особняк Болдуинов
17 октября 1995
Лора

Это был сон.
«Лора,— голос Эдди был невероятно спокойным и как будто обреченным.— Пожалуйста, помоги мне».
«Донести тебя до ближайшей автобусной остановки?» — съязвила она.
«Помоги мне»,— повторил Эдди.
«Да что с тобой случилось? Может... ты есть хочешь?».
Эдди покачал головой.
«Помоги мне».
Когда она открыла глаза, за окном светало. Холод был собачий, так что она не сразу смогла вылезти из-под гобелена. Вчерашние мысли как будто оставили ее в покое, зато появилась новая: что стряслось с Эдди?
Джеймс, Мария. Мэри... Эдди привез ее сюда; Эдди был в беде – настало время подумать и о нем.
Однако Большой Парень так мало интересовал ее в последнее время, что она совершенно потеряла его из виду. Даже если ему в действительности нужна помощь, где она должна его искать? Ответа на этот вопрос не было, только что-то необъяснимое тянуло ее к лодочной станции. В конце концов, она все равно собиралась в отель – тем проще будет добраться до него... переплыв озеро на лодке. Может быть, Эдди окажется поблизости.
Она кое-как свернула гобелен и оставила его там, где взяла – на ручке дивана. Кому это было нужно в пустом мертвом городе? Лора не спросила себя об этом. С неубранными кроватями у нее прочно ассоциировался отцовский ремень с латунной пряжкой.
На улице, как всегда, был туман – влажный, холодный и вязкий. Несколько секунд она постояла у ворот дома, чтобы сориентироваться, потом пересекла улицу и двинулась вниз, к озеру, в направлении Натан-авеню. Прислушиваясь (в тайне боясь услышать шаги Джеймса), она не различала ничего кроме обычной тишины.
Где-то ходит безмозглая обезьяна,— думала она, лелея собственную ловкость.— Пусть попробует найти меня. Пусть попробует!

Она намеренно шла не торопясь, словно показывая кому-то, что никого на самом деле не боится, не подозревая о том, что единственное существо, наблюдающее за ней сейчас, знает все ее страхи.
Дорога к лодочной станции, быть может, и существовала когда-то, но сейчас осталась только усыпанная гравием тропа, вьющаяся по пологому берегу озера к западу от Rosewater Park. Здесь Лора пошла быстрее: от воды шел холод — ускоряя шаг, она пыталась согреться. По обеим сторонам тропы росли какие-то кустарники и высокая, в рост взрослого человека, трава с толстыми стеблями – здесь Джеймс мерещился ей повсюду, но она продолжала изображать бесстрашие, крепче сжимая в руках плюшевого медведя.
Наконец, травяные джунгли расступились, открыв пологий спуск к докам.

Если бы кто-то (быть может, Пол Ретборн несколько лет спустя) попросил Лору вспомнить, что происходило в следующие десять-пятнадцать минут после того, как она вышла к станции, она смогла бы сделать это лишь частично, перемежая отрывочные воспоминания предположениями относительно того, что именно она делала и куда ходила. Должно быть, она прошлась по деревянному настилу до складов у самой кромки воды (кто их здесь поставил и зачем – кто теперь знает?), даже заглянула за дверь одного из них, быть может, увидела там что-то необычное, что привело ее к тому месту, где предположительно должна была стоять лодка...
Но лодки там не было. Лора остановилась на самом краю помоста. То ли из-за тумана, то ли из-за утренних сумерек противоположного берега было не разглядеть, только какая-то яркая звезда сияла сквозь молочно-белую пустоту. Где-то там была Мэри. Воспоминания о Мэри вызвали ощущение теплоты. Лора заулыбалась – ничего, что лодка пропала (да и была ли она?), она сможет дойти пешком до отеля. А может...
Я переплыву эту лужу, если надо будет.

Ухватившись за деревянный помост, скользкий, разбухший от вечно влажного воздуха, Лора попыталась рукой достать до воды, но было слишком высоко. Тем не менее даже на расстоянии пяти дюймов от поверхности чувствовалось, что она нестерпимо холодная. Поняв бестолковость своих усилий, она сдалась и стала подниматься.
Я поищу дорогу,— размышляла она.— Если не найду – переплыву озеро. Я буду на той стороне во что бы то ни стало. Я...
Взгляд девочки, все это время блуждавший где-то высоко, устремляясь на противоположный берег, впервые соскользнул по подолу сарафана к носкам туфель, усеянным мелкими капельками влаги, а затем упал на поверхность воды и остановился. Сквозь клочья тумана и желтую иловую муть она увидела на дне широкие цветные полосы – голубая, белая, голубая, белая. И только сейчас заметила, что что-то серое плавает почти что под ее ногами.
Эдди...
«Помоги мне, Лора. Пожалуйста».
Ты же не можешь...
«Лора... ».
Она зажмурила глаза и снова открыла их. Бейсболка Эдди плавала внизу, похожая на круглый поплавок.

—

Расстояние от лодочной станции до Натан-Авеню (тропа в травяных дебрях) она прошла не торопясь, словно прогуливаясь – беззаботный ребенок с игрушкой в руке, которая раскачивалась в такт чуть подпрыгивающей походке.
Когда я звал тебя, Лора, я думал, что ты обязательно придешь. И не позволишь монстрам забрать меня.
На самом же деле она едва переставляла ноги. Она продиралась сквозь туман как сквозь густое холодное желе, словно в кошмаре, где хочешь бежать быстрее, но только медленно ползешь вместо этого.
Я боюсь воды. Мне холодно, мать твою! Сколько мне еще ждать, когда ты вытащишь меня?
Поворот и выход на авеню. Трудно дышать, сердце не бьется.
А ведь это Джеймс во всем виноват. Да, детка. Ты думала, что убила его, но он жив. Как думаешь, что теперь случится с тобой?
Эдди хохотал, и живот сотрясался в такт этому хохоту.
Омерзительно.
Лора глубоко, до боли в легких вдохнула в себя воздух, влажный и тяжелый, и сорвалась с места. Желтый разделительный пунктир превратился в сплошную полосу, напополам разрезавшую молочно-серую перспективу. Она пролетела здание Исторического Общества, еще какие-то старые домишки по обочинам – вперед, быстрее, как можно быстрее,— миновала мост через речушку, впадающую в Толуку (тот самый, который еще вчера предстал перед Джеймсом и Марией в виде развалин) и вырвалась на Санфорд-стрит.
Здесь голос Эдди (хотя, мог ли Эдди говорить так?) исчез, а вместе с ним и его навязчивый образ, страх, чуть было не убивший ее на лодочной станции, отступил, и Лора смогла подумать в своей обычной манере: Ты был тупицей, Эдди.

—

Lake View Hotel

Ковер был такой мягкий, что хотелось снять пыльные туфли, подошвы которых, казалось, раскалились от долгого бега, и пройтись босиком. Обитые деревом стены с картинами и фигурными бра создавали какую-то особенную умиротворенную атмосферу. Лора подумала, что дом Мэри, должно быть, чем-то походил на это место. И, как и здесь, в этом доме присутствовал Джеймс.
Она успела сделать несколько шагов, когда неожиданный, совершенно неуместный здесь звук заставил ее пригнуться и отойти к стенке. Сначала она не поняла, что произошло, перед глазами стояло только одно: фигура отца в узком дверном проеме – высокий худой человек, носивший на поясе ремень с латунной пряжкой – что такое, Лора? Хочешь, чтобы я тебя снова наказал?

В соседней комнате, посылая привет из другого мира, звучало пианино.
Небрежно-легкая мелодия, рождаясь в соприкосновении молоточков и натянутых струн, казалось, вмиг заполнила все пространство до последней щели, разорвав тишину, словно старую простынь – легко, с треском и облачком пыли.
Нет, кто угодно мог играть так, только не ее отец (К тому же, что ему делать в Сайлент-Хилле?). И не Безмозглая Обезьяна, это уж точно.

Лора улыбнулась и двинулась дальше по коридору. Метров через десять он упирался в другой, перпендикулярный ему, куда выходила крутая лестница и несколько узких дверей со стеклами. Здесь она свернула направо; звук шел из-за неплотно прикрытых дверей, ведущих, по-видимому, в гостиную.
Мэри не говорила мне, что играет на пианино,— подумала она так, между прочим. Не говорила; может быть, не считала это важным.— Может быть, из-за моего отца. Думала, это чертово прошлое причиняет мне боль. Вовсе нет. Это ведь в прошлом.
Она остановилась около блещущей туманным светом щели, постояла немного, прислушиваясь, словно по звуку могла бы определить, кто играет.
Это не отец,— напомнила она себе. А затем вошла внутрь.

Большая, залитая серебристым светом комната. Не гостиная — бывшее кафе. Круглые столики, по четыре стула вокруг каждого, стоят на своих местах, даже салфетки остались, пожелтевшие от времени и пыли. В противоположной стене – несколько огромных окон, к которым лепится похожий на сладкую вату туман.
Пианино здесь, справа, задвинуто почти в самый угол, в окружении огромных горшков с пальмами. Как они жили без воды столько лет? Лора не думает об этом, ее внимание поглотило пианино – странное, очень необычное пианино: оно напоминает ей коробку для шитья, положенную на три смешно изогнутых ножки; крышка чуть приоткрыта и опирается на какую-то длинную палку. В этом призрачном свете сооружение выглядит еще более нелепо.

Удивленная, она обходит рояль по дуге. Справа налево. И вдруг останавливается.
Маленький крутящийся стул, обтянутый коричневой кожей, совершенно пуст, а крышка инструмента закрыта; музыка продолжает играть и Лора, охваченная негодованием и испугом, не сразу соображает, в чем тут дело. Она долго крутит головой в поисках ответа, наконец, поднимает глаза, и только тогда замечает небольшой черный приемник, поставленный на пыльную крышку.
Черт.

Пару раз за последние три месяца она обманывалась, принимая за Мэри женщин в розовых платьях, и десятки раз – за последние дни, блуждая по домам с привидениями, надеясь, что шаги за поворотом, скрип половиц или едва различимый женский голос выдадут присутствие Мэри. Но отель был последней надеждой.
Черт,— думает она, с ужасом понимая, что вот-вот заплачет. Приемник в этот момент кажется ей виновником всех ее бед (в конечном итоге это был Джеймс, но его здесь не было) и, схватившись за ручку, она со всей силы швыряет его на пол. Музыка обрывается, только звук разбившегося приемника еще с минуту продолжает жить под крышкой старого рояля, в стеклах и в металлических частях бра. А потом и он стихает.

Какое-то время она оставалась в кафе – сидела за закрытым роялем, опершись на локти, иногда поглядывая на остатки приемника (себе она говорила, что просто отдыхает, но на самом деле ждала Мэри). Пару раз она вставала и подходила к окну, за которым все равно ничего не было видно, и от нечего делать нарисовала на запотевшем стекле кошку. Можно было что-то написать под рисунком, чтобы Мэри могла прочитать надпись, однако Джеймс тоже умел читать, и она не сделала этого.
Потом (неизвестно, сколько времени спустя), она вышла за дверь.
Мэри должна быть здесь,— повторяла она про себя, потому что боялась подумать об обратном. Лора неслышно скользила по лестницам, коридорам и номерам, осматривая этаж за этажом, и с каждым пустым номером подтверждались ее сомнения: Джеймс ошибся; Мэри не было в этом отеле.
Но тогда где она?

—

Номер 312, Лора. Он может быть только там, — прошептал Город.
Триста двенадцать – как же она сразу не подумала? Мэри ведь говорила об этом номере не один раз; как это могло вылететь у нее из головы?
Тупица,— отругала она себя. Она успела уже облазить весь второй этаж и заметно устала – скучные, пыльные номера были похожи один на другой как братья-близнецы, только встречавшийся кое-где бардак вносил разнообразие.
Она добралась до лестницы и поднялась наверх.
Простил ли Джеймс твою прошлую выходку, Лора? Не захочет ли он убить тебя?
Джеймс не может злиться до сих пор; в конце концов, он был сам виноват – нечего было лезть к ней в госпитале.… С другой стороны, разве она сейчас собиралась сделать не то же самое?
Я извинюсь перед ним,— решила она, тем самым заглушив все сомнения.
Триста двенадцатый был прямо напротив лестницы.
Было темно, и дверь угадывалась по тонким, едва различимым полоскам света по периметру. Она подошла ближе и вгляделась в номер, однако с высоты ее роста это было невозможно, и Лоре пришлось достать из кармана коробок со спичками. Рыжее пламя высветило небольшую прямоугольную табличку – «312».
Как могла Мэри поступить так? Столкнуть ее с Безмозглой Обезьяной в этом городе, да еще и вынудить идти к нему за помощью. Ложь, путаница… Предательство? Нет, нет, конечно, нет. Разве Мэри могла предать ее, после всего того, что она говорила? «Я бы удочерила тебя, если бы могла».
Если. Всегда какие-то «если».
Триста двенадцать.
Лора схватилась за ручку и дернула: дверь легко поддалась и, не раздумывая, она проскользнула внутрь.

Небольшой узкий коридорчик, слева дверь в шкаф, справа – в ванную. Впереди – огромная комната, в которой из-за больших окон светло почти как на улице. К окнам с противоположной стороны прижимаются туманные облака, и Лору поражает странное ощущение – словно она находится где-то в трюме тонущего корабля, и с минуты на минуту сюда ворвется вода.
Взгляд девочки неторопливо скользит по комнате, пока, наконец, не натыкается на неподвижную темную фигуру в кресле. Кресло развернуто к тумбочке с выключенным телевизором (что интересного показывают? Ха-ха!), голова человека зажата между его кулаками, локти упираются в колени.
Джеймс.
Да, это был он (по крайней мере, куртку она сразу узнала) – весь мокрый, грязный, как… обезьяна. Похоже, что-то случилось. Давно он не был таким притихшим.
Она вышла из своего укрытия и подошла к креслу, в котором сидел Джеймс.
–– Эй,— позвала она, слегка коснувшись его плеча – куртка была мокрой насквозь и очень холодной.— Что с тобой?
Джеймс не пошевелился и не ответил.
–– Ты оглох?! Я с тобой разговариваю!
Кулаки разжались, и голова чуть приподнялась. Влажные серые глаза уставились на Лору.
–– Я хотела сказать,— продолжала она,— что извиняюсь за то, в больнице. Я не хотела сделать тебе ничего плохого.
Голова между кулаками опустилась и снова поднялась – Джеймс кивнул и, кажется, готов был немедленно вернуться в исходное положение.
Жаль, что я не разбила тот приемник о твою пустую голову.
–– Я знаю, что ты ищешь Мэри,— сказала она.— Я тоже. Поэтому предлагаю объединиться.
Джеймс остался сидеть неподвижно, как статуя. Ни суть предложения Лоры, ни взрослые интонации в ее голосе его как будто не трогали. Он смотрел сквозь нее своими водянистыми глазами, как будто ее не существовало.
––Эй,— она слегка потрясла его за плечо,— что скажешь?
Она подумала, что он переспросит, в чем дело – слишком обессмысленный был у него вид. Возьмись Лора анализировать, что могло с ним случиться с тех пор как они расстались в больнице (подумаешь, заперла в пустой палате, это не в счет), она пришла бы к выводу, что он упал с лестницы вниз головой. Ну, или та красотка, Мария… Кстати, куда она подевалась?
–– Я не могу,— ответил он.
–– Почему?
–– Мэри здесь нет.
Думаешь, я поверю в это.
Лора разозлилась. Она ненавидела Джеймса и, что бы он не говорил, он всегда представал перед ней в образе дурака и вредителя. А сейчас он был просто тряпкой.
–– А ГДЕ ОНА ТОГДА?!— заорала она, не в силах больше сдерживаться. В противном случае ей оставалось только разрыдаться.
Джеймс отшатнулся, вжавшись в спинку кресла и интуитивно дергая рукой, чтобы, в случае чего, закрыться ей от воображаемого удара.
–– Она умерла.
–– Я это уже слышала! «Три года назад»,— Лора невольно скривила лицо в какой-то гримасе, призванной изобразить Джеймса.— Я в это не верю! Она была жива в августе, ее выписали из больницы, а потом она уехала!
–– Я знаю,— сквозь собственный крик Лора едва слышала его.— Она... Я убил ее.
–– Что?
Кажется, это говорит какой-то ребенок; да, точно, маленький писклявый ребенок – не может же ее собственный голос звучать так по-детски. Так беспомощно по-детски. (Хочешь быть наказанной Лора? Хочешь, чтобы я объяснил тебе, как надо делать?— Нет, папочка, пожалуйста, нет!). И этот Джеймс… что он такое несет? Прошло ведь всего ничего, Мэри не могла умереть за это время! Он же сам искал ее, здесь, в этом городе!
Это неправда.
Правда, правда,— говорит Город и смеется.
Ха-ха.
Пол, кажется, наклонился на сорок пять градусов, а может, на все шестьдесят. Лора не знает геометрию, она просто прикидывает: пол наклонился, так сильно, что она вот-вот съедет вниз. И Джеймс как будто оказался за гофрированным стеклом, какие обычно ставят в ванных. Ей вспоминается ощущение, которое она испытала, входя: трюм тонущего корабля, кислородная подушка, сжатая толщей воды.
Мэри здесь нет, Лора. Тебя обманули.
–– Почему?
Лора не замечает, что изо всех сил колотит кулаками Джеймса – по плечу, по голове, по колену,— ей кажется, что колотит, но на самом деле получаются какие-то бессильные поглаживания.
–– Почему?— повторяет она.
–– Я…— Джеймс дергается, пытаясь уйти от ее прикосновений, пряча голову в ладони.— Прости меня.
Простить тебя?! Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ. Не-на-ви-жу.
–– Ненавижу тебя! Ненавижу! Ненавижу.
Больше не в силах удерживаться на наклонной плоскости, она скатывается к двери, повторяя, как заклинание: «Ненавижу»,— вылетает в коридор на третьем этаже, захлопывая за собой дверь в триста двенадцатый. Кажется, Джеймс говорит что-то еще, но Лоре все равно – весь мир был теперь за гофрированным стеклом.

Лора покинула номер 312 около 8:30 до полудня, 17 октября 1995 года. О том, что произошло с ней дальше, она рассказывала затем неохотно, по большей части говоря об отеле, а не о себе. «Пожар начался, — рассказывала она, в то время как толстый журналист по фамилии Ретборн строчил что-то в своем блокноте,— должно быть, раньше, когда я поднялась в 312-й и была там около десяти минут (ни слова о Джеймсе), а затем дошел до третьего этажа. Я не знаю, как это могло случиться, но это был пылающий ад».
В действительности (и прежде всего) Лору не волновало то, что происходило за пределами ее самой в ближайшие, как минимум, две минуты, тем более, что она ничего не видела: она разрыдалась, по-настоящему, как никогда в жизни; она плакала от нестерпимой боли, как и раньше, только на этот раз она не могла определить ее источника. У нее болело все и одновременно ничего. Кислородная подушка была раздавлена и тонны воды хлынули в пустоты, сокрушая последние основы.
Храбрая, сильная Лора бесцельно брела куда-то, размазывая слезы по грязному подбородку. Бесстрашная защитница Мэри, одним ударом превращенная в маленькую слабую девочку.

Только на лестнице она, наконец, почувствовала неладное, а именно – стало жарко. Вскоре запахло дымом, а на первом этаже сквозь «гофрированное стекло» ее слез проглянули рыжие сполохи пламени – словно кто-то внизу зажег тысячу спичек. Страх, как огненная ящерица, сполз по спине.
«Когда я спустилась вниз, первый этаж был весь в огне. Я поняла, что здесь мне не пройти, и решила подняться наверх, в какой-нибудь номер, чтобы выбраться через окно. На втором этаже все двери были закрыты, и я побежала на третий».
На самом деле она вспомнила о Джеймсе. Она хотела бы, чтобы он умер, как Мэри, в конце концов, он заслужил это, но умереть в огне казалось ей слишком страшным, таким, чего даже Джеймсу нельзя было пожелать. Она бросилась наверх, прикидывая, можно ли без последствий удрать из окна третьего этажа.
«Я взбежала по лестнице и бросилась к двери в триста двенадцатый. Долго пыталась открыть, потому что…(долгая пауза) ее заклинило».

—

Lake View Hotel
Лора

–– Джеймс! Открой мне!
Лора изо всех сил старалась, чтобы голос не дрожал.
–– Ты что, оглох?! Здесь пожар; нужно выбираться отсюда!
Молчание. Лора дернула за ручку, проклиная Джеймса и себя – ничего; дверь словно срослась со стеной.
–– Идиот!
Под руками была неподвижная, шершавая поверхность; удары отзывались в ней глухим эхом, а через секунду этот звук тонул там, как в болоте. Может быть, это заставило Лору остановиться и достать спички.
Дверь была вроде бы та же: из темного дерева, с номером «312» на самом верху, с позолоченной ручкой. Не было только прежней полоски света по периметру, а еще… Поверхность. Все дело в ней. Словно это дверь вовсе не в гостиничный номер, а в какой-то чулан.
Чулан в доме твоего отца, Лора?
Нет. Этого не может быть. К тому же, разве на той двери был номер?

Лора почувствовала, что что-то нестерпимо жжет пальцы – спичка почти догорела; она задула ее, и в коридоре стало совсем темно. С лестницы резко потянуло гарью – должно быть, огонь добрался уже до второго этажа – девочка закашлялась, выронив коробок со спичками. Несколько минут она искала его, обшаривая ковер, в котором рука проваливалась по самое запястье – но спичечный коробок, казалось, провалился в другую реальность. Будь здесь та Лора, которая пришла в этот город в поисках Мэри, это бы ничуть ее не смутило. «Жаль», – подумала бы она, а затем прошла до конца коридора, чтобы обнаружить там... Но той Лоры больше не существовало. Страх затопил ее сознание, как вода – трюм тонущего корабля. Она опустилась на пол, прислонившись спиной к стене, и горько разрыдалась.
Ловушка захлопнулась. В конце концов в нее оказался пойман вовсе не Джеймс.

«Я долго сидела так; не могла даже пошевелиться от страха. Мне казалось, что я нахожусь в коробке, подвешенной над большим костром. Мне казалось, что выхода нет».
Она долго сидела у стены, уткнувшись лицом в колени. Страх, боль и отчаяние владели ей, но она как-то ухитрилась натянуть майку на лицо – может быть, поэтому была еще в сознании. Огонь ревел внизу так громко, что перекрывает собой другой звук – высокий и пронзительный, идущий откуда-то из противоположного конца коридора.
«Не помню, что именно произошло потом, но я очнулась. Я подумала: этот коридор – я ведь не осмотрела его до конца, нужно пройти дальше и проверить, что там. Я так и сделала».
Столб огня взвился над лестницей, рассыпав тучи искр, которые тут же превратились в маленькие островки пламени на ковре и обоях. Лора поднялась. Глаза щипало; она зажмурилась и на ощупь двинулась на звук – где-то там, в противоположном конце коридора, звонил телефон.

Дверь в Обсерваторию, дверь в 313-й, дверь в западное крыло.
«Последняя дверь была открыта – там был коридор и двери в номера. Я дошла до самого конца – до номера 324. Я разглядела его, потому что дверь была как раз рядом с окном».
Она открыла глаза, как только оказалась за дверью. Здесь было не так душно и даже светло – из-за окна в самом конце коридора. У окна стоял столик, а на нем – телефон. Лора бросилась вперед, словно звонили именно ей (и, по правде сказать, она так и думала), и сняла трубку.
–– Алло,— сказала она хриплым, севшим голосом.
Никто не ответил.
«Я забралась на стол и открыла окно. За ним была пожарная лестница. По ней я и спустилась вниз».
Как только ее ноги коснулись асфальта, она побежала – достаточно быстро, чтобы через четверть часа оказаться за пределами туманного города. Никто ее не преследовал.