Рубеж колючей проволоки строгий.
Дозиметрический контрольный пункт.
А рев машин груженных на дороге
Сжимает горло, как тяжелый жгут.
И пыль на сосны серые садится,
Кружится над накатанным шоссе,
Опалены жарой и ветром лица
На этой придорожной полосе.
Куда вы, хлопцы! Стойте, погодите, -
Вокруг такая щедрая весна!..
Но стонет шлях усталый, и водитель
Не знает тоже отдыха и сна.
Летят, летят машины на Чернобыль,
Навстречу с гарью, с черною бедой. Но без тревоги кажется особой
Взлетает жаворонок над травой…
Спокойно пара аистов летает
Над срубом придорожного гнезда
И в клещи мысль берет, не отпускает:
Так, где же затаилась тут беда?
Чернобыль, может вымыслы-химеры,
Кошмар, навеянный гриппозным сном?
Но все идут в Чернобыль, «бэтээры»,
Хоть и не слышен орудийный гром.
Здесь наши офицеры и солдаты
Оружия не носят при себе.
Так, где же те враги и супостаты,
Что с ними в грозной встретились борьбе?
Вокруг весна цветет и зеленеет,
Она такая дружная пришла…
А от раздумий мозг деревенеет:
Зло существует, но не видно зла.
Здесь шли бои, сражались партизаны,
На крошево крошили тут врагов.
Пылали села, кровенели раны,
Шел лютый бой у этих берегов.
Но вновь Полещуки землянки рыли, Спасения искали у земли,
И сами свой священный мир творили,
Из пашни сами всходами росли.
И снова села у дороги встали,
Укоренилась твердь Полещука.
Руин и горьких пепелищ не стало,
Осталось только память на века.
Земля людей спасала… Где же ныне?
Спастись, уйти в какую глубину?
Немеют неба дальние вершины,
Река уносит хмурую волну.
А солнце зной никак не поубавит.
Живицей пахнут сосны на корню.
Как оптимистом быть себя заставить,
Осилить неуверенность свою?
И как себя причислить к тем героям,
Что здесь рванулись первыми вперед?
Народа боль, печаль мою утроив,
Со мной в зону бедствия войдет…
Дорога жизни – узкая полоска,
Нельзя ни шагу в сторону свернуть.
Высокий лес, где сосны да березки,
Как щит, нам ограничивают путь.
В густых садах румянятся черешни,
Но к их плодам уже не подходи.
О дух весенний, чудотворец вешний,
От Украины горе отведи!
Теперь нельзя землянки вырыть снова.
Зажечь огни убогих каганцов.
Здесь респиратор да загар суровый
На лицах офицеров и бойцов.
Но такова уж человечья доля:
Прогрессу никаких препятствий нет.
Переживать нам остается с болью
За эту зону горестей и бед.
За тех людей, за доблестный характер,
Что весь в словах: « А кто же, как не мы?»-
И тут бойцы спокойно на реактор,
Не устрашаясь его смертельной тьмы
Автобус, тридцать раз уже омытый,
Проглатывает спутников моих.
Ревет мотор горячий деловито,
Колеса мнут асфальт без никаких.
Поток машин со щебнем и цементом.
Звон трубовозов, гулкий, как набат.
Под запыленным воинским брезентом
Дозиметристов суточный наряд.
А рядом – несколько собак бродячих
Еды – приюта просят у людей.
Железом знай звенит асфальт горячий,
Как бы к земле прикованный Антей.
Но вот уже виднеется Чернобыль.
Я был зимой тут, даже воду пил
Из этой вот криницы, чистой пробы.
Теперь криницу целлофан накрыл…
Как страшно видеть и не тронуть воду
В таком краю, где реки и пруды!
Кто ж оторвать посмел от губ народа
Глоток живой, целительной воды?
И словно в эти самые минуты
Я слышу, кто шепчет горячо:
-Мы не цари природы, а, по сути,
В невольниках у атома еще…
И кто докажет, что не правда это?
Сидящие на формулах мужи,
Что все открыли будто бы секреты
И поперек им слова не скажи?
Смотрю я на Чернобыль, землю вижу
Во всем богатство красоты живой,
Теплей квартир в прохладе спелых вишен
И что отныне стало нежилой.
Безлюдной улицей на Припять едем,
Тревожное молчание храним.
И аисты летят за нами следом,
Как будто в небе безопасно им.
И снова мысль меня гнетет и давит:
Вернутся ли они в свое гнездо,
Коль тот, четвертый, люди не заставят,
Остыть, осесть на каменное дно?
Мы, люди, что? Мы - мужества солдаты.
Но аисты нам, может, не простят
И подожгут, как в сказке, наши хаты,
И отомстят за гибель аистят.
А воробей, который так беспечно
В отравленной купается пыли?
Судьба, не уделяй нам славу вечно,
Коль правду уберечь мы не смогли!..
И появился город из-за леса
Видением, придавленным к песку.
Открыла даль туманную завесу,
Нам, показав широкую реку.
А над рекой – громада из бетона.
Опутанная сетью проводов.
Трубы высокой дымная колонна
Касается пролетных облаков.
И тот, четвертый, черной злобой
Стоит над зеленью весенних трав,
Все заслонив минувшее собою
И все надежды наши растоптав.