Казалось, Лондон в этот поздний час уже спит. Только фонари, эти вечные стражи ночи, неусыпно стояли во мраке, освещая пустынные улицы. Однако город этот даже и не думал о сне. В некоторых местах было очень даже оживленно. Например, сейчас два вампира и один ватиканский экзекутор из Агентства Погребения — вот уж действительно странная компания! — ищут некоего господина, который, как им думается, собирается в ближайшие два дня уничтожить этот огромный город. Этот господин тоже, несомненно, не спит, ведь его планы требуют тщательного осмысления, да и сон ему, в общем-то, не нужен... Но даже если оставить его в покое, в городе найдется, за кем понаблюдать.
Вот по улицам идет женщина. В пропыленном оранжевом плаще с высоким воротом, с внушительного вида несколько старомодным дорожным чемоданом, который она держит за единственную ручку — сразу видно: путешественница. Эта дама и правда проделала очень и очень долгий путь. Но сейчас она возвращалась вовсе не домой; этот город можно было бы назвать лишь ее профессиональной родиной. Впрочем, кто знает, где же находится ее дом. Возможно, его и вовсе нет на этом свете; возможно, она попросту не имеет представления, что это такое. Никто, даже, наверное, она сама, не сможет дать на это точный и осмысленный ответ.
У женщины этой необычные красные волосы, перевязанные на затылке в хвост, длинная челка, падающая на глаза. Под плащом обычная белая блузка и брюки, на ногах — черные туфли, подозрительно чистые, для столь долгого пути. На вид ей нельзя дать больше тридцати лет, и она, несомненно, очень красива. Глаза ее также отличаются необычным цветом — оранжево-красным, как и ее волосы — а еще они светятся хитростью и мудростью; лисьи глаза. Она улыбается и, пользуясь тишиной и безлюдьем, мурлычет под нос какой-то незатейливый мотивчик. И все идет, идет, идет...
Другая женщина — похожая на первую словно сестра — остановилась на берегу Темзы и смотрит на Биг-Бен, о чем-то явно задумавшись. Ее волосы тоже красны, но гораздо длиннее; алой волной они стелятся, подхватываемые ветром, за нею. Глаза же у этой женщины ярко-синие, словно бирюза; на самом дне их плещутся веселые искорки, словно пузырьки шампанского. Она тоже одета в плащ — но другого покроя; плащ распахнут, и под ним видна черная блузка и длинная белая юбка в складку. И еще у ее ног стоит такой же чемодан, тяжелый, большой, старомодный. Вдруг прямо над нею проносится, громко хлопая крыльями, огромный черный ворон. Она поднимает глаза, провожая странную птицу взглядом, и слегка хмурится. Наконец, словно что-то решив, путница переходит мост и идет к часовой башне.
А ворон продолжает свой полет, пока не находит то, что искал. Это мрачного вида человек. Его седые волосы коротки, и на бледном лице его отчетливо видны жилы. Он не кажется стариком; его черные холодные глаза лишены блеска жизни. Мужчина одет в длинный — едва ли не до пят — темно-синий наглухо запахнутый плащ. Он вздевает руку вверх, и ворон послушно садится на нее. Странный человек подносит птицу к своему лицу, и она, едва не касаясь его уха клювом, мигает своими необычными алыми глазами. А затем происходит что-то и вовсе странное: человек подносит ворона к своей груди, и он приникает к ней, словно растворяясь в плаще. После чего незнакомец еле слышно вздыхает и говорит в ночь:
— Наконец я тебя нашел.
В это время еще одна девушка идет по темным улицам города. Девушка эта одета довольно необычно, да и выглядит соответственно. У нее длинные волосы, заплетенные в косу, которая вполне достает до колен, и неровная, падающая на глаза челка, на голове — лиловый берет; одета она в белую блузку, перевязанную желтым галстуком, сверху — лиловый жакет, отделанный золотистыми узорами, с закатанными широкими рукавами и непонятными эмблемами на плечах, золотистого цвета браслеты на руках; ниже короткая белая юбка и лиловые чулки. Все это не могло не привлечь внимания прохожих. Час был поздний, так что людей на улицах было немного, но на беду девушки она повстречалась с компанией из трех подвыпивших молодых людей. Естественно, они решили познакомиться с симпатичной незнакомкой, всей гурьбой подойдя к ней. Один из них сказал слегка заплетающимся языком:
— Эй, красотка! Чего это ты тут... одна... не хочешь присоединиться к нам? С нами весело!
Девушка словно не услышала парня и собиралась уже пройти мимо, как другой юноша схватил ее за руку и чуть не сорвал золотой браслет с ее ладони. Она остановилась...
...И в следующее мгновение наглец вдруг упал на колени перед нею, хватаясь руками за стянутое невидимыми нитями горло. Его испуганные глаза с мольбой смотрели на девушку, но та лишь бесстрастно взглянула на его друзей. Те, ударившись в панику, бросились бежать, оставив приятеля извиваться от боли у ног незнакомки. Когда парень потерял сознание от удушья, девушка освободила его и пошла прочь. Она не желала убивать, но и прикасаться к себе тоже не могла позволить.
В особняке Хеллсинг также не спали. Интегра в задумчивости сидела за своим столом, покуривая сигару. Ее синие глаза отражали красноватый свет луны, который бросал на лицо девушки мистические тени. Она обдумывала то, что сегодня произошло, а более всего — появление загадочной особы-агента из Ватикана, этой Элезии Сиэль и связанные с этим происшествия. За Алукарда она не беспокоилась — этот вампир стар, мудр и очень, очень силен. Порою Интегре казалось, что ничто на свете не сможет одолеть его, и в такие моменты ей становилось поистине страшно. Печать Кромвеля — тонкая цепь, удерживающая огромного Цербера в ее руках. Стоит только защите, возведенной ее дедом — Абрахамом Ван Хельсингом — рухнуть, и весь мир окажется беззащитен перед всепоглощающей мощью этого чудовища.
Размышления Интегры прервал тихий скрип двери, которая, сколько бы ее ни смазывал старательный Уолтер, все равно постоянно издавала какие-то посторонние звуки. В проем заглянула по-детски милая головка Виктории Церас, которую в этом доме звали Полицейской. Интегра едва не улыбнулась этому очаровательному и беззаботному созданию, но вовремя вспомнила, что Виктория с недавних пор принадлежит к ночному народу вампиров, хоть и сама не хочет того признавать. Посему хозяйка особняка натянула на лицо холодное выражение и притушила тепло в своих глазах, надеясь, что юная вампирша ничего не заметила.
— Не спите, госпожа Интегра? — спросила Виктория.
— Не сплю, сержант. Проходи. Что случилось? — Интегра потушила сигару.
— Мастер Алукард куда-то ушел... — Виктория зашла в кабинет и остановилась перед столом хозяйки. — Он не сказал, куда, но по нему видно было, что дело серьезное. Что-то случилось?
— Не сказал, значит? — протянула Интегра. — А я думала, что он возьмет тебя с собой — для подстраховки. Ты ведь не читала газет? Вот, держи, сержант, — и она подала Виктории вчерашнюю газету, раскрытую на странице с «вампирскими» убийствами. Пробежав взглядам по листам, бывшая полицейская заметно побледнела даже для вампира. Ее светло-голубые глаза словно налились свинцом, когда она вернула Интегре газету.
— Ясно, — уныло откликнулась Виктория. Интегра, явно тронутая переживаниями девушки, проговорила, продолжая скрывать улыбку:
— Не расстраивайся, сержант. Я поговорю с твоим Мастером, когда он вернется. В следующий раз Алукард обязательно возьмет тебя с собой, можешь даже не сомневаться.
Лицо девушки мгновенно прояснилось:
— Спасибо, госпожа Интегра. Рада служить вашему дому.
— Иди. Потренируйся в стрельбе, чтобы не опозориться перед Мастером, когда придет время стрелять во врага, — Интегра махнула рукой на дверь. Девушка отвесила ей низкий поклон и быстрым шагом покинула кабинет. Хеллсинг же откинулась на кресло, крутя в пальцах новую сигару. В дверь вновь постучали, и вошел Уолтер.
— Когда госпожа собирается отправляться спать? — спросил он, протягивая ей огонь и зажигая сигару.
— Да сейчас... Докурю только... — пробормотала Интегра. Она обернулась и взглянула на кровавую луну в ночных небесах. Уолтер тоже посмотрел в окно, и улыбка его стала гораздо мрачнее. — Да, вот только докурю... — повторила госпожа Хеллсинг и выпустила облако ароматного дыма, пронизанного лунным светом.


В это время в самом сердце Рима, в Ватикане, Энрико Максвелл не спал тоже, несмотря на то, что разница во времени между Британией и Италией составляла час, и, соответственно, сейчас здесь было более позднее время, чем в Лондоне. Тем не менее, епископу это вовсе не мешало, он как раз заканчивал работу с документами, попутно обдумывая складывающуюся ситуацию. Общеизвестно, что Максвелл является великим трудоголиком, и он не собирался рассеивать свой образ.
Сегодня днем он был вызван к Святому Престолу, где состоялся крайне неприятный разговор с нынешним Римским Папой, Бенедиктом XVII. Очевидно, что старый хрыч был недоволен деятельностью XIII отдела, хотя сам же и приказал Искариотам отправиться в Ирландию и уничтожить там вампиров, в результате чего Андерсен и столкнулся с Алукардом. Еще совсем недавно Папа был удовлетворен Максвеллом, но сейчас, стоило только ситуации чуть-чуть измениться... Вот она, его трусливая политика. Теперь он задабривает эту протестантскую блудницу Хеллсинг и гладит по головке экзекуторов из Агентства Погребения. Трусливая свинья.
В гневе Максвелл стукнул кулаком по столу, испугав стоящего у входа служку. Однако ярость епископа быстро прошла — он тут же взял себя в руки и вернулся к работе. Впрочем, вскоре он отложил документы: на сегодня с него хватит. Пора бы уже выйти на воздух и немного проветриться...
Итальянская ночь, глубокая, полная ароматами цветов и пением многочисленных фонтанов, слегка охладила голову Энрико Максвелла, успокоив его обиду и гнев. Он прибережет свои ярость и рвение для более значимых дел. Внезапно он разглядел впереди знакомый силуэт. А, неужто в Ватикане нашелся еще один добровольный полуночник, помимо самого Максвелла?
— Доброй ночи, — силуэт повернулся к епископу, и тот смог разглядеть блеск очков в лунном свете. Несомненно, встретившийся Энрико человек являлся преподобным Александром Андерсеном — его выдавали и глубокий низкий голос, и могучее телосложение, каким мог похвастаться не каждый итальянец.
— Да хранит вас Господь, — откликнулся Максвелл с доброжелательной улыбкой, замедлив шаг и подойдя к святому отцу. — Я вижу, вы тоже пренебрегаете дарами ночи?
Андерсен осклабился, почесав широкий шрам на щеке.
— Да уж... Работа, сами понимаете. Я уже до того надышался этой книжной пылью в библиотеке, что, кажется, скоро начну вырабатывать ее сам.
— Понимаю. Вам, вероятно, не просто сидеть на месте, — Максвелл прищурил свои светлые глаза. Святой отец вздохнул, оскалив зубы в новой улыбке, каковая, по его мнению, должна была казаться печальной, и ответил:
— Вы себе даже не представляете, — с его лица сошла ухмылка, и он продолжил уже вполне серьезно. — Сегодня днем, как я слышал, в тринадцатый отдел поступил приказ от вашего имени. В нем говорилось, что Искариотам временно запрещено покидать пределы Италии. Что-то случилось?
Энрико Максвелл задумчиво пригладил свои длинные, стянутые сзади в хвост пепельные волосы и, наконец, после недолгого молчания промолвил, едва скрывая горечь в голосе и взгляде:
— Да. Смена политического курса у Святого Престола. Это связано с тем, что Ватикану срочно понадобилось заключить с Британией мир.
— Мир? С протестантами? — брови отца Андерсена сурово сошлись на переносице. — С чего бы это нам, католикам, мириться с грязными еретиками?
Максвелл усмехнулся. Да, тому, кого в былые времена называли Ангельской Пылью, будет сложно понять и принять нынешнюю деятельность Святого Престола и Римского Папы. И, наверное, это даже хорошо; ему, Энрико Максвеллу, не помешает пара единомышленников, особенно таких, как отец Андерсен.
— Понимаю ваше негодование, — епископ кашлянул в кулак, скрывая свою усмешку. — Но здесь, несомненно, есть вполне уважительная причина. Быть может, вы знакомы с представителями Агентства Погребения и их деятельностью?
— Знаком, — кивнул задумчиво святой отец. — Слышал, что они одни из лучших экзекуторов Ватикана и всего католического мира, — здесь он вновь улыбнулся с иронией. — Говорят даже, что они не уступают нам, Искариотам...
— Не будем сравнивать, — Максвелл поднял руку в миролюбивом жесте, хотя внутри разделял сарказм своего давнего учителя. — И они, и мы — профессионалы в своем деле. Да, наша деятельность порою пересекается. Хотя это бывает нечасто. Но это не столь важно. Так вот. Касательно этого самого Агентства. Вам должно быть известно, что они существуют с XII века. И все это время они, помимо выполнения обширного спектра задач, имеют одну важную цель. Они охотятся на одного вампира...
— Только на одного? — продолжая излучать иронию, святой отец сложил на груди руки. — Да, я слышал что-то такое. Вроде этот вампир, прежде чем стал, собственно, тем, кто он есть сейчас, основал это самое Агентство. Я прав?
— Да, это было более восьми веков назад. Звали его Михаэль — Михаэль Роа Вальдамьонг. Впрочем, вскоре он сошел с праведного пути и превратился известно в кого. И был наказан за это святой католической церковью. Однако же смог возродиться, и возрождался уже, если я не ошибаюсь, семнадцать раз.
— Живучий, — отметил Андерсен. — Так и как это связано с тем, что нам запрещают покидать Италию?
— Вы не дослушали, — укорил его Максвелл. — Дело в том, что этот Михаэль опять возродился, уже в восемнадцатый раз. Больше семидесяти лет о нем не было ни слуху, ни духу, однако же, наконец, он объявился — и не где-нибудь, а в Англии, в Лондоне.
— А, понял. Агентству Погребения все равно, какие отношения связывают католиков и протестантов, так?
— Верно. Выслеживать и убивать Михаэля — это их главная миссия, никто, кроме них, этим и не занимается. Проще говоря, это вне компетенции тех же протестантов. Но возникла небольшая загвоздка: Агентство — все-таки католическая организация, а с Ватиканом у Британии с некоторых пор сложились сложные отношения, хотя когда они не были сложными? В общем, чтобы задобрить Королеву и выклянчить у нее разрешение на пребывание в Лондоне официального представителя Ватикана, Святому Престолу пришлось как-то наказать «виновников» — то есть нас, XIII отдел Искариот.
— Куда катится этот мир, в котором мы живем? — воскликнул оскорбленный отец Андерсен. — За что нас наказывать? Это не мы, а эти еретики из Хеллсинг нарушили закон! Они вообще не имели права появляться в Ирландии, эта территория находится под нашей юрисдикцией.
— Это все понятно, святой отец, — Максвелл покачал головой. — И мне ясна ваша обида, я чувствую то же самое. Но здесь иначе и не выходит. Михаэль Роа — могущественный вампир, если он наберет такую силу, какой владел в двенадцатом веке... Сами понимаете, это угроза всему миру, не только католикам. Здесь Ватикану придется взять меч и встать на защиту творения Господа нашего. Однако наш конфликт с протестантами будет только на руку Роа, сами понимаете.
— Позиция Святого Престола мне понятна, — признал после некоторых сомнений отец Андерсен. — Однако такая несправедливость...
— ...Неподобающа, согласен, — кивнул Максвелл.
— Ха! — вдруг оживился святой отец. — Так выходит, в Лондоне теперь целых два могущественных вампира — Алукард и этот Роа, так?
— Три, — поправил его епископ. — За Роа охотится не только Агентство Погребения. Вы ведь слышали старую легенду об истинных предках и их белой принцессе?
— Было что-то такое.
— Она все еще жива — это Арквейд Брюнстад. Она пробуждается каждый раз, когда Михаэль дает о себе знать, и преследует его. Обычно именно она уничтожает его, а Агентство только помогает ей. У них эдакий тандем, сотрудничество, если можно так выразиться.
— Церковь и вампир? — Андерсен нахмурился. — Пахнет ересью.
— Возможно, — Максвелл пожал плечами. — Однако нам известно, что истинные предки, в отличие от обычных вампиров, которых они называли мертвыми апостолами, кровь не пили. Брюнстад также следует традициям своего рода; согласно архивам Ватикана, кровь ни разу не касалась ее губ на протяжении последних восьми веков. Впрочем, Агентство Погребения следит и за нею, чтобы уничтожить ее в случае, если она не сможет совладать со своим вампирским импульсом. Здесь вопрос серьезный. Известно, что если для обычных вампиров кровь — источник жизни, и нужна для поддержания сил, что делает их похожими на обычных хищников, то для истинных предков кровь губительна. Если они поддаются жажде, то впадают в дикое безумие и превращаются в настоящих чудовищ. Их даже называли Демонами-Лордами, потому как от демонов эти обезумевшие создания ничем не отличались.
— Вот как? — Андерсена, похоже, такой ответ не очень устроил. Он был как всегда категоричен в суждениях и считал, что сотрудничество Церкви с детьми ночи — великий грех. — Что ж, я не намерен оспаривать мнение Святого Престола. Но что нам теперь делать? Мы так и будем сидеть здесь, словно псы в конуре, оставив веселье этому самому Агентству?
— Я как раз размышлял над этим, когда встретил вас, — улыбнулся Максвелл. — Не сомневайтесь, соломоново решение Папы оскорбляет меня так же, как и вас. Однако сейчас — не время и не место. Давайте мы обдумаем это завтра. А пока нам обоим нужно выспаться, ведь и у вас, и у меня еще много работы. Я прав?
— Да, епископ, — святой отец кивнул. — В таком случае, спокойной ночи, — и Андерсен повернулся и побрел к приюту, где жил и трудился во имя детских душ.
— Спокойной ночи, — откликнулся Максвелл и тоже пошел к себе.
Почти полная луна склонила свой печальный лик над Ватиканом, и ее хрустальные слезы бесшумно падали на пустынные улицы, скапливаясь в сияющие лужицы на площадях, и таяли в ночном мраке.