Сантон, июль 1999

Прошел месяц с тех пор, как вышел первый номер "Правды и невинной лжи" со статьей Элизабет, и новоиспеченный ведущий раздела о городах-призраках столкнулась с новым для себя явлением: обилием писем от читателей, идущих прямо в редакцию. С одной стороны, это было хорошо. Если вначале Элизабет раздумывала, откуда брать материал для статей, то теперь люди сами ей писали, предлагая проинтервьюировать их или ознакомиться с какими-то записями или фотографиями. С другой стороны – сложно было найти время, чтобы прочесть всю корреспонденцию, а еще сложнее – разобраться, где что-то стоящее, а где обыкновенная липа. Здесь ей бы очень пригодился совет виновника всех этих событий – Пола Ретборна, — но беспамятство его врачи уже давно классифицировали как "кому". Таким образом, Элизабет осталась без компаса в море необработанной информации.
— Поздравляю вас, Бернс,— сказал Уилли, когда она в очередной раз оказалась в его кабинете.— Ваши дела идут очень даже неплохо.
— Но вы же сами меня критиковали на прошлой неделе!
— Возможно. Но дело ведь не во мне, а в читателях. Они все также покупают журнал, это главное. А что еще важнее, так это то, что вас забрасывают отнюдь не тухлыми яйцами. Верно?
— Ну, это как сказать. Однажды я получила совет протирать тряпочкой клавиатуру компьютера, прежде чем садиться работать. И это самый невинный пример.
Уилли усмехнулся.
— Ну, Элизабет, мы же с вами не новички. На такие глупости даже внимания не стоит обращать.

И все же оставаться совсем равнодушной к письмам было почти невозможно. Элизабет потому старалась не вчитываться, а лишь бегло просматривала строчки, останавливаясь лишь на том, что действительно имело значение.
Сначала письма приходили только в редакцию, но очень скоро она стала находить их в своем почтовом ящике. И письмо, пришедшее 18 июля, она сначала приняла за одно из обычных читательских писем. Белый конверт с маркой, в котором лежал сложенный вдвое листок бумаги. Однако, развернув его, она прочитала вот что:
"Дорогая Лора! Кое-что еще можно вернуть. В обмен на помощь с твоей стороны. Перестань прятаться. Дождь идет слишком часто, поэтому поторопись". Без подписи.
В том, что письмо предназначалось именно ей, сомнений быть не могло: на конверте было выведено "Элизабет Бернс". Место обратного адреса занимала довольно странная фраза: "Есть вещи, которые мы забываем, есть вещи, которые мы не в силах забыть – и я не знаю, что из этого хуже". Но почему "Лора"? Элизабет пожала плечами, потом бросила конверт на телефонный столик и, схватив дорожную сумку и свой старый репортерский кофр, отправилась на работу, чтобы вернуться домой глубокой ночью, когда даже коты обычно спят.
Неделя прошла в какой-то особенно истощающей суете, из основных событий — открытие памятника первому мэру города, двухдневная забастовка работников общественного транспорта и в кровь стертые ноги, потерянные на Уэст-сайдском вокзале ключи. Ей звонили из телефонной компании и требовали погасить какой-то счет. Ее попросили одолжить на пару часов электрический чайник (теперь бы вспомнить, кто это сделал). Ей приносили прямо домой рекламные буклеты. Ее ни на секунду не оставляли в покое.
К концу недели буря улеглась, и в наступившей тишине нельзя было не обратить внимание на новое письмо. На этот раз его принесли в редакцию, и почему-то положили на подоконник, и Салли Миллер клятвенно заверяла, что она тут ни при чем. Но ведь именно она отвечала за корреспонденцию – в противном случае, Элизабет ничего не понимала.
"Лора, девочка моя!— гласило письмо.— Чем больше мы тянем время – тем тяжелее нам всем. Нет смысла бежать от наказания, иначе придется бежать всегда. Гораздо лучше попытаться доказать свою невиновность."
Снова Лора, лениво подумала Элизабет, и снова какая-то чушь. В рейтинге самых бессмысленных анонимок эта стояла бы в первой десятке. Это письмо Элизабет собиралась выбросить, но почему-то положила в сумку. Так оно оказалось у нее дома, затем вместе с блокнотами и журналами перекочевало на стол, и временно затаилось.

Третье письмо ей подложили под дверь квартиры, причем она едва не поймала загадочного почтальона за руку. Произошло это вот как. В субботу, тридцать первого, Элизабет пригласили на вечеринку, которая затянулась до полуночи. Домой она вернулась около часа, свалилась на диван не раздеваясь, но не могла заснуть.
По ночам становится особенно тихо, так что даже тиканье часов кажется невыносимо громким. Поэтому шорох, как будто что-то просовывали под дверь, мгновенно заставил ее подняться. Все происходило так быстро, что даже странно: только что она рассеянно ловила случайные звуки, и вот уже стояла у двери, поворачивая ручку.
В коридоре стояла тишина, слышно было как сопит собака за соседской дверью и трещат лампы дневного света. Кстати о лампах: из девяти горело только две, а дальше простиралась полоса абсолютной темноты. Оттуда доносился едва различимый звук осторожно переставляемых ног в кроссовках или кедах.
— Эй! – позвала Элизабет в темноту. – Ты кто?
Должно быть, она напугала его. Услышав ее голос, он бросился бежать – судя по звуку, к восточной лестнице. Элизабет хорошо бегала, но никогда не пробовала делать этого в кромешной тьме. К этому примешивалось еще одно неприятное обстоятельство: она забыла обуться, и теперь каждая выбоина в бетонном полу больно впивалась в пятки.
Преследование закончилось на пороге подъезда: бежать босиком по улице Элизабет не рискнула. Подбежав к двери и распахнув ее настежь, она увидела тускло освещенную Луис-стрит, которую быстро пересекла чья-то маленькая тень, и исчезла на противоположной стороне.
По дороге назад Элизабет почему-то вспомнила свою старшую сестру Мэг. Было время, она вела оседлый образ жизни, и тогда снимала квартиру в Сент-Луисе. Как-то раз Мэг вышла на площадку покурить и подумать (эти две вещи она всегда делала вместе) и поймала квартирного вора. Забавная была история. По крайней мере, со счастливым финалом.

—

Письмо гласило: "Лора! Прошу тебя, помолись о них: Э.Домбровски, М.Сандерленд, Дж.Сандерленд, Э.Ороско, Л.Шепард, К.М.Айлин". Три строчки и ни словом больше. На конверте больше не было марок, только вместо обратного адреса: "Есть вещи, которые мы забываем…".
Неизвестно, сколько прошло времени, прежде чем Элизабет нашла первые два письма, но наконец все они оказались на столе, под желтым светом старой лампы. Слова и имена тогда обрели смысл. Года четыре назад ей довелось присутствовать при записи одного выпуска ток-шоу Эда Лэдью. "В поисках" – кажется, так оно называлось. Имя одной из приглашенных женщин было Тереза Домбровски, и она искала своего сына, Эдварда. Обычная история, каких много. Склонный к полноте неуклюжий ребенок, изгой и зануда. Толстый, закомплексованный взрослый парень. Зануда и изгой. Потенциальный великий человек или преступник. В случае с Эдвардом случилось второе: что-то не поделив с соседом, он выстрелил в него, а затем в его собаку. Собака скончалась, хозяин был только ранен. А вот Эдвард исчез с места преступления, и с тех пор никто его никогда не видел. Соль этой истории в том, что, по глубокому убеждению Терезы, ее сын отправился не куда-нибудь, а в Сайлент-Хилл. "Почему вы так уверены в этом, Тереза?"— спросил тогда Эд. Что она ответила, Элизабет не могла вспомнить.
Предположим, та история не была спектаклем. Предположим, Э.Домбровски значит "Эдвард Домбровски". Парень, который (предположим) канул в недра Сайлент-Хилла четыре года назад. Получалась довольно интересная штука, хотя и чертовски странная. Велика вероятность, что не только Эдвард, но вся цепочка, и сама Лора в том числе, имеет связь с Сайлент-Хиллом. Все эти письма – чья-то история о Сайлент-Хилле.
Но даже если так – зачем писать анонимки вместо того, чтобы просто не изложить эту самую историю, или назначить интервью? Вот этого Элизабет понять не могла.

—

Бар "Офелия", Сантон
5 августа 1999, 18:30

— Если Элизабет Бернс ищет тебя сама, значит у нее возникли проблемы.
На Элизабет смотрели черные стекла очков, в обрамлении серебристо-белых прядей. Стелла Андерсон.
— Кстати, ты опоздала на полчаса. Ничего?
— Извини,— Элизабет тяжело плюхнулась на стул напротив, вспоминая аварию на мосту. – Шла пешком из Норт-лэйк. Спасибо, что подождала.
Нельзя было назначать встречу на шесть. Время между пятью и восемью вечера буквально набито случайностями.
— Вот то интервью, о котором я говорила тебе,— Элизабет порылась в сумке и достала книгу, в которой между страницами помещался сложенный пополам лист белой офисной бумаги. На первый взгляд лист был чистым, но, присмотревшись, можно было увидеть, что он весь испещрен бледно-серыми строчками. – Посмотри, пожалуйста.
Стелла взяла листок, но не стала его разворачивать.
— Ты даже не расскажешь, как у тебя дела?— спросила она.
Элизабет была поймана врасплох. Стеллу она знала без малого два года, но так и не успела привыкнуть, что вопрос "Как дела?" она понимала буквально как: "Что нового произошло в твоей жизни, пока мы не виделись?". А еще она не могла отделаться от ощущения, что проводит обычное рабочее интервью – быть может, потому что отчасти так оно и было, быть может все дело в этом чертовом времени. Шесть часов, четверг – разве это время для встреч с друзьями?
Элизабет честно попыталась отмазаться.
— Я и так заставила тебя ждать, да и вообще… ты же будешь читать, при чем тут мои дела?
Стелла усмехнулась.
— Не только читать,— кивнула она,— но и писать. Давай ручку и бумагу. Кстати: я прекрасно умею читать, писать и слушать одновременно. Ну так?
— Ладно. Только я плохо вру без подготовки. Начну, пожалуй, с позапрошлой недели. Мой коллега, Пол Ретборн – ты его, наверное знаешь — попал в неприятности, и заменяю его я. Это главная новость.
— Заменяешь?
— Ну да. Веду раздел, который раньше вел он. Видишь ли…
После того, третьего письма, она места себе не находила все воскресенье. Перебирала все ретборновские статьи, которые принесла домой, свои записи, сделанные за последнее время, даже позвонила в больницу узнать о состоянии больного. Все это было так, чтобы создать иллюзию действия. Она даже звонила своему шефу, чтобы попросить ключи от редакции – но, слава богу, никто не подошел к телефону. Собственно, она даже не поняла до конца, чего хочет, пока не наступило желанное утро понедельника. Тогда она, наконец, оказалась в кабинете Ретборна и, потратив два часа на перекладывание толстых папок с места на место, неожиданно нашла то, что искала.
Этим оказалась тоненькая папка, озаглавленная совершенно по-ретборновски "Дело Лоры Ш.". Лора Ш. – она же Лора Шепард – была героиней нескольких заметок в одной из еженедельных сантонских газет четырехлетней давности, а вернее вырезок из них: девочка разыскивалась администрацией приюта "Дикие яблони". А еще в папке был листок, исписанный карандашом, который, по предположению Элизабет, являлся ничем иным как наспех записанным интервью Ретборна с этой самой Лорой. Получалось, что именно ей предназначались все эти странные письма.
Элизабет быстро решила, что делать. Прежде всего она посетит этот приют. Она позвонит туда и договорится о каком-нибудь интервью с директором, а заодно попытается что-нибудь выяснить о девочке. Неплохо бы ознакомиться и с записями Ретборна, однако, поломав голову примерно час, она пришла к выводу, что тут не обойтись без посторонней помощи. И из тех, кто мог бы помочь, она выбрала Стеллу Андерсон – свою давнюю и лучшую подругу. Стелла обладала удивительной способностью с легкостью разбирать любой почерк, и почти наверняка располагала временем, чтобы помочь. Историю с письмами ей было знать не обязательно хотя бы потому, что это еще не было историей.
Элизабет следила за движениями руки своей подруги, пока та аккуратно записывала в блокноте расшифровку ретборновских каракулей (к счастью, почерк у Стеллы был что надо), — а сама рассказывала про свою жизнь в последние две с половиной недели, думая, как бы ненароком не упомянуть про письма. Жизнь у Элизабет, судя по рассказу, была насыщенной и интересной – даже обидно стало за себя: где радость от захватывающих приключений? Рука Стеллы оставляла на бумаге росчерк за росчерком. Стелла все делала так: четко, никогда не возвращаясь назад, чтобы поправить.
Наконец, минут через двадцать, Стелла закончила. Закончила и Элизабет, уставившись в бокал с коктейлем.
— Я так понимаю, — сказала Стелла,— твоя новая работа связана с Сайлент-Хиллом.
Элизабет просмотрела текст, записанный Стеллой. Ни слова о Сайлент-Хилле там, кажется, не было.
— Нет, — отмахнулась она.
— Плохо врешь без подготовки.— И в ответ на недоумение на лице Элизабет добавила.— Твоя книга.
И в самом деле, Элизабет оставила ее на столе, заглавием развернув прямо к Стелле. "Сага о призраках", Марк Виннер. Знаменитейшая книга о городах-призраках, когда либо написанная в США. Сайлент-Хиллу посвящена целая глава. Стелла все это знает, конечно же – кажется, нет такой книги, которую она еще не прочитала. Да и Пол Ретборн – все его знают, даже те, кто никогда не читал "T&F".
— Прости, не хотела об этом говорить.— И, после паузы, совсем уже иным тоном:— Я пойду… принесу выпить чего-нибудь.
Выпить чего-нибудь. Раньше это был бы двойной виски. Теперь – только апельсиновый сок.
Когда она вернулась, Стелла небрежно перелистывала "Сагу о призраках".
— Майк берет меня в группу,— сказала она как бы между прочим.
— Вот как? – и впрямь неожиданно, еще месяц назад речь шла только о знакомстве с ним.— Поздравляю тебя!
— Да… Только есть условие.
— Какое?
— Бросить курить.
Элизабет, не удержавшись, прыснула со смеху. О пристрастии Стеллы к курению можно было легенды складывать.
— Как думаешь, справлюсь?
Элизабет пожала плечами. В общем-то…
— Не знаю,— честно призналась она.— Если не справишься, будешь до конца жизни петь в ванной.

—

Иствуд (район Сантона)
8 августа 1999, около полудня

Можно сказать, что тот, кто никогда не был в Иствуде, никогда не был в Сантоне. Иствуд – это бывшее сердце города, которое остановили и заменили новым, когда оно износилось. Старый стекольный завод, мыльная фабрика, здания офисов, гостиница "Дежа-вю" – это Иствуд. Церковь святой Луизы и раскинувшийся рядом с ней заброшенный парк, довоенной постройки многоквартирные дома-муравейники – это Иствуд. И заведения вроде "Диких яблонь" – тоже Иствуд. Добро пожаловать в Иствуд, подумала Элизабет сойдя на железнодорожной станции, выходящей прямо к зданию реабилитационного центра. Где-то здесь был и офис "Детей Сантона" – благотворительной организации всех времен и народов. Ну почему они все выбирают именно Иствуд?
Здание приюта было через два квартала от станции. Четырехэтажный железобетонный монстр. Над дверью – табличка с каким-то изречением из Библии. Элизабет только усмехнулась, вспомнив одно из любимых выражений Мэг: Богу нет дела до тех, кто не умеет сам позаботиться о себе,— и дернула за ручку. Дверь была не заперта.

Элизабет приготовилась представиться, а заодно спросить, как попасть в приемную директора, однако у входа ее встретил лишь огромный серый кот. Элизабет пожала плечами, и поискала глазами план эвакуации. Кабинет директора располагался на втором этаже.
Честно говоря, она не очень себе представляла, кого именно должна встретить внизу – благообразную воспитательницу или сурового охранника,— но все же было странно, что там не было совсем никого. Та же картина была и на втором этаже.
Когда Элизабет поднялась наверх, стало ясно, что сделала она это совершенно зря — на двери помимо таблички с именем – Элис Картер – висело предупреждение: резиденция директора на ближайшее время перенесена в библиотеку на первом этаже.
Поплутав еще минут двадцать, Элизабет, наконец, постучала в нужную дверь.
–– Мисс Картер! Это Элизабет Бернс, из журнала "T&F".
–– Ну, заходите,— послышалось из-за двери.
В полном соответствии с представлениями Элизабет, Элис Картер оказалась напудренной старушенцией в очках на серебряной цепочке. С такими Элизабет доводилось общаться; во всех случаях они либо вообще ничего не говорили, либо просили сделать благотворительный взнос в размере от десяти долларов до плюс бесконечности.
–– Я вас слушаю,— сказала Картер.
Элизабет решила не плутать вокруг да около, а выбрать тему для разговора, близкую к той, что ее интересовала на самом деле. Например, сказать, что пишет книгу о Сайлент-Хилле, а отсюда недалеко до Лоры Шепард.
Картер терпеливо слушала всю эту галиматью, то и дело кивая. Да, она понимает, что значит для журналистов эта тематика. Да, реальные истории – то, что нужно для интересной книги. Особенно если они так загадочны. И вот – какая удача!— Элизабет Бернс попалась заметка о Лоре Шепард. Лора Шепард – воспитанница этого приюта, не так ли?
— Что ж, Элизабет,— сказала Картер, когда она закончила,— я бы рада была помочь вам, но среди моих воспитанников нет девочки с таким именем. Мне очень жаль. Впрочем, я являюсь директором этого заведения всего второй год. А это значит, что я не могу знать, что здесь происходило четыре года назад. Вы согласны? Возможно, мы могли бы прояснить этот момент, заглянув в документацию – но, согласитесь, не в моей власти сообщать столь конфиденциальную информацию кому бы то ни было. – И вновь она повторила:— Вы согласны?
Следовало ожидать, что директриса будет сопротивляться. Но как, скажите на милость, поспорить с таким аргументом?
— Тогда… не могли бы вы дать мне координаты вашего предшественника?
На этот вопрос Картер ответила не сразу. С-полминуты повздыхала, покачала головой.
— Позвольте вас спросить, Элизабет,— сказала, наконец.
Элизабет кивнула.
— Когда вы шли ко мне, вы ничего особенного не заметили?
Особенного? Да тут все было особенное. Начиная с этой дурацкой таблички над дверью, кончая кабинетом директора в библиотеке. Что, интересно, происходит в ее настоящем кабинете?
— У вас тут… слишком тихо.
Картер закивала.
— Да, да. И знаете, почему? Здание со дня на день будет выставлено на аукцион. И вывеска "государственная собственность" вот-вот сменится на "частная".
Ах, вот оно что. Здесь уже никого нет, кроме самой Картер. Капитан последним покидает тонущий корабль.
Только вот никакой вывески что-то не было заметно.
— Мне очень жаль,— сказала она.— Я могу вам чем-то помочь?
— Разве что погасить долги муниципалитета,— ухмыльнулась Картер.
— Я журналист. Делаю статьи, а не деньги.
— Ну… и?
Кое-что все же можно было сделать. Например, написать небольшую заметку в следующий номер "T&F" — наверняка будет сильный резонанс.
— Я напишу о вас,— сказала Элизабет.— Так, чтобы некоторые общественные организации обратили на это внимание. Например «Дети Сантона». Слышали об этом что-то?
–– Да. Если бы я была хоть немного уверена, что они станут помогать нам, то связалась бы с ними без вашей помощи.
Вот теперь настала очередь Элизабет улыбаться.
–– Вам навешали бы лапшу на уши и попросили больше не беспокоить их. В лучшем случае. После этого вы забыли бы друг о друге.
–– Чем лучше будет ваша заметка?
Элизабет начинала понемногу раздражать манера Картер говорить обо всем в одной манере – спокойно, с выражением лица из разряда «это пройдёт».
–– Тем,— пояснила она, изо всех сил сдерживая себя, чтобы не отплатить Картер той же монетой,— что она будет обращена к общественному мнению. Люди, которые платят пожертвования в общество, будут ждать от него действий. Я не обещаю немедленного ажиотажа; но это шанс. По крайней мере, больший, чем сидеть здесь, пакуя архив.
Картер не ответила.
Ну и что теперь? – спросила себя Элизабет. Приехать сюда, чтобы убедиться, что концы обрублены. И вдоволь налюбоваться на принципиальную старушенцию, которую с некоторых пор волнует судьба никому не известной Лоры.
И, как в тот день, в кабинете Уилли, она резко встала и, схватив сумку, направилась к выходу. И, как и тогда, ее удержали.
–– Я принимаю ваше предложение, — сказала Картер.— Но то, что вас интересует, вы получите не сразу. Сначала я увижу вашу заметку.

—

Элизабет Бернс выполнила обещание. Написав небольшую заметку, она не без труда уговорила Уилли поместить ее в следующий номер, и не где-нибудь, а на шестой странице. Как и ожидалось, "Дети Сантона" промолчали. Что ж, не стоило и надеяться.
— Что это такое?! Опять этот чертов сиротский приют. Сколько еще я должен публиковать это?
— Мистер Уилли…
— Я же сказал, заберите это дерьмо. Мне от вас нужна настоящая работа.
— Поймите меня правильно. Тут буквально пара слов – но если это сработает, у меня, возможно, будет потрясающий сюжет.
— Потрясающий сюжет?
— Да!
— Бред! При чем тут тогда приют?
— Я бы объяснила, но это пока что слишком невероятно…
Невероятнее всего было, конечно, то, что он согласился. А "Дети Сантона", в конце концов, отреагировали со свойственным им размахом. Естественно, организовали сбор пожертвований, а плюс ко всему написали два письма — прямо в мэрию.
Первое, сдержанное, в очень нехарактерном для МакГрегори официальном стиле. «Господин мэр! В свете последних событий, мы, считающие своим долгом защищать интересы детей-сирот, обращаемся к вам с просьбой исправить досадное недоразумение... М. МакГрегори, глава благотворительного общества «Дети Сантона». Оно было доставлено мэру лично, но ни ответа, ни каких-либо действий, направленных на «исправление недоразумения», не последовало. Тогда было написано второе. Оно было короче первого. «В городе каждый год около двухсот детей становятся сиротами. Мы не можем оставить их на улице, господин мэр. М. МакГрегори». Мэр снова не ответил.

Попытки добиться аудиенции у главы города также не увенчались успехом. И, может быть, все так и закончилось бы, но делом заинтересовалась парочка местных газет, напечатав уже полновесные статьи о несправедливости, которую чинит администрация в отношении сирот, «выставляя их на улицу» из проданного без ведома общественности здания. Словом, здание, где раньше размещался сиротский приют, никогда не вмещавший больше 50 человек, находившееся к тому же на окраине и, в общем-то, никому не нужное, оказалось вдруг в центре внимания. Чувствуя запах судебного разбирательства и последующего поражения на выборах, мэр решил ответить на все вопросы. Публично, дав интервью всем газетам и журналам города.
Так и вышло, что спустя две недели после визита к Элис Картер, Элизабет ждала приемная мэра – комната с кожаным диваном, двумя креслами и низким журнальным столиком.
Когда Элизабет вошла, сесть было уже негде. В дальнем углу комнаты Дэн Кларк, оператор “Sunton TV news”, устанавливал камеру.
–– Привет,— бросила Элизабет. Дэн кивнул в ответ.
Из сидящих вокруг столика она никого не знала, но могла бы сказать, откуда каждый из них, даже не будь на них разноцветных маек с логотипами "Sunton Daily News", “Sunton News Magazine” и тому подобное. Перед тем как открыть что-либо из этого, Уилли предварительно сплевывал в мусорную корзину. Внимание следовало обратить, пожалуй только на корреспондента из “Sunton Historical” – молодого мужчину, одетого (в противовес шортам и влажным от пота майкам остальных) в строгий костюм. Он вошел вслед за Элизабет и остановился в дверях, со скукой разглядывая присутствующих.
Она сбросила сумку на подоконник, сама уселась рядом. В конце концов, она не обязана стоять, потому что у господина мэра нет для нее кресла.

Поздравляю вас, Бернс,— говорил Уилли вчера.— Брать интервью у мэра будите вы. Так что... ведите себя хорошо.
Мэр вышел в 10:30, когда духота довела всех до последней планки терпения. За полчаса ожидания кто-то догадался принести воды, а Элизабет заставила двухметрового репортера из какой-то новостной газетенки приоткрыть форточку, до которой сама она не могла дотянуться. На пару минут все взгляды оказались прикованными к ним, так что Элизабет хотелось повернуться и заорать в лучших традициях Мэг: Хватит пялиться!
Итак, в 10:30 открылась дверь, и в приемную вошел Леонард Ивони в сопровождении двух охранников. Кто-то поднялся с кресла, чтобы уступить ему место, но тот отказался, к удивлению Элизабет, направившись в сторону корреспондента из "Sunton Historical", чтобы пожать ему руку.
–– Я позвал вас, чтобы кое-что прояснить,— начал он. Его интеллигентный друг достал из кармана пиджака что-то похожее на черную зажигалку, и поставил на журнальный столик.
Хороший диктофон,— подумала Элизабет.

–– ...по поводу иствудского сиротского приюта. Все вы, вслед за пустившими ложные слухи газетами,— он покосился почему-то на рыжую журналистку из «Сантон Дэйли Ньюс»,— считаете, что я незаконно продал здание приюта. Это не так.
Она знала все, что он скажет – успела узнать за две недели работы над этой темой. Например, он мог бы начать с того, когда и почему был закрыт приют.
–– Вот,— продолжал он, демонстрируя какой-то документ камере,— решение городского суда от 22 декабря прошлого года. Здесь говорится о том, что, вследствие плохого состояния здания на Санд-Стрит (Иствуд), детский приют больше не может там размещаться.
Вот она, суть дела; еще осенью пошлого года благотворительная организация при церкви Св.Петра подала в суд иск в адрес городской администрации. В нем говорилось об «ужасных условиях», в которых содержатся сироты Иствудского приюта. После пожара четырехлетней давности здание так и не удалось полностью восстановить. Организация также заявляла о своей готовности взять под опеку всех детей, живших в приюте на данный момент. Рассмотрев дело, суд вынес постановление о закрытии заведения. 19 апреля нынешнего года дети были распределены между окружной школой-интернатом, а также приютом для детей-сирот при протестантской церкви Вознесения Господня. Организации при церкви Св.Петра было отказано.

Элизабет слушала без интереса. Все шло как было задумано: ее заметка вот-вот готова была вылиться в скандал,— и одновременно все было не так. Продажа здания в Иствуде на поверку оказалась сдачей в долгосрочную аренду – акт, одобренный городским советом, а следовательно, вполне законный. Более того, Ивони не раз говорил об этом в интервью, только тогда это никого не заинтересовало. Со своей стороны Элизабет Бернс сделала все, что могла.
А как считает Картер? Она попыталась найти ее на прошлой неделе, однако встретила на Санд-стрит запечатанные ворота и охрану. Прежняя вывеска исчезла – приюта больше не существовало. И Элис Картер там больше не было.
Когда Ивони закончил говорить, поднялась рыжая из «Сантон Дэйли Ньюс». Голос у нее был сладким до тошноты.
–– Здание, построенное в прошлом веке, имеет историческую и культурную ценность. Почему вы не учли это, отдавая его в аренду?
–– Я предвидел этот вопрос. И потому пригласил сюда этого парня.
Он слегка отошел в сторону, и на его место встал тот, кого Элизабет еще минуту назад считала просто корреспондентом исторического журнала.
–– Я Роберт Гут,— сказал он.
Робин Гуд.
Кто-то мерзко хихикнул.
–– Из журнала «Сантон Хисторикал». Я также являюсь членом исторического общества Сантона. Историческая ценность здания на Санд-стрит в Иствуде оценивается как «незначительная» и состоит только в том, что оно было построено в прошлом веке, а именно, в 1894 году. Однако еще в 1953 оно подвергалось капитальному ремонту, не говоря уже о пожаре 1995. Таким образом, у нас было бы больше шансов упирать на историческую ценность полуразрушенной теперь церкви на Монк-стрит. От здания, построенного в 1894, ничего не осталось.
Мэр удовлетворенно кивнул.
–– Спасибо, Боб,— поблагодарил он, похлопывая Гута по плечу,
(сразу видно, старые знакомые. Так вот откуда у «Сантон Хисторикал» прерогатива первыми брать интервью у Ивони).
–– Я думаю, можно двигаться дальше.
И они двинулись дальше. Относительную тишину, стоявшую в комнате, вдруг прорвало вопросами, которые журналисты задавали, перебивая друг друга и не давая мэру договорить. «Как долго здание будет сдаваться в аренду?» «Куда будут отправлять сирот?» «Сколько стоит отремонтировать здание?» «Дети Сантона» организовали широкомасштабный сбор пожертвований – почему бы не использовать их для покрытия долгов и ремонта здания?» И так далее.
В конце концов, вопросы вплотную подошли к следующим выборам. Ивони был явно не настроен говорить на эту тему.
–– Время, мои дорогие сограждане,— объявил он, показывая на часы. Элизабет отметила, что они стоят порядка 5000 баксов.— У вас есть еще вопросы по поводу иствудского приюта?
–– Есть,— ответила Элизабет с подоконника. Все обернулись на ее голос, но на этот раз это ее не разозлило.
–– Вам известно, что находилось в этом здании до того, как там разместили приют?
Повисла тишина. Мэр обменялся взглядами с Гутом. Отвечать явно предстояло второму.
–– После Первой мировой войны и до 1953 здесь была военная база,— ответил Гут, вопреки ожиданиям Элизабет, честно.— В 53-м ее ликвидировали, после чего и провели капитальный ремонт.
–– В связи с этим здание на Санд-стрит по-прежнему является государственной, а не городской собственностью. Городская администрация не в праве ей распоряжаться, так?
Элизабет подняла глаза на Ивони: он, похоже, забыл, где находится.
–– Что вы этим хотите сказать?— бросил он в Элизабет.
–– Я хочу спросить. Общественная организация «Дети Сантона» отправили петицию в столицу. Как вы на это смотрите?

Ивони молчал с-полминуты. Элизабет, расположившаяся на подоконнике, должно быть, виделась ему как черный силуэт – недоразумение, каким-то чудом пробравшееся в эту комнату и сбившее его глупым вопросом. Он едва ли знал даже, откуда она. Но вскоре узнает, быть может, расспросит своего интеллигентного друга. Между тем, аудитория ждала ответа, устремив взгляды на подергивающееся от возмущения лицо Ивони. Он ответил:
–– Пусть делают, как считают нужным.
Элизабет знала, что Гут опять разглядывает ее. Очень внимательно.

—

Из интервью Пола Ретборна с Лорой Шепард

Л.: «Ничего особенного. Тогда это был обычный город, только пустой (смеется)».
Р.: «Ты точно никого там не видела?».
Л.: «Никого».
Р.: «А что насчет Мэри?».
Л.: «Я уже говорила, что не нашла ее. Я ушла одна. В тот момент я думала только о том, как бы самой унести ноги. Никто не мог меня волновать».
Р.: «Ты рисковала своей жизнью, чтобы найти эту женщину. Она была твоим другом».
Л.: (неопределенно качает головой).
Р.: И после всего того, что случилось, ты еще утверждаешь, что город не опасен.
Л.: (пожимает плечами) Мы ведь говорили об отеле.