Разрушенный бетон и арматура
Торчит из покореженной стены.
Все это смотрит горестно и хмуро
На синеву небесной вышины.
-Туда нельзя, - сказал мне мой начальник.
Он скуп на слово и суров лицом.
Уселись хлопцы, как в горячий чайник,
В наш «бэтээр», оправленный свинцом.
Мы двинулись вперед сквозь перелесок,
Вздымая пыль столбом что было сил.
А ветерок весенний куролесил
И пыль куда-то дальше относил.
Тут свой контроль, своя тут зона в зоне
За нею – смерть незримая лежит,
Хотя и тут с надеждой иллюзорной
Кому-то надо действовать и жить.
Вокруг пустынно, только одинокий
Дозиметрический оставлен пост,
Как оголенный бурею жестокой
На берегу единственный утес.
Туда-сюда проходят вертолеты,
И ноша их тяжелая видна.
Гудят небес лазурные высоты
Так с кем идет воздушная война?
Зачем я здесь стою, а где-то, кто-то
Идет в атаку рядовым бойцом
Или сидит в кабине вертолета
Груженного азотом и свинцом?
Скажи мне, мой народ, моя держава,
Хотя б на миг открой мне свой секрет:
Коль есть на этот подвиг право
То почему лишен его поэт?
Вы скажете: мы бережем поэтов
Певцов эпохи бережем ряды…
А я б хотел упасть на землю эту
На это грани атомной беды,
Стать частью той земли, что чашу горя
И горькой доли выпила сполна
Кибенок, Правик – истинно герои.
За гибель их гнетет меня вина.
Где были те, что так рапортовали
О том, что, дескать, все идет на лад,
Что с высока смотреть беспечно стали
На своенравный атомный заряд?
Их образумит смерть героев, муки
Еще живых и будущих калек?..
Пусть у лжемастеров отсохнут руки.
Цена их спеси помнится во век.
Я мог и про аистов на крыше,
Про соловьев лирический напев,
Но то, что здесь и видел я, и слышал,
Рождает горький и бессильный гнев.
И как могу я выводит рулады,
Произносить дежурное словцо,
Коль за измену хлопцы, за неправду
Мне плюнуть обязательно в лицо!
Давай-ка, Миша, мой солдат-сыночек,
И мы с тобой на четвертый блок!
Но мой водитель говорит не хочет
И ворошит волос упрямый клок.
Он лишь сказал, что нет ему приказа,
А без него – берите вот ключи…
Я про себя тогда подумал сразу:
Молчать слова, когда гремят мечи…
А ночь уже коснулась мертвой зоны
И окунула в темень Терехи.
Прошили звезды полог небосклона,
И травы стали сонны и тихи.
И лишь в походной бане, из под тента,
Выходит пар, как седовласый дед. Из узких щелей мокрого брезента
Сочится тусклый, желтоватый свет.
Промчит порой патруль автомобильный.
Лучами сват по хатам проведет.
И вновь покой, тревожный и немирный,
На припятскую землю упадет.
А соловьи в сиреневом расцвете!
А жаворонок ранний перезвон!
Не верится порой, что на свете
Все это правда, а не тяжкий сон.
Вот это женщина, я вижу, пробежала,
Что прорвалась сквозь многие посты
И у колючей проволоки ржавой
Солдата просит:
-К хате пропусти!
Я только загляну, я только стану
На тот порог, что выстрогал мой брат…:
И наплывает, словно из тумана,
Сквозь сетку слез смутившихся солдат.
Он сам бы рад пустить хозяйку к дому,
Но говорит, что «надо потерпеть»…
И что сказать солдату молодому,
Когда за этой проволокой – смерть?!
А над селом радиостанций мачты,
И зуммеры тревожно в ночь летят.
И в школьном классе занимают парты
Подразделение молодых солдат.
Идет урок, как с должной опаской,
Бойцам дезактивацию вести.
Двадцатый век учительской указкой
Укажет им нелегкие пути
И в этом мире, темном, полузрячем,
Не удержать сомненья в берегах:
Четвертый блок мы в саркофаг упрячем,
Но как нам в саркофаг упрятать страх?
Да, пролетят стремительные годы.
Вздохнет земля, вернутся люди в дом.
Но будем помнить тот урок природы,
Что пережили мы с таким трудом
И будем чтить великие законы,
Что б мудро шаром управлять земным,
Что б не оставить страшной мертвой зоны
Потомкам и наследникам своим.