«Осторожно, двери закрываются», ─ прозвучал в громкоговорителе вежливый, с металлическими нотками голос. Сидевший на месте в самой глубине последнего вагона мальчик лет четырнадцати не обратил на него внимания, вернее, не обратил внимания на смысл произнесённой этим голосом фразы, но интонация, с которой она была произнесена, словно ланцетом полоснула по его и без того израненной душе. Но в то же самое время этот, коснувшийся его слуха, вестник из внешнего мира, несколько привёл Синдзи в чувства и заставил оглядеться по сторонам. «Где это я?» ─ было первой мыслью Третьего дитя, которую можно выразить логически связной фразой, впрочем, ответ на этот, почти инстинктивный вопрос нашёлся быстро, конечно же, это экспресс, курсирующий по пригородам Токио-3, как часто он садился на него желая убежать от насущных проблем, вернее, от себя самого… Вагон был почти пуст, кроме Синдзи здесь были только две старшеклассницы в форме какой-то школы, скорее всего, частной (ведь во всех муниципальных после последнего нападения ангела занятия были отменены), как же дико, как неестественно, звучал их оживлённый разговор в этой пустой, мерно покачивающейся железной коробке, мёртвой и холодной, как и весь мир… впрочем нет, это его мир был пуст и холоден, это он стремился к такому же спокойному и размеренному существованию, которому никто и ничто не мешает… А вокруг идёт совсем другая жизнь, та самая, от которой он лет с четырёх сначала бессознательно, а потом всё более и более осознанно старался абстрагироваться, идёт даже там, где по определению, есть место одной лишь её грани ─ страданиям, но даже и в подобных ужасных местах есть не только они.
Военные и рабочие, исполнив свой профессиональный долг, также как и эти девушки, весело болтая, идут пропустить по кружечке пива или домой, где, быть может, ждут их дети ─ новые жители этого, полуразрушенного мира, Кенске отправился в больницу к Тодзи, не забыв прихватить ноутбук с новыми фотографиями девочек, конечно, и Икари Синдзи был приглашён туда, но что толку лишние полчаса общаться с людьми, которые всё равно этим же вечером уедут?… Собственно, даже то, что сейчас в этом самом вагоне горит свет и он движется ─ проявления этой же самой жизни, бурлящей, деятельной, разноцветной, многогранной, способной приспосабливаться к любым условиям, от чего порой становящейся глупой и жестокой, но не перестающей быть прекрасной…
Но разве есть вина Синдзи в том, что он был выключен из этой самой жизни, что попробовал в ней лишь очень немногое и самое плохое? Есть, но вина эта не больше, чем у солдата побеждённой армии перед пленившими его и собирающимися предать суду победителями ─ он просто действовал, находясь во власти обстоятельств… Тогда в его комнате, когда Мисато вошла и взяла его за руку, он отверг её, отверг не потому, что не любил этого, возможно, самого дорогого для него человека, не потому, что хотел побыть один в конкретно этот момент, но потому, что боялся, боялся, что вновь повторится та же история, что с матерью, отцом, Рей, даже Аской…
Последние лучи заходящего солнца окрашивали развалины в цвет крови, Мисато говорила, что именно где-то здесь нашли Аску… Напеваемые кем-то звуки девятой симфонии Бетховена заставили Третье дитя обернутсья…