У младшего из близнецов всегда была привычка спать на спине, широко раскинув руки, словно желая обнять весь мир. Точно так же он лежит и теперь, но не на кровати или диване, а на холодных камнях, залитых его же кровью. Не в уютном тепле комнаты, а на вершине огромной башни, под ледяным дождем и порывами безжалостного ветра. Только лицо, еще недавно искаженное болью и яростью, выглядит сейчас безмятежно-спокойным, словно он и в самом деле спит.
Настолько спокойным, что старший вдруг чувствует, как по сердцу пробегает неясный холодок тревоги, и склоняется над братом, всматриваясь в побледневшее лицо.
Нет, жив, просто все еще не пришел в себя. Слишком много сил было потрачено на поединок между теми, кто должен был сражаться плечом к плечу, на одной стороне.
Жаль, что получилось именно так. Но по-другому быть и не могло. Напрасно он лгал самому себе, до последнего думая о том, что, обретя силу и власть, разделит их со своим близнецом. Он ведь знал, что Данте никогда не согласится принять подобные дары. Даже от собственного брата.
Но что, если младший прав, отрекаясь от силы отца? Может быть, ради своей собственной, едва проснувшейся силы?
Теперь уже поздно думать об этом. Время для сомнений прошло. Отступать некуда. Остановиться, не пройдя пути до конца, невозможно.
Кончиками пальцев Вергилий касается щеки брата, поправляет растрепанные ветром волосы и поспешно отдергивает руку, увидев как на губах того появляется слабая, едва заметная улыбка.
Нет, не показалось. Данте действительно чуть шевельнулся, попытался вдохнуть глубже. Похоже, он вот-вот очнется.
Самое время сказать: «Прости меня, брат» – и уйти навсегда.
«Нет, не прощай, – думает Вергилий. – Иначе тебе будет слишком больно меня вспоминать».
Пусть эта боль останется только моей.
Вергилий поднимается с колен и уходит, унося в душе свой собственный ад.