"Месть – сильное чувство. Во имя мести любой способен бежать быстрее, неся свой гнев всему миру. Вопрос в том – согласишься ли ты бежать, когда на твоём пути встаёт пропасть? Так что стойте, остроухие ублюдки, и наблюдайте за тем, как пало всё то, что для нас дорого. В этом виноваты только ВЫ. Да-да, именно вы, жалкое сборище самоуверенных свиней. Хорошего дня, а я сваливаю"

Керсаин Вас’хатарса, «Утешительная речь для проигравших», Руины Кель-таласа, 617-й год.

***

Времена наступают тёмные и мрачные, а глаза видят постоянный ужас, творящийся где-нибудь на границе со злом. Но тьма велика, и многие герои, которые убивают какое-нибудь великое, «первородное» зло, как им кажется, упускают многие другие проблемы. Они низменны, их никак нельзя избежать, и они есть. Потому их стараются всячески избегать, или даже так – «помогать по возможности», чтобы не позволить обострённому чувству совести их сожрать изнутри.

Сейчас, сидя здесь у камина вместе с такими же несчастными, я понимаю: насколько я еще мал и ничтожен. Мне двенадцать, а мир еще слишком беспощаден, чтобы сражаться за свою жизнь. Без помощи ты обречен на полное уничтожение.

***

Если кто-нибудь нашел этот журнал, то я начинаю подозревать, что мой Покровитель погиб. Или настолько обхитрился, что решился выложить мой дневник на продажу. Меня зовут Орсон, и я младший сын Дарена и Греты Бейликов. Мой отец умер давно, я его даже не помню. Я был совсем маленьким, и мама рассказывала про него не так уж и много. Точнее, я даже этого не помню. Право слово, нужно было её побольше слушать.

Мы жили в тихой деревне, недалеко от Хиллсбрада. Мама рассказывала, что отец очень давно привёз её сюда, чтобы жить спокойной тихой жизнью, подальше от крупных столиц, которые ему чем-то не нравились. Мама моя родом из Штормграда, и даже здесь, в приюте я узнал, что у неё было немало друзей.

У меня был еще старший брат, Гаррет. Он ушел на войну и не вернулся. Я до сих пор его помню. Особенно я помню, как он готовил медовые пироги. Он отлично их готовил, и даже за кухонной плитой он был лучшим из лучших, иногда даже лучше мамы.

Я хочу всем рассказать о том, что случилось в один счастливый летний день. Я стараюсь прятать свой дневник от злых управительниц, однако вчера я чуть не попался, и теперь меня будет ждать весёлая трёпка…



"Мир поистине жесток. У тебя было всё хорошо, всё прекрасно… и судьба может отвесить тебе ТАКУЮ звонкую оплеуху, после которой будет очень трудно встать, да еще и в ушах звенеть будет. Но каждый, если он не лишен ног, пытается это сделать. А пока ты этого не поняла, закрой рот и задери юбку, пока я тебе не вышиб мозги. И лучше тебе, солнышко моё, не кричать на помощь, я нервный…"

Что уж тут поделать. Твоя судьба тоже тебе отвесила оплеуху. В виде меня.

Керсаин Вас’хатарса, «Утешительная речь для пойманной девственницы». Где-то в лесах за Штормградом, наши дни.

…Я задержался у тёти Марты, когда всё это произошло. Мне полгода назад исполнилось двенадцать, и я это помню очень хорошо. Уже наступил вечер, а я всё никак не мог ответить на один очень сложный вопрос по истории. Таково было моё домашнее задание. Я должен был прочитать историю великого героя Андуина Лотара. И замкнулся на одном простом вопросе: почему он победил, даже когда погиб? Казалось бы: великий герой погибает в неравном бою, его смерть – это шок. Солдаты в панике, они лишились командира. Но всё происходит в точности до наоборот. Они сметают орков, подобно морской лавине.

-Дело не только в героях, — пояснила Марта. Её простое, застиранное до дыр платье пахнет весенними цветами. Это неудивительно, ведь его стирали мы вдвоём – я и мой друг Гари.

Она была очень молода. Ей было двадцать, или даже двадцать пять, но она очень умная и добрая. Всегда помогала нам, а мы – ей, чем могли. В детстве она тоже потеряла родителей, как я сейчас, но ей повезло куда больше – её воспитывала бабушка, и научила её многим полезным вещам.

-Дело не только в них. Иногда один их образ способен пустить воинов на поступки, достойные своих героев. Они знали, за что сражался Андуин Лотар, и покажи они слабину, падёт всё то, за что он сражался. И все его предыдущие заслуги попросту сотрутся под орочьими топорами. Так и запиши.
-Не могли бы вы это повторить? – спросил я. Боюсь, что это слишком тяжело для меня. Да и миссис Дойн не поверит, что я сам до этого додумался.
-А вообще, — ласково сказала она, приобняв меня, — каждый человек способен быть героем. Вне зависимости от того, малое добро он совершил, или большое. Плевать даже на то, что он решил в истории. Большим можно быть, даже будучи маленьким…

***

На дворе не было темно. Весна еще праздновала в нашей деревушке, и, проходя мимо местной гостиницы, я слышал чьи-то пьяные крики. Пожалуй, идти мне туда пока не стоит.

Дома свет не горел.

На заметку: однажды Гари принёс бутылку, в которой было немного пива. Странный вкус, очень горький. И я до сих не могу понять, почему люди готовы на убийство ради таких напитков. (последняя строчка приписана, видимо, гораздо позже, поверх полей журнала) Это произошло с мамой и папой Марты.

***

Придя домой, я не верил своим глазам. Все вещи были разбросаны, большой мамин шкаф был свален на пол. Была разбита вся посуда, а кровать, на которой я сплю, разломана на две части.

И много людей. Взрослые люди с мечами и факелами освещали тёмные комнаты моего дома. Некоторые из них носят железные шлемы. С синим львом на доспехах.

Ко мне подошел один из них. Я его никогда не видел. С длинными усами и коротко постриженной головой. У него на правом глазу висела черная повязка, а говорил он очень громко и раздраженно, как будто его очень сильно разозлили. Как у нашего тавернщика, когда мы слишком близко подходим к гостинице.

-Что здесь делают дети?! Это место преступления, гром меня раздери!! Парень, чего тебе надо здесь? – закричал он на меня. Я как-то сразу же смутился и выдал:
-Я домой… пришел.

Человек с повязкой на глазу нахмурился.
-Домой?.. Грецель! Кто этот молокосос?!

Вперёд вышел Джон Грецель, капитан местного ополчения. Я его знал, он иногда приходил к маме. Чинил некоторые вещи. Тихий, спокойный, ему сорок лет, а он всё еще не мог найти себе жену. Он с моей мамой частенько это обсуждал.
Его глаза расширились, когда он меня увидел. Он пробормотал что-то «Не может быть», после чего шепнул тому мужчине:
-…сын Греты.
-Вот как? Грецель, за мной, — они отошли, и о чем они разговаривали, я уже не слышал. Через три минуты Джон подошел ко мне:
-Орсон, послушай… ты можешь мне верить?
Я кивнул. Конечно, я хорошо знал его, и мог ему верить.
-Твоя мама… как бы так объяснить… она в отъезде, — продолжил он, — ты… никогда не бывал в Штормграде? Это столица...
-Где мама? – спросил я. Но ясного ответа так и получил. Я верил Джону, и знал, что моя мама тоже доверяла ему. И это значило, что мои счастливые деньки закончились.

Меня увезли в Штормград. Никто не посмел взять меня здесь в опеку – ни Марта, ни Джон, никто другой. Было очень грустно покидать родную деревню, но я знал – когда-нибудь я и мама вернёмся обратно. Приберёмся здесь и купим новую кровать.