу что-то очень важное для меня. — Она, наверно, и сейчас красивая. Я надеюсь на это.
— Ты на нее так похожа, — добавил я. — Только глаза...
— Да, — кивнула Ната. — Папины глаза. У мамы голубые. Я в детстве так мечтала о таких глазах, как у нее, чтобы быть такой же, как и она.
Ната перелистнула страницу и теперь я увидел Нату вместе со своей мамой в обнимку. На фотографии Ната была младше, чем сейчас. Они стояли на фоне множества воздушных шаров, в кадр попали и другие люди, но на фоне матери и дочери они казались безликими и совершенно незаметными.
— Здесь мне четырнадцать, — ответила она на незаданный вопрос. — Это мой день рождения. Мне подарили этот альбом и мольберт. Тогда я была так счастлива, что вспоминаешь и на душе сразу так приятно... Тогда рядом были все, кого я люблю. Мои мама и папа, бабушка, самые лучшие друзья. Этого очень не хватает. Семьи нет, друзья разъехались куда-то. Странно как-то.
— У тебя больше нет родственников? — спросил я.
— Есть. конечно, — улыбнулась Ната. — У меня есть двоюродная сестра и тетка. Я должна была поехать к ним жить, но... я не могла оставить этот дом... и родителей.
— Ты молодец, — похвалил я. — Мне до тебя далеко. Жить одной, наверно, очень тяжело.
— Да, — кивнула Ната. — Очень трудно и морально и физически. Все делать самой, заботиться о себе, проблемы... Все это так банально, что даже противно. Когда родителей убили я только и мечтала поскорее забыться и ни о чем не думать, но заботы не позволили мне этого сделать. Похороны — это было тяжело. Но я благодарная своей тете. Она все организовала.
— А ты не почувствовала облегчения, когда записала имя убийцы твоих родителей в тетрадь?
— Нет, — покачала головой Ната. — Да, я отомстила за них, но это не дало мне того эффекта, на который я расчитывала. Я желала ему смерти и думала, что успокоюсь, если с ним что-то случится. Но этого не случилось и я до сих пор думаю: а нужно ли мне было все это? Может, я совершила самю ужасную ошибку в своей жизни?
— Если ты так думаешь, то скорее всего все совершенно наоборот, — сказал я. — Если бы я знал, кто мои родители... возможно мне было-бы куда тяжелее жить. Я их не знаю, не мучаюсь над вопросом, кем они были. Как они умерли? ИЛи умерли вообще?
— Ты мог бы попробовать что-то узнать о них, когда... все это закончится.
— А закончится? И чем же?
— Конечно закончится, — пожала Ната плечами. — Все рано или поздно заканчивается.
— Ты права. Спасибо тебе за откровение. Для меня это важно.
— Тебе спасибо, — улыбнулась Ната. — Спасибо, что выслушал.
Она поцеловала меня в щеку и положив альбом на место, вышла из комнаты.
Это был обычный поцелуй в щеку, дружеский. Но сердце у меня забилось как бешеное. Я улыбнулся себе под нос и понял, что впервые не особо хочу чего-то сладкого, а хочу совершенно иного, до этого мне неизвестного.