Все приходят за советом. А как же! Самый старший, самый старый, и, разумеется, самый мудрый!.. Словно тридцать лет в саркофаге я не спал, а только и делал, что читал философские трактаты... Между тем, я не могу до конца понять даже собственное тело. Вот этот зуд в кончиках когтей, например, к чему он? Желание кого-то из зверей? Реакция чужеродной плоти на внешние раздражители? Дженова его знает... Тут даже с научным образованием турка не разберешься...
А они все приходят и приходят. Как и нашли только... Как узнали, что я здесь... Живу, что ли... Ну да. Я прихожу сюда каждый или почти каждый день, ночую, чищу ганблейд. Значит, живу. А что дыры в стенах и потолок не везде присутствует или, вот скажем, ни света, ни воды — так это мелочи. Это им такие вещи нужны. А мне зачем? Выпустил крылья — вот тебе и крыша или та же постель. В темноте я вижу лучше, чем на свету. А дыры в стенах не дают почувствовать себя в ловушке. А вот им приходящим, неуютно. В принципе, я их понимаю — в свое время я бы тоже не пылал восторгом от посещения развалин какого-то готического особняка. Это как же прижать должно, чтобы все же прийти?..
Иногда я все же снимаю перчатку. Надо же давать телу отдых. Конечно, не самое красивое и не самое здоровое, но хоть такое есть, и на том спасибо. Я хорошо помню крио-кубы и капсулы анабиоз-стазиса, и связанную с ними бестелесную муть. И если одна рука фиолетовая и с когтями (да что ж вы зудите-то, чего вам надо?..) — то и ладно. Никто кроме меня ее не видел. Это я не хочу показывать. Не стесняюсь, просто не хочу. Или жалеть начнут, или фальшиво улыбаться, не расстраивайся, мол... А то еще напорешься на какую-нибудь экзальтированную девицу-готку, так до второго пришествия Сефирота и не отстанет. Это, мол, круто и "вааще гатишно". Зачем оно мне? Ну не такой я, как все остальные. Бывает. Это не повод смотреть, как на зверя в зоопарке, и хвастаться, что видел...
Потолочные балки очень удобное место. Наверно, у меня измененный центр тяжести — больше никто так сидеть не может, я, по крайней мере, не видел. Так и сидим — я и летучие мыши, только они вниз головой, а я вверх. Не потому, что неудобно, просто если повисну, то не буду видеть неба. А я хочу видеть. Это, пожалуй, единственное, что не изменилось со времен моего сна. Привет из прошлой жизни. А вот Лукреция не любила ночного неба. Она любила полуденное, а еще ландыши и рисовый пудинг с вишневым вареньем. И я всегда его приносил к ней в лабораторию во время обеденного перерыва. А месяца через два у нее началась аллергия на варенье — в Нибельхейме оно натуральное, без консервантов. Вот так — остались воспоминания о дорогом человеке, который научил меня любить. Сама Лукреция любила Ходжо. Ну что ж... Недолго, но счастлива была. Странное, конечно, счастье, но ей, небось, лучше было знать. Ангел-хранитель, перемазанный синтетическим вишневым вареньем не тревожит моих снов, как раньше. Это просто доброе и светлое воспоминание, как об умершей, но очень любимой матери, как о первом ручном кролике. Как о первой любви.
Да что ж вам все неймется? Утром Клауд приезжал, его байк ни с чем не спутаешь, ревел так, что я за три километра услыхал. Прощеный герой уже не метался, как пару месяцев назад, словно бы перерос это. Но за советом все же явился. Долго мялся, не зная, как сказать, а я не торопил. Потому-то и ходит он ко мне — я никогда не тороплю, не предлагаю чаю, не уговариваю просмотреть фотографии. А если гость голоден, я могу поохотиться. Кое-кому почему-то жутко нравятся крысы, если их запечь на открытом огне, разведенном посреди дома... Нет, не Клауду. Он голодным не приезжает, у него Тифа есть.
-Винсент... Это вот... Я не хотел брать, но она сковородкой пригрозила!.. — и достает сверток с домашним печеньем. Тифа никак не может привыкнуть, что мне есть не обязательно. Нет, я могу, конечно, но вот так, чтоб каждый день — нет. И передает через Клауда всякие домашние вкусности. Или сама привозит. Бывать ей здесь, правда, не часто доводится — как она сама признается, ее сразу тянет взять в руки щетку и запрячь меня в ремонт. Но она знает, что ремонт мне без надобности, что и так нравится, и никогда не лезет в чужой выбор.
Клауд мялся минут десять, рассказывая что-то о текущих делах в Мидгаре, а потом почему-то свернул на мое прошлое, и вскользь поинтересовался, говорил ли я Лукреции о том, что я ее "ну, сам понимаешь...". Я только вздохнул. Сначала долгие разговоры о воспоминаниях, своих и не своих, прощения, терзания, а теперь еще и это.
-Ты же взрослый парень, скажи уж, — попытался возразить я, но был непочтительно перебит:
-А то она не знает!.. — проворчал бывший солджер, усаживаясь на каменный обломок, — но я хочу, чтобы ей понравилось и запомнилось навсегда. — Вот так вот. Я ему посоветовал. Он покрутил пальцем у виска и сказал, что иногда я несноснее Рено. Ну-ну. Все равно ведь сделает, как я сказал. Потому что хоть и делает "морду кирпичом", но доверяет. Тем более — стал бы я просто так советовать выкинуть все свои стихи и цветы подальше, и увезти Тифу "куда — это секрет", если бы она сама мне в тайне не призналась, что с детства об этом мечтала... Ух, какой я коварный!..
За Клаудом явились сильверхеды. Вернее не так — Сильверхеды, потому что это уже не прозвище, а вроде как фамилия, не Ходжами же называться. Лоз опять провалил экзамены, у Язу творческая депрессия, а у Кададжа не получаются запеченные крысы. Не иначе как в моей развалюхе я вывел особо вкусных... Через час счастливый Лоз переделывает примеры, Язу строчит как сумасшедший, посидев на моей любимой балке (вернее, у меня на руках, чтоб не свалился), а Кададж умчался за силком. Дети-дети... Люблю детей. Всегда хотел, чтобы они у меня были. Ну вот и сбылась мечта идиота — целая тройня, хотя с их темпераментом и одного бы хватило. Живут они где-то на окраине и жутко гордятся своей самостоятельностью.
Стукнуло в голову приехать Сиду. Он убедился, что я вполне немертв и отдавать концы не собираюсь, пригласил в гости и смылся к Клауду чинить байк, чтоб не сдох посреди "похищения" Тифы.
Приезжал Тсенг. По работе, правда. Да, я еще и работаю. Деньги не особо были нужны, но скучно. А потом появились Сильверхеды, и стало возможным покупать им игрушки — даже если под игрушками подразумеваются новый пистолет или синхрофазотрон. Зачем он им, пока не знаю — все трое подозрительно-знакомо щурятся и говорят, что "это — секрет". Ну-ну, посмотрим.
Тсенг привез контейнер с разнообразной аппаратурой, которую его полевые отряды раскопали в Нибельхейме. Мое дело — понять, что это такое. Возможно, с ее помощью удастся что-то исправить. Я не о своей лапе, а о Сефироте. Бедный парень безвылазно сидит где-то в бункерах Шин-Ры и очень старается не уничтожать мир. Даже жалко его, хотя жалость — это недостойно. Передает приветы, обещает наведаться. Судя по всему, Сильверхедов будет четверо. Не сейчас, но когда-нибудь будет. А контейнеры Тсенг привозит бессистемно, что самого его раздражает невероятно — вутаец до мозга костей, он обожал порядок и все делал как положено. Хотя Юффи тоже вутайка, но таких разгильдяек еще свет не видывал. Она не наведывается только потому, что наследным принцессам, живущим в другом государстве как-то не с руки приходить в гости на свалку и есть крыс. Хотя она их тоже любит, неужели я так вкусно готовлю?..
Иногда, если партия большая, контейнеры привозит Руд. Он молчаливый и спокойный, но не потому, что играет в человека-стену, а потому, что я и так все знаю. Это, наверно, все-таки последствия долгой жизни — людей я вижу за их масками и общаюсь именно с ними. Тифа до сих пор не может забыть мой вопрос о телефонах на поле битвы.
Под старую аппаратуру я отвел целый угол куда никого не пускаю, даже Марлин с Дензелом, которые приходят сюда играть. Тифа просто счастлива — за детишками не уследишь, вечно суются туда, где опасно, а так вроде бы и под присмотром. Говорю же, люблю детей, пусть даже и не своих.
...Оказывается, я люблю людей. Оказывается, это приятно — помогать им, и наблюдать за результатом. Оказывается, вовсе не надо быть "самым крутым турком", чтобы тебя уважали и... любили.
Нет, сегодня однозначно день визитов! Новый шум снаружи, невероятно знакомый и в то же время непонятный. Почему-то сверху. Вряд ли это Кададж послал бахамута с запиской... Крышу затрясло.
Вертолет. Надо же... Я видел его всего три раза. Не вертолет, конечно, а пилота. Стесняется он что ли? Так кому сказать - не поверят. Ладно, буду рассказывать как анекдот... Рено посадил свой транспорт метрах в ста от дома, аккуратно и точно, я бы решил, что рисуется, если бы точно не знал, что так рыжий ведет себя всегда, когда его никто не видит. Он знал, что от меня прятаться бесполезно, вот и не принимал в расчет. Наверно, и появлялся редко по этой же причине. Вон он идет — как всегда лохматый, небрежный, правила не для него писаны. Знает, паршивец, что Руфусу на это плевать с горы крутой, лишь бы работал — а работал Рено на совесть.
-Привет, — помахал он для проформы, — Я свежак привез. Здоровый, в грузовик не влез, так шеф меня пнул.
-А как вытаскивать будем? — поинтересовался я, ни секунды не сомневаясь, что шеф там ни при чем, потому как сразу сообразил бы относительно этого пункта, и Рено просто не признается, что хотел повидаться. Небось, еще и специально по складам шастал, выбирал ящик побольше...
-А я тебя сейчас достану, ты превратишься в Хаос и сам все вытащишь, я и някнуть не успею, — на полном серьезе ответил он. Я покачал головой, и мы пошли разгружать вертолет. Сорок минут и много-много ругательств спустя мы задвинули герметично запаянную металлическую коробку в заветный угол, и прямо на пол присели передохнуть, ударение на"у", а то знаю я Рено. Мы молчали. Он не хотел ничего говорить, а я не навязывался. Я любил молчать. Он — нет.
-Винсент, — позвал турк, вполоборота глядя на меня, — и откуда ты такой взялся?
-Это секрет — отозвался я, вовремя вспомнив своего младшенького. Рено запустил пальцы в волосы, от чего прическа не очень пострадала из-за отсутствия таковой, и вздохнул
-Я тебе табличку привезу, "Психдиспансер" называется. Повесишь над дверью.
-Да у меня и двери-то нет, — заметил я
-Тогда еще круче будет, табличка без двери, — заверил меня Рено и положил голову мне на плечо. Я не возражал. Тем более, что он теплый в отличии от меня.
-Винсент... А чего у тебя имя такое длиииииииинное? Давай его сократим?
-Обойдешься, лентяй! — я щелкнул его по очкам на лбу. Понятно теперь зачем он их носит. А потом потрогал татуировки на лице, — Рено, зачем тебе это?
— Надо, — он устроился поудобнее, что вы хотите, дощатый пол и костлявый демон — не лучшее место, — все смотрят на них, и никто не смотрит в глаза.
-Чем тебе не нравятся твои глаза? Я же на свои не жалуюсь.
-Честные они у меня.
Я обнял Рено. Мне хотелось его обнять. Такого сильного, хитрого, умелого — защитить. От тех, от кого он прячет глаза и стесняется их честности. Ощущения порадовали разнообразием — то, что весь день творилось с когтями, стало твориться с языком. Что за психофизические эксцессы на мою бедную демоническую за... долю.
-Я тоже хочу, — совершенно неожиданно заявил турк. Я почти вздрогнул.
-Чего ты там уже хочешь? Крысу тебе поймать?
-Вот буду я еще с крысой целоваться, скажешь тоже... Ну, давай, хочешь ведь.
-?.. — сказать, что я был в шоке, значит сильно приуменьшить.
-Что, сам, что-ли, не понимаешь? — сообразил наконец Рено, — забыл? Когда тебя в последний раз целовали? Да что ж ты дергаешься, я же ничего не делаю... Неужели от слов?.. — Теплые руки Рено коснулись плеч, убрали волосы с лица, подергали за уши и легли на грудь. Турк безмятежно улыбался, очевидно, отлично зная, что благодаря особенностям своего демонического зрения я не различаю волосы и татуировки по цвету, и все равно смотрю в глаза.
-Хороший мой... Ну что ты дрожишь, да, представь себе, вот такие у меня извращенные представления о хорошем! А еще добрый, а погладишь — будешь ласковый... — Рено дует мне в ухо и кусает за мочку, явно из озорства или из любопытства — а как же, никогда демонических ушей не грыз, а тут такой случай...
-Подожди, — я отстраняю его, и Рено фыркает
-Щаз, разбежался, так я тебя и оставил! Мне тоже хочется, я же сказал.
-Подожди, я сказал, — я поднимаю левую руку, и на его глазах снимаю латную перчатку. Он смотрит со здоровым любопытством на лапу, а потом на меня
-И что? Мне надо упасть в обморок или закаваиться? Ты говори, не стесняйся, я ко всему привычный, нам в Шин-Ре еще и не то показывали, я, между прочим, шефа каждый день вижу...
Я протягиваю ему лапу, Рено осторожно трогает крайний коготь и внезапно ласково накрывает своей ладонью.
-Мне все равно. Татуировки, лапы, маски от этого мира — это не нужно. Поцелуешь ты меня сегодня или нет?! — Рено придвигается ближе, ныряя под локоть так, что моя демоническая конечность оказывается у него на плечах, - ах да, ты же не помнишь...
-Помню, — возражаю я, осторожно сжимая лапу на его плече и наклоняясь. Он прав, мне все время этого хотелось — физически ощутить влажное тепло его рта, его кошачий язык, терпеливые губы, внутренне открыться, и принять его — и себя — такими, какие мы есть.
-Ви-и-инни-и!.. — тянет этот рыжий мерзавец, прижимаясь, и честные глаза что-то уж больно подозрительно невинны.
-Да у меня и кровати-то нет, — смешался я, — неудобно же...
-Зато как романтично! — явно издеваясь, парирует Рено и опять целует. Может, и впрямь на дверь табличку повесить, только не "психдиспансер", а "осторожно — честный Рено"? А еще лучше — "не беспокоить!", а то принесет кого-нибудь нелегкая... Когда мы тут... М-м-м-м-м... Тепло... Хорошо... И правда, совсем забыл как это... И наконец-то прекратился зуд в когтях...
-А у тебя только рука или и ноги тоже? — интимно шепчет Рено, забираясь на колени и при этом ехидно улыбаясь, — Винни, поцелуй еще...
Ну вот как ему отказать?..