У него всегда был хороший слух. Эти шаги он слышит издалека. Такие знакомые, почти такие же, как прежде.
Ключ поворачивается в замке, и Судья Магистр входит в комнату.


Пленник не знает, известно ли хоть кому-то о том, что он жив. Вряд ли.
Впрочем, придет время, и те, кому следует, узнают об этом.
Не сейчас.
Он никогда не был заложником – судьбы, обстоятельств, людей. И не собирается вживаться в эту роль. Ему просто нужно время.
Чтобы набраться сил, чтобы оценить обстановку.
Понять…
Достижение такой огромной цели опустошает. Столько лет, столько усилий и жертв! Столько погибших…
Что ж, оккурии больше не властны над нами. Но – как, куда – жить дальше?
Сохрани он престол, заботы об Империи поглощали бы его.
Если б остались в живых дорогие ему люди, он думал об их благополучии.
Но Ларса сейчас в безопасности.
А ему нужно время.

Его тюремщику – тоже.


Он снимает шлем, обнажая до боли знакомый ежик светлых волос. В повороте его головы, в манере смотреть, в каждом его движении все еще живет его брат.
Он освобождается от доспехов – именно так их снимал Ноа.
Он подходит к человеку, к своему врагу, чье израненное тело он отыскал после битвы и привез сюда.
Враг повержен, враг на цепи, и способности, что дала ему оккурия, он явно утратил. Иначе разве он оставался бы здесь, разве не в его власти было бы освободиться?
Баш касается смуглой кожи, черных волос, вдыхает запах.

Что он ищет в этих прикосновениях?

Пленник смотрит сквозь приопущенные ресницы – словно не хочет видеть.
Он красив, это правда. Хищной, нехорошей красотой. Словно сокол на привязи, он сидит и смотрит, но отпусти – он раздерет тебе горло когтями.
Ноа касался этих волос, целовал эти губы. С тех пор прошло не так много времени. Кажется, будто чужая кожа все еще хранит запах Ноа.
Пленник не сопротивляется, когда тюремщик входит в его тело. Он никогда не сопротивляется. Просто смотрит.


Такие знакомые синие глаза. Твердый овал лица. Короткие волосы цветы спелой пшеницы.
Верных псов можно не ценить при жизни, но их смерть оставляет в душе рваную пустоту.
Скольких псов он потерял!

Рука лежит на его плече – так привычно. Пленник не спит. Тюремщик тоже. Спальня насыщенна мыслями и воспоминаниями – так плотно, что еще немного, и их можно будет увидеть невооруженным глазом.
Двое на одной кровати разворачивают гобелены памяти – то ли пытая друг друга, то ли исцеляя.
Ноа.
Оплакать мертвых – что в этом плохого?