— Дан, заплети на ночь волосы. А то снова запутаются.
Так уже однажды случилось, и, как ни старался старший из близнецов, привести в порядок прическу брата ему не удалось. Несколько прядей даже пришлось состричь. Верджил до сих пор не может себе простить, что допустил это.
- Ты слышишь меня? Заплети косу.
— Делать мне больше нечего – лениво огрызается младший, не в силах оторваться от телевизора. – Отстань, дай фильм досмотреть.
— Тогда позволь, это сделаю я?
— Смешной ты, Вердж! Вечно спрашиваешь разрешения. Я тебе что – хоть раз запрещал?
В самом деле, ни разу. Однако старший вздрагивает от одной лишь мысли о том, что однажды это может произойти, а потому поспешно приносит несколько расчесок. Из кипарисового и пальмового дерева. Никакого металла или (еще чего!) пластика, ведь это может повредить структуру волос.
Данте, насмешливо фыркнув, перебирается с дивана на стул, положив руки на его спинку, и позволяет брату заняться своей прической, обратив все внимание на экран телевизора. В данный момент его не интересует ничего, кроме дурацкой истории о сложных отношениях между вампирами и оборотнями.
Верджил расчесывает каждую прядь по отдельности, медленными осторожными движениями, стараясь не причинить брату ни малейшего неудобства. И продлить удовольствие для себя, насколько это возможно.
Волосы младшего на ощупь нежны, как тончайший китайский шелк. Мягкие, как у ребенка, и слегка пахнут медом. Наверное, потому, что он до сих пор пользуется детским шампунем – «как ты не понимаешь, Вердж, он же, когда попадает в глаза, не щиплется!»
Ему самому приходится использовать шампунь, кондиционер и прочую гадость косметической фирмы, в которой он имеет несчастье работать менеджером по рекламе. Корпоративная этика, черт бы ее побрал!
— Не дергай, – шипит младший.
— Прости, я буду осторожнее.

Поутру Данте расплетает и расчесывает волосы сам. А старший, затаившийся у приоткрытой двери ванной, наблюдает за этим нестерпимо красивым зрелищем. Он уже несколько раз опаздывал на работу, поскольку младший никогда не отказывает себе в удовольствии всласть поваляться в кровати, прежде чем встать.
Верджил почти ненавидит свою короткую стрижку. Однако выбранная профессия и соответствующее ей место в обществе налагают определенные требования. Выглядеть серьезно и солидно. Строгий костюм, строгая прическа и ничего лишнего.
Чего не скажешь о его брате. Юной рок-звезде дозволено все – носить кожаный плащ до щиколоток, десяток цепочек и браслетов, перстни в виде драконов и крылатых черепов. И, разумеется, – длинные волосы, серебряным водопадом ниспадающие почти до талии. Девчонки с ума сходят. Никто не знает и даже подумать не может, что точно так же сходит с ума и родной брат Данте. Нет, не сходит, – давно уже сошел, окончательно и бесповоротно. И ничуть не жалеет об этом.
Но все рано или поздно заканчивается.
Однажды вечером, вернувшись домой, Верджил видит то, чего ему не могло присниться даже в самом кошмарном сне. У Данте короткие волосы...
От прежнего пепельно-серебряного великолепия осталась лишь челка, как и прежде, почти достигающая кончика носа. И все.
— Что... ты сделал...
Голос предательски дрожит, но брат не замечает этого.
— А что такого? – смеется Данте. – Постригся. Видишь ли, слава, популярность, поклонницы – это ведь ненадолго. Я решил сменить профессию. И прическу тоже. Длинные волосы мне бы очень мешали. Эй, ты меня слушаешь?
Как можно слушать... Как можно видеть это...
Закрыть глаза. Бежать, пока не пришло в голову совершить что-нибудь непоправимое.
— У меня нет времени – нужно подготовить документы к завтрашнему совещанию!
Но, запершись в своей комнате, Верджил откладывает папку с бумагами в сторону, чтобы тут же забыть о ней. Снимает с полки спрятанную между книг шкатулку и достает из нее свернутую в кольцо длинную прядь серебристо-пепельных волос. Ту самую, которую он не смог расчесать год назад, а после, прячась от удивленного его поведением брата, несколько вечеров осторожно, по одной волосинке распутывал.
Все, что у него осталось.
«Данте, ну зачем ты так? Что же ты наделал...»
Серебряная змейка насмехается над ним.
«Твой брат тебя предал. Он отобрал у тебя то, что ты любил. То, чем ты восхищался».
Разве это можно простить?