В темноте каменного подвала, где было до противного сыро, скользко и душно, что-то зашевелилось. Храбростью, признаюсь сразу, я никогда не страдал, и теперь, заметив нечто постороннее и, как сразу оказалось, не совместимое с моей жизнью, быстро постарался отстраниться. Отскочил назад, закономерно поскользнулся и рухнул на пол, зацепив копчиком каменный угол. Поморщившись от тупой боли в пояснице, я поднял глаза и в ужасе замер: из темноты ко мне выползала огромная змея, шипя и упорно смотря мне в глаза. Я попятился, но, конечно же, сзади уже была стена. От змеи мои попытки смыться не укрылись, и она в одно движение оказалась возле меня. Скользкие кольца, сжимаясь, обвили мое и без того тощее тельце…
…Резкий щелчок от удара линейки об стол раздался возле самого уха, я подскочил, зацепился обо что-то и почему-то оказался сидящим на полу. Со всех сторон до меня донесся смех. Тряхнув головой, я осмотрелся.
Сидел я, понятное дело, на полу кабинета английского языка между двух соседних рядов. Мои одногруппники, порядком уставшие от нудных уроков английского стоявших сегодня аж двумя парами подряд, сейчас тихо расслаблялись, откровенно смеясь над моим путешествием на пол. Учительница – Валентина Игоревна, маленькая тощенькая рыжая и страшная как смерть, — стояла возле моей парты с металлической линейкой в руках и сквозь стекла очков смотрела на меня, гордо приподняв подбородок.
— Волков, опять спим? – прищурившись, она начала допрос.
Нет, ну вот зачем задавать и без того всем понятные вопросы? Или она думает, что я падал бы также, если бы не спал?
— И когда это только закончится? Как ни урок у нас, так Вы обязательно спите на парте.
«В следующий раз улягусь на скамье», — мысленно пообещал я ей и, поднявшись с пола, отряхнулся.
— Сколько это еще может продолжаться? Вы уже взрослый человек, и должны прекрасно осознавать, что от Вас требуется и к чему Вам нужно стремиться, — окинув меня цепким взглядом, англичанка развернулась и направилась к доске. Смех уже стих, только с дальних парт еще доносились тихие смешки. Я сел на место, прикидывая, чем бы заняться, чтобы не уснуть снова.
— Открываем учебники на странице…
Голос Валентины Игоревны потонул в звуке звонка на перемену. Вся моя группа, в считанные секунды покидав вещи в сумки, покинула кабинет английского. Я, естественно, вместе с ними – не хватало еще услышать ставшую уже родной фразу: «А Вас, Штирлиц, я попрошу остаться».
Т.е. Волков. …Да, я не представился. Артем Волков, 19 лет. Учусь в лицее на первом курсе, благодаря чему временно откосил от армии. Тощенький, среднего роста, мускулатуры – кот наплакал, рожа – вроде нормальная, а также какие-то странные то ли серые, то ли голубые глаза и лохматые светло-русые волосы, которые пора бы уже обстричь.
Проходя мимо вывески с расписанием, я бросил на него взгляд, вспомнил – читается «увидел» – про русский язык в качестве последней пары, поморщился и решил по-тихому смыться. Проделать это было легко: перемена только началась, и учителя еще не выбрались из кабинетов в коридор.
Осмотревшись, я закинул ранец на плечо и расслабленной походкой направился к выходу из здания.
«Все хорошо, я просто иду покурить на улицу», — говорил я себе. А как иначе? Малейший напряг, и кто-нибудь обязательно прицепится. А так: ты уверен, что все хорошо, и все уверены в том же. Выйдя к гардеробу, я поискал взглядом тетю Любу – нашу гардеробщицу, все видящую и все знающую. Мне повезло – ее нигде не было, и я спокойно вышел на улицу. Здесь тоже еще было пусто.
Проскочив ворота, я вышел на улицу и неторопливо направился прочь от лицея. Отойдя на пару кварталов, я вышел к автобусной остановке. Народу в это время здесь было не так много. Я со спокойной совестью закурил, скользя взглядом по небу. А посмотреть было на что: часть неба уже была покрыта черной тучей, продолжающей медленно, но неумолимо скользить дальше. Изредка в ее теле проскакивали длинные белесые молнии, но грома еще не было слышно: в городе все же было шумно, и тихий грохот просто перекрывал шум машин.
Постепенно поднялся ветер, вновь сверкнуло. Я не осознанно начал считать секунды. Одна…, две…, три…, пять…. Еще далеко.
Подъехал автобус, пропустив вперед какую-то старушку, я выбросил окурок и вошел следом. Расплатившись за проезд, я окинул автобус взглядом и, не найдя свободных мест, отошел к окну, держась за поручни, на ходу включая музыку и вставляя наушники в уши. Музыка тут же заглушила звуки города и надвигающейся грозы звуками рока и металла.
Ехать предстояло не долго, минут десять-пятнадцать. Эта часть города еще была совсем молодой и малозастроенной. Автобус проехал под автострадой, свернул на тихую улочку и вскоре уже ехал по лесу, который почему-то еще не вырубили.
Видя, как сгибаются деревья под порывами ветра, а за окном становится все темнее, я прильнул к стеклу, стараясь поймать кусочек неба среди крон деревьев. Поймал. Небо было темным, туча шла довольно быстро. Я снял наушник, когда заметил очередную молнию и стал считать секунды. Одна…, две. Грохот, от которого создавалось ощущение упавшего пианино на верхнем этаже. Усмехнувшись, – да, грозу я всегда обожал, особенно такую, — вернул наушник на место и стал смотреть вглубь леса между деревьев.
Расслабляясь и наслаждаясь бурей, я вздрогнул: по стволам двух берез пробежали фиолетовые разряды – от корней к верхушке. Растерявшись, я осмотрелся: не видел ли кто-нибудь еще этого? Но, похоже, больше никто не заметил этой странности. Решив, что показалось, я прикрыл глаза и выбросил все постороннее из головы.
Автобус свернул на развилке, впереди показались высотки и опушка леса. Я покрепче перехватил поручень, зная какие извилистые здесь дороги. Автобус резко качнулся влево и почти сразу вправо. Снова влево, …и тут автобус хорошенько тряхнуло. Я еле устоял на ногах. Молча выругавшись, выровнял свое положение. И автобус снова подскочил. На этот раз я не удержался, скользкий поручень выскользнул из ладоней, и меня хорошенько приложило о стекло спиной и головой. Тело неожиданно обожгло, по поручням проскочили фиолетовые разряды, и автобус начал заваливаться на бок. Я схватился за поручень, радуясь, что даже с приближением лета не снял с правой руки кожаную обрезанную перчатку. Кожаной перчатка только выглядела, на деле же была прорезиненной, и теперь я надеялся, что она убережет меня от удара током.
Удара током я не ощутил, но почувствовал тысячи иголок, втыкающихся в мое тело – не глубоко, всего на пару-тройку миллиметров, но и это было не очень-то приятно. Фиолетовые молнии уже заполонили все пространство автобуса, прекрасно обходясь и без проводящей электричество поверхности. Одна из них все же дотянулась до меня и тихонько ужалила в висок….
— Ну? И долго ты еще собрался вот так бесстыдно проваляться на сырой земле? Решил себе мужскую гордость отморозить? – прозвучал ехидный мужской голос.
Сообразив через силу, что обращаются ко мне, я повозился, ощутив толпы синяков на своем теле, и открыл глаза. Я и впрямь лежал на мокрой от дождя земле, небо уже просветлело, а вокруг было как-то странно и неуютно. Сел, осмотрелся и присвистнул: сидел я на какой-то полянке в лесу, и лес был явно мне не знаком. Тем лесочком, через который мы ехали, он быть не мог — не такой уж тот лес был и большой, да и звуки города там было слышно. Этот же лес был абсолютно другим, человека здесь не чувствовалось вообще. И как это меня занесло сюда? Куда ж это надо было свернуть водителю, чтобы так заблудиться?!
Кстати, а вот и сам автобус. Стоит в десятке метров от меня, и хоть бы хны. Только все равно как-то тихо стоит. А где зараза-водитель, не знающий своего маршрута? Кондуктор? Где возмущенные пассажиры?
Я встал – тело, не смотря на все синяки, почти не болело, но, конечно, это только пока, вот утром мне будет весело…. Смахнув с одежды – оказавшейся сухой — налипшую траву и кое-где грязь, я направился к автобусу.
— Может, сначала поговорим, а потом пойдешь туда? – снова раздался этот ехидный голос. Только теперь в нем сквозила какая-то …осторожность, что ли?
Я осмотрелся, но почему-то никого поблизости не обнаружил. …А, глюки.
— Чего?! Это я-то глюк? Ну, ты, братец, обнаглел, — «голос» явно разозлился и обиделся. Решив не вдаваться в подробности, я остановился и спросил:
— Ну, и где ты?
— Где-где… в тебе, где ж еще-то? – недовольно пробормотал «глюк». — Так, еще раз и в глаз, понял? Последний раз повторяю, я не глюк. Я – часть тебя. Причем весомая часть, и избавиться от меня так просто не получится. …И да, у меня есть имя. Крис, приятно познакомиться.
— Не понял…. Какой еще, к демонам, Крис?
— Какой-какой… вполне себе живой, знаешь ли. …Ну, ладно, не совсем живой, но и не мертвый.
— Живой, говоришь? – я окинул автобус взглядом и не торопясь направился к нему. – Так чего же ты внутри меня-то сидишь? Да и откуда ты там вообще взялся?
— Это длинная история, поэтому поговорим позже. А сейчас у меня для тебя просьба: не входи ты…. Поздняк метаться…
Я вошел в автобус, тихо обомлел и, наверное, стал белее простони. Зато мне сразу стало понятно, почему на поляне так тихо.
Автобус был полон трупов. И ладно бы это были просто умершие люди, я бы отнесся более спокойно – в наше время и не к такому привыкнешь. …Все они представляли собой иссушенных мумий, из которых выпили все соки, оставив лишь кости да кожу.
Я сразу ощутил рвотный позыв, зажал себе рот рукой, подался назад, оступился и выпал из автобуса. Как ни странно, меня так и не стошнило. Постепенно я успокоился, отполз на десяток метров от автобуса и закрыл лицо руками.
— Тебя интересует, что с ними произошло? – спокойно поинтересовался Крис. Я кивнул. – Все просто: я был голоден.
— Ты… ты… чего?
— Я был голоден. Подходящей пищи не было под рукой, и мне пришлось питаться этими людьми.
— Погоди…, но ты же… внутри меня.
— Ну, да. А что мне помешает захватить власть над твоим телом и отправиться спокойно обедать? …Можешь быть спокоен, они даже не запомнили, как умерли. Люди соображают в десятки раз медленнее, чем действую я, когда охочусь или играю.
— Кто ты?! Откуда ты вообще взялся внутри меня?! – я зажмурился. Вот теперь мне действительно стало страшно. Нет, конечно, Крис мог и врать, но я своими глазами видел то, что осталось от пассажиров.
— Успокойся, во-первых. Во-вторых, сядь вон на ту скалу – она теплая, хоть не простынешь, — Крис говорил спокойно и уверенно. – Эх, как же с вами, людьми сложно.
— А ты, значит, не человек? – я поднялся и пересел на скалу по совету Криса: болеть как-то не хотелось, да и было странное чувство, что ближайшее время мне будет просто некогда болеть.
— Вот тут ты прав: болеть и маяться дурью нам будет некогда. А я… ну, да, я не человек и никогда им не был. Ну и что?
— И все же. Кто ты? – уже спокойно спросил я. Узнать, кого ж черт занес в мою голову, ну очень хотелось.
— Кто-кто… конь в пальто! ... Я Темный Дампир, …хотя ничего это тебе не скажет.
— Ну, кто такие дампиры я знаю. Но почему вдруг темный? Или что? Светлые с некоторых пор появились?
— Скажем так. Это основано на наших моральных и, не смейся, душевных, сторонах. Светлых дампиров, конечно, нет. Но есть обычные дампиры, Темные и Потерянные. Темным дампир может стать, если что-то кардинально изменило его жизнь и при этом возникла особенная ненависть. Эта ненависть дает силы дампиру, но и она же может его убить. А Потерянные…. Потерянным дампир становится, забыв свою ненависть. Вместе с ней разрушается рассудок, и дампир становится просто животным, убийцей без мыслей, с голыми инстинктами.
— А Темный может стать обычным дампиром? Если дампира вообще можно назвать обычным, — я почему-то в этом сомневался.
— Нет. Есть три состояния дампира, и они идут последовательно друг за другом. На третью ступеньку никому не хочется попасть, да и на вторую мало кто попадает. …В обратную сторону эта цепь, увы, не работает.
Мне показалось, или в голосе Криса прозвучало сожаление?
Темный дампир внутри меня немного помолчал, а потом тихонько рассмеялся каким-то по-отцовски теплым смехом, что я аж заслушался:
— Надо же, не думал, что все пройдет так просто. …Ладно, нам с тобой пора идти домой. А то потом обоим влетит, причем и морально, и физически поддадут.
— А в какой стороне дом? – я осмотрелся. В голове не было ни одной идеи, как добраться до дома.
— Расслабься, я сам доведу тебя.
И мое тело действительно самостоятельно направилось через лес к городу, все дальше и дальше уходя от злополучного автобуса.