I hope you die!
The Bloodhoundgang. «I Hope You Die»

Мейсон в судьбу не верил. Он не верил в выражения типа «все предопределено» и «все в Его руках». Гарри Мейсон привык во всем полагаться на себя. Он знал, что если он не может чего-то добиться, то это не значит, что ему не суждено этого добиться. Это просто значит, что он мало старается.
Мейсон не верил в Бога. Он не был ни католиком, ни протестантом, ни атеистом. Он не воспринимал религию вообще. Гарри Мейсон считал, что религия - чрезвычайно интересная сказка, которую придумал очень интересный человек, чтобы позабавить народ. Он не много знал о религиях, и он не хотел много знать о религиях. Люди могли молиться Богу, посылать Его, благодарить Его, восхвалять Его, писать о Нем книги и т.д. Но Гарри считал, что всего лишь пустая, хотя для многих интересная и где-то поучительная трата времени.
Мейсон не верил в путешествия во времени, НЛО, телекинез и тому подобные вещи. Он никогда не увлекался паранормальными явлениями, потому что знал, что их не существует. Не просто понимал, понимал умом, но и твердо знал. Это разные вещи.
Мейсон был реалистом. Он верил в то, что человек каждый вечер засыпает, каждое утро просыпается, каждый день делает одну и ту же работу. «Человек должен делать что-то для других, чтобы иметь возможность делать что-то для себя», - говорил Мейсону отец. Гарри верил в деньги, верил в еду, верил в друзей, верил в любовь. Гарри верил в то, что его окружает и в то, что он способен был понять.
И еще: Мейсон верил в книги. Он верил в книги, потому что был писателем. Он не просто верил, он знал, что писатель может придумать свой собственный мир, причем продумать его вплоть до кирпичика в каждом доме. Он знал, что писатель может наблюдать за этим миром, фиксировать то, что в нем происходит (ни в коем случае не вмешиваясь в события!) и рассказывать это другим людям. Рассказывать, потому что людям это интересно, потому что именно обычные люди могли в это поверить.
Гарри Мейсон и его дочь, Шерил, жили в своем доме в пригороде Чикаго. Гарри - с 1991 года, года, когда они с Алисой поженились, а Шерил - всю свою жизнь. До 97-го их семью можно было бы назвать образцовой: отец, глава семьи, писатель, зарабатывает приличные деньги, может позволить себе раз в год свозить семью на Гавайи или в Европу, не курит, выпивает только по праздникам, связей на стороне не имеет; его жена, домохозяйка, воспитывает ребенка, имеет вполне сносный характер и привлекательную внешность, умна, хорошо готовит, если и пилит мужа, то только по делу; их дочь (родилась в 92-м, как и положено, через год после свадьбы, так что родители Гарри претензий к Алисе не имели), ребенок как ребенок, капризная, обидчивая, веселая, наивная, дружелюбная, говорить и читать научилась на удивление рано, любит, как и все дети, игрушки, телевизор и домашнюю кошку Линду. Их семья была счастливой, возможно, одной из самых счастливых в мире семей, но была такой недолго, потому что в 97-ом Мейсон впервые в жизни столкнулся с демоном. Алиса заболела.
Питер аккуратно, стараясь создавать как можно меньше шума, достал из кармана ключ и вставил его в замочную скважину. Он быстро, но тихо открыл дверь и юркнул в дом. Свет в прихожей был выключен, и Питер не стал его включать, это могло привлечь внимание. На цыпочках он пробрался на второй этаж и направился к спальне, где, если верить голосу в телефоне, держали Розу. Господи, сделай так, чтобы она была жива, думал Питер, я не выдержу ее смерти.
И вот он стоит перед дверью, не решаясь ее открыть. Что там, за ней. Держат ли там Розу, связанную, но живую и здоровую? Стоит ли за ней бугай с ломом, дожидаясь, пока Питер войдет, чтобы обрушить лом ему на голову? А может, Роза уже мертва, и за дверью в спальню лежит ее труп?
Питер аккуратно прикоснулся к тяжелой бронзовой ручке, и толкнул дверь.
- Питер! - радостный женский голос. Но не голос Розы. - Питер, наконец-то ты пришел, я ждала тебя, так долго ждала! Ты не хочешь обнять меня? Подойди ко мне, дорогой…
На кровати лежала женщина, подозрительно напоминающая Розу, но явно не Роза. Не ее волосы, не ее губы, не ее стиль одежды, не ее голос. Но в общем… Эта женщина могла быть ее сестрой, но никак не Розой.
- Извините, кто вы? - осведомился Питер. - Я вас знаю? Может, вы знаете Розу?
- Питер, дорогой. С тобой что-то произошло? После того, как мы разлучились в том длинном коридоре? Ты меня с кем-то путаешь? - голос женщины выражал нескрываемое удивление.
- Откуда вы знаете про коридор? - изумился Питер.
Женщина рассмеялась:
- Ты всегда был таким забывчивым. Помнишь, как мы отдыхали в том отеле? Ты сказал, что забрал оттуда все. Но ты забыл про кассету, которую мы там записали. Как ты думаешь, она все еще в отеле?
- А это вам откуда известно? Вы ведь не Роза, так?
- Я? Я могу быть Розой, если захочешь. Но на самом деле не важно, кто я. Важно, что я здесь для тебя, Питер. Важно, что я существую.
Женщина достала из-под подушки, на которой она лежала, пистолет и направила его на Питера. Раздался выстрел.

8 апреля 1997 - 12 августа 1997
Гарольд Эверетт Мейсон

Гарри в последний раз торжественно сохранил файл «Роза» и вывел его на печать. Он не без удовлетворения заметил, что у него нет того чувства, которое он обычно испытывал, когда заканчивал писать роман. Обычно он ощущал что-то типа абсолютной завершенности. Все кусочки головоломки легли на место, и если какой-то по ошибке оказался не там, где должен быть - это работа редактора. Это чувство означало, что круг замкнулся, что книга теперь уже представляет из себя не картину в процессе написания, а картину на выставке, если повезет, на очень популярной выставке. Нет, этого Гарри не ощущал.
Его цикл «Человек в этом странном мире» должен был стать чем-то вроде мозаики, состоящей из нескольких самостоятельных мозаик. Поэтому сейчас Мейсон чувствовал, что одну-то головоломку он собрал, но если ему нужна целая картина, он должен еще потрудиться. И если обычно Мейсону не хотелось, совсем не хотелось возвращаться к прежним героям, к прежним событиям, заново ворошить их жизнь, то сейчас он именно этого и желал.
Вообще-то, каждая книга из его цикла, как он его задумал, должна была стать отдельным произведением. Но произведением слегка незавершенным. Не то чтобы события, допустим из первой книги, «Розы», могли перекочевать в «Лампу и колыбель» (так он планировал назвать вторую часть), но герой каждой следующей книги должен был найти разгадку того, что случилось в предыдущей. Таким образом, если «Роза» заинтересует читателя, если ему захочется узнать, что за женщину встретил Питер, откуда ей известно то, что ей известно, и неужели Питер, герой, который, по задумке Мейсона, должен был читателю полюбиться, действительно погиб, он купит «Лампу и колыбель». Если же нет, то в следующей книге читатель может найти события гораздо более интересные и (что важно для тех, кому «Роза» НЕ понравится!) никак не связанные с Питером и Розой. Так что количество человек, покупающих следующую часть, по расчету Мейсона и его агента, увеличивалось чуть ли не в полтора раза по сравнению с обычными циклами, являющимися всего лишь длинным романом, разбитым на несколько частей. Хитрый ход.
Ну и?, думал Гарри, глядя на принтер. Ты собираешься печатать? Принтер не ответил.
Твою мать, Мейсон хлопнул себя по лбу. Забыл включить, как всегда. Забывчивость. Одно из качеств Мейсона, преследовавших его с детства, когда оно выражалось в виде двоек за несделанное домашнее задание и упреков родителей за то, что не позвонил им, когда договаривались. Одно из качеств, которое всегда раздражало его друзей, девушек и даже его дочь. Лишь Алиса понимала, что если Гарри забывчив, то это никак не изменить, и с этим надо смириться. Она никогда не возмущалась, если он забывал сделать дочери омлет или купить ей какую-нибудь игрушку, потому что знала, что такая мелкая ложка дегтя и еще сотня таких же не могли испортить такую бочку меда, какой был ее муж. Конечно, они могли поссориться, но ссоры, причиной которых чаще всего являлись творческие застои у Гарри или проблемы с отцом у Алисы, а никак не то, что Мейсон забыл выключить свет, когда выходил из дома, не затягивались более чем на три дня и никогда больше не вспоминались как что-то постыдное и для него, и для нее. Как уже было сказано, Мейсонов можно было назвать образцовой семьей.
Принтер, старенький струйный принтер, с которым Гарри не хотел расставаться, потому что из него появилось на свет более пяти романов и двадцати рассказов (в том числе и первый его рассказ, «Разделение»), принесших Мейсону успех и деньги, выдал десятый лист романа «Роза». Гарри аккуратно положил его под остальные девять, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Господи, подумал он, скоро я опять вернусь туда. Вернусь в Тихий Холм. И тут же встрепенулся, сам пораженный своей мыслью. Он имел в виду Риверсайд, город, придуманный им самим, где происходило действие романа «Роза». Но почему-то подумал про Тихий Холм. Да, он слышал об этом городке, потому что жил совсем рядом с ним, километрах в пяти, но ведь Гарри ни разу там не был. С чего бы ему думать о Тихом Холме? Да еще с таким удовольствием?
Тут его взгляд случайно упал на рукопись. Что за ерунда?

- Тихий Холм? - спросила Роза, уставившись на Питера. - Говорите, вы из Тихого Холма? Не может быть! Я сама оттуда!
- Действительно, - согласился с ней Питер. Он был рад, что вообще мог хоть в чем-то согласиться с этой женщиной. - Не такой уж это и большой городок, чтобы можно было в Нью-Йорке встретить своего земляка. Вы родились в Тихом Холме?
- Ну конечно! Господи, как же странно, что мы с вами раньше не встречались. Слушайте, я могу попросить вас кое о чем?
- Валяйте, - Питер махнул рукой. Он не знал, что еще сказать. Не мог же он ответить: «Нет, знаете ли, нельзя».
- Мы не могли бы с вами туда съездить? Вы не представляете, как давно я не была в своем родном городе, - Роза рассмеялась. - Странно. Вот мы только что познакомились, а мне кажется, что я знаю вас уже по крайней мере год. Вы уверены, что мы не встречались в детстве там, в Тихом Холме?
- Уверен, - Питер почему-то тоже рассмеялся. - Абсолютно уверен. А что до поездки, я с радостью побываю в этом городке. Вместе с вами, конечно.
- Значит, договорились, Пит? Могу я вас так называть?
- Называйте, как хотите. Мне все равно, - ответил Питер, а сам подумал: Господи, скоро я опять вернусь туда. Вернусь в Тихий Холм.

Что за лажа? Гарри перебирал листы, и везде вместо слова «Риверсайд» находил «Тихий Холм». Не может быть, я этого не писал. Наверное, что-то случилось с принтером. Гарри открыл файл, где он набирал роман и стал его просматривать. Но и там повсюду были слова «Тихий Холм», и даже сам файл так назывался. Мейсон еще раз посмотрел на принтер. Тот словно взбесился.

Тихий Холм Гарри Тебе Нужно В Тихий Холм Езжай В Тихий Холм Алиса Шерил Сибил Далия Лиза Кауфманн С Городом Непорядок Болезнь Демоны Джеймс Тихий Холм Мэри Может Мария Эдди Лора Анжела Пдн Пдн Бесконечный АдАдАдАдАдАдАдАд

Абзац за абзацем, лист за листом принтер печатал один и тот же набор слов. Все, старик, окончательно сломался. Мейсон попытался выключить принтер, но тот неумолимо, словно сумасшедший в каком-нибудь припадке, твердил одно и то же, настоятельно советуя Гарри отправиться в Тихий Холм. И хотя до того, как Мейсон посетил этот городок, оставалось еще четыре года, он уже его невзлюбил. И даже почти возненавидел.

Мейсон открыл глаза. Он сидел на кресле, откинувшись на спинку, и смотрел в потолок. Сон. Тьфу ты, дурацкий сон. И хотя увиденное уже почти забылось (сны имеют неприятное свойство улетучиваться), Гарри помнил эти слова - Тихий Холм. Было в них что-то зловещее. Не спокойное, как в названиях такого типа (Тихий Рай, Тихий Уголок), а что-то угнетающее и до жути одинокое. Тихий Холм. Словно кто-то вытряхнул твою память, оставив там одни грустные воспоминания о том, как умер твой первый пес, как тебя в первый раз отшила девушка. Тихий Холм. Этот город не мог привлекать туристов с таким названием. Гарри вообще не понимал, зачем давать городку такое гнетущее имя. Тихий Холм. Эти слова будто отталкивали от себя все хорошее, приятное, оставляя какую-то непонятную пустоту, полную загадок. Ты перетрудился, Гарри. Отдохни. Но Тихий Холм не давал ему покоя. Мейсон понимал, что это глупо - расстраиваться из-за какого-то сна, но ему стало грустно. Как будто вот-вот что-то случится. Тихий Холм. Опять и опять звучали эти слова в его мозгу, словно навязчивая популярная мелодия. Размеренно, как капли воды из плохо закрытого крана. Тихий Холм… Тихий Холм… Тихий Холм…
Гарри, возьми себя в руки. Чего ты раскис? Мейсон больно ударил себя ладонью по щеке. Помогло. Он размял затекшую шею, руки, посмотрел на принтер, который закончил свою работу, выключил его, выключил компьютер, взял со стола рукопись, с облегчением отметив, что Риверсайд остался самим собой, и встал с кресла.
Все, он улыбнулся и забыл о Тихом Холме на четыре года.

Гарри открыл один из многочисленных ящиков своего письменного стола и достал оттуда папку. Темно-зеленого, наиболее солидного, по мнению Мейсона, цвета. Он вложил листы в папку и выключил настольную лампу. Комната погрузилась во мрак, и только сейчас Гарри заметил, что уже стемнело. Я сел писать в шесть часов, а сейчас не меньше двенадцати. Ничего себе. Мейсон посмотрел на часы со стрелками, светящимися в темноте, висящие над его столом. Обе стрелки замерли на цифре 12. Если Алиса не спит, дам ей почитать «Розу». Ей должно понравиться. С этой мыслью Гарри вышел из своего кабинета и повернул направо, к лестнице на первый этаж.
Мейсоны жили в большом доме в пригороде Чикаго. Дом этот Гарри с Алисой решили купить давно, еще за год до свадьбы. Но их деньги либо уходили на другие нужды, либо их почти не было. В конце 90-го Гарри выпустил свой первый сборник рассказов «Разделение», за который получил кругленькую сумму, так что он имел возможность не только расплатиться со всеми долгами, но и приобрести дом для них с Алисой. Дом, конечно, великолепный, прохладный летом и теплый зимой, с огромными комнатами, двумя ванными на первом и на втором этаже, рабочим кабинетом, который не мог не понадобиться Гарри, детской для будущего ребенка, спальней, гостиной и кухней. Но любимой комнатой, как у Гарри, так и у его жены и дочери, была столовая. Мрачноватая по вечерам и яркая с утра, с огромным столом из красного дерева, за которым даже при небольшом желании могли поместиться король Артур и все его рыцари, и буфетом на всю стену, где как прежние хозяева, так и Мейсоны хранили всевозможные сервизы, блюдца, доставшиеся им от прапрадедушек и прапрабабушек, и вазы, привезенные дальними родственниками из Греции. Гарри и Алиса любили подолгу сидеть в столовой, обсуждая, как прошел день или вспоминая какие-нибудь приятные моменты своей жизни (а им действительно было что вспомнить).
Гарри спустился на первый этаж, ожидая увидеть там Алису, сидящую на диване за чтением какой-нибудь книги. Мейсону хотелось немедленно «опробовать» свой роман, потому что ему нравились поправки, которые вносила Алиса. Она никогда не исправляла ошибки просто так, чтобы придраться, но она была очень чуткой, и любое режущее слух выражение бывало ей подмечено. Так что Гарри ценил свою жену выше любого в мире редактора или критика.
Но Алиса, судя по всему, уже спала. Гарри и сам вдруг почувствовал неимоверную усталость. Ему вдруг резко захотелось повалиться на диван и не думать ни о чем. Заснуть. Скорее заснуть. Он бросил папку с рукописью на столике в гостиной и, переборов желание завалиться спать прямо здесь, направился в спальню. На автопилоте Мейсон добрался до кровати, отметив про себя, что Алиса плоховато выглядит (а может так казалось из-за бледного лунного света, сочившегося сквозь тонкие занавески), и, еще не положив голову на подушку, заснул. На этот раз он спал без сновидений, не вспоминая ни о Тихом Холме, ни о «Розе». Он спал крепко и сладко, как спит изможденный путник после нескольких дней пути по каменистой местности где-нибудь в Скандинавии. Он спал, что называется, как убитый, отрешенный от всего мира. Он погрузился в сон, как человек, попавший в болото, медленно, но верно погружается в него, и чем глубже он увяз в гибельной трясине, тем труднее из нее выбраться.
Он спал, не замечая, что с Алисой творится что-то неладное. Алиса заболевала, и эту болезнь невозможно было вылечить. Пока еще ничего страшного не случилось. За последнюю неделю ее кожа стала суховатой, глаза слегка помутнели, горло болело, правда совсем чуть-чуть. Черные, как смоль, волосы потеряли свой прежний блеск, но седеть еще не начали. Иногда Алисе казалось, что ее ноги становятся ногами другого человека и словно отказываются повиноваться ей. Иногда у нее ни с того ни с сего начинала кружиться голова, и ей приходилось садиться на стул или на кресло, обхватив голову руками, пока мир не возвращался на свое место. Будь симптомы посерьезнее, например, рвота или сильные головные боли, она бы рассказала о них Гарри. А так Алиса списывала все на переутомление (действительно, в последние десять дней, когда ее муж с головой ушел в Риверсайд, все дела по хозяйству остались на ней) и давление.

Пришел новый день, 13 августа 1997 года, принося с собой новые заботы, новые радости и горести. Пришел новый день, неся с собой хорошее настроение и яркое августовское солнце. Мир вокруг оживал заново, как он привык это делать каждое новое утро. И у нас, пока Мейсон спит, есть время посетить городок под названием, как вы уже догадались, Тихий Холм. Берите меня в качестве гида, и давайте отправимся туда, потому что вы должны повидать этот город, пока в нем не случилось чего-нибудь ужасного. У вас есть уникальная возможность увидеть Тихий Холм живым и здоровым, так что скорее, не задерживайтесь, а главное - ни о чем не беспокойтесь: 13 августа 1997 года в Тихом Холме все спокойно. Вы не встретите ни мертвецов с Кровавого болота, ни Пирамиду. И если вдруг вам покажется, что город изменился, стал не таким как прежде, говорю вам точно: это всего лишь игра воображения. Надеюсь, ничто не испортит вашего настроения в этот день.
Итак, мы с вами уже совсем рядом с городком. Мы выходим из машины, потому что доехали до смотровой площадки. Если у вас неотложные дела, связанные с выделительной системой, туалет прямо перед вами. Заходите и не стесняйтесь граффити на стенах и плакатов с изображением полуодетых женщин в похабных позах с надписями «Ночь в раю». А я останусь и полюбуюсь видом озера Толука, потому что он и в самом деле заслуживает внимания. Озеро Толука небольшое, хотя занимает одну треть Тихого Холма и является его главной (я бы сказал, единственной) достопримечательностью. Со смотровой площадки мне видно его голубовато-серебристую поверхность, проглядывающую сквозь ели, растущие по берегам Толуки. Чтобы вам лучше сориентироваться: мы находимся на юго-востоке от города на шоссе Натан (по совместительству - главной улице Тихого Холма). Я сейчас смотрю на север, а южнее озера вижу кладбище и ведущую к нему тропинку, что берет начало у смотровой площадки. По этой самой тропинке, которая после кладбища повернет на запад, проходя в нескольких метрах от болота, мы с вами можем, в принципе, добраться до города, точнее, до южной его части. Северную часть Тихого Холма мне видно за озером, правда, единственное, что я четко могу разглядеть - шпиль Собора Крови Господней, сооружения довольно монументального по сравнению с остальными зданиями в городке и исполняющего роль церкви. Вид со смотровой площадки умиротворяет и завораживает. Мне кажется, что в голове у меня звучит неторопливая мелодия, словно кто-то медленно перебирает струны гитары, заставляя глаза видеть, уши - слышать, а сердце - любить.
Но вы отрываете меня от размышлений и спускаете с небес на землю. Вам не терпится посмотреть город (признаюсь, мне тоже). Оставим машину здесь, о'кей? Мы идем на запад по тоннелю, весело о чем-то болтая. Мы чувствуем, что готовы дойти пешком хоть до Аляски, потому что в это солнечное утро (солнца мы, конечно, не видим, но это не меняет нашего светлого настроения) все кажется возможным. Минут через пять тоннель заканчивается и мы, щурясь от яркого света, выходим уже за чертой города. Я сообщаю вам преприятнейшее известие: мы в Тихом Холме. У нас есть выбор: либо сейчас повернуть налево и пойти тропинкой вдоль небольшого ручейка, либо продолжать идти по шоссе Натан, чтобы в конце концов оказаться на берегу Толуки, на севере южной части Тихого Холма. Предлагаете по шоссе? Отлично, я не против. Еще минут через пять дорога, ранее ведущая на северо-запад, окончательно повернет на запад, превратившись в главную улицу городка, от которой точно на юг отходят улицы Монсон, Нили, и Линдси. Южнее шоссе и параллельно ему проходит улица Катц. Монсон и Нили на юге соединяются улицей Души, Нили и Линдси - чуть севернее улицей Сандерс. Также от Монсон на запад отходит улица Ренделл, которая соединяется с шоссе Натан улицей Кэррол, на которой находятся больница Брукхэвен, стрип-бар «Ночь в раю» и боулинг «У Пита О’Рамы». Далее по Натан Авеню вы наткнетесь на «Историческое общество Тихого Холма» и поворот на север, уже по шоссе Сэнфорд, ведущий к северной части города. На северо-западе южной части находится Парк Розовой Воды, на пересечении Катц и Монсон - квартирные дома. Обыкновенные дома находятся на Монсон, Нили и Линдси. Если вы вдруг захотите перекусить - «Веселый Бургер» на Монсон, бар «У Нили» и кафе «Тексон» на Линдси. Вот и все по южной части. Догадываюсь, что слова мои без карты - пустой звук, так что держите Упрощенную Карту Южной Части Тихого Холма, Нарисованную Мной:



Северная часть устроена гораздо проще, нежели южная. Она представляет из себя букву Н, горизонтальная линия которой удлинена на запад, затем поворачивает на юг и называется, если вы еще не догадались, шоссе Сэнфорд. Две вертикальных улицы называются Бахман-роад (западная) и улица Линкольна (на востоке). Бахман-роад удлинена на юг, где она переходит в деревянный помост над Толукой, заканчивающийся маяком. Вот список того, что вы можете найти в северной части: отель «Лейквью», находится в том месте, где заканчивается Бахман-роад как таковая, на берегу Толуки, это место стоит посетить, если вы приехали в город в качестве туриста и когда он (город) здоров - в остальное время туда лучше не соваться, потом поймете, почему; школа Тихого Холма, ничего интересного я вам про нее пока не расскажу, разве только то, что она находится все на той же Бахман-роад, но уже в северной ее части; Собор Крови Господней на пересечении улицы Линкольна и шоссе Сэнфорд, единственный храм Тихого Холма (да горожанам больше и не нужно), сооружение, как вы могли видеть с обзорной площадки, для этого городка монументальное, построенное в стиле, напоминающем готический, с вечно сверкающим шпилем на вытянутой вверх крыше; и, наконец, торговый центр Тихого Холма, находится на самом севере улицы Линкольна, в стороне от остальных построек - действительно большой магазин, все, что можно про него сказать. Еще, конечно, пара кафе и частные дома. Здесь сориентироваться легче, но, все равно, вот карта:



Ну вот, теперь вы можете свободно передвигаться по Тихому Холму, не боясь заблудиться, по крайней мере, сегодня. Я подчеркиваю, сегодня, потому что кто знает, что может случиться в этом городе завтра. Но я вас все запугиваю и запугиваю: такой это, мол, страшный город, какие-то странные вещи тут происходят. Зачем же мы сюда поехали? Чтобы сравнить. Потом, когда мы будем здесь вместе с Гарри Мейсоном и его дочерью Шерил, вместе с Сибил Беннет и Лизой Вуд, вместе с Далией Гилеспай и Майклом Кауфманном, вместе с Джеймсом Сандерлендом и Марией, вместе с Эдди Дамбровски и Лорой, вместе с Анжелой Ороско и Пирамидой, вы поймете, что город уже не тот. Да, город меняется, но даже вроде бы не изменившись, он будет не тем Тихим Холмом. Взгляните на него сейчас: люди, веселые и не очень, беспечные и занятые, одни и в компаниях идут и едут на машинах по улицам города. Согласен, где-то их меньше, но они есть в городе. Это раз.
Прислушайтесь. Вы слышите обыкновенные звуки города: разговоры, шум двигателей машин, шаги, шелест листвы, пение птиц, хлопанье дверей домов. Если бы нас кто-нибудь пригласил зайти в свой дом, и мы бы подошли к его часам, мы бы услышали еще один важный сейчас звук. Тиканье часов. Это два.
Посмотрите на стены домов, тротуары, предметы в домах и квартирах: может быть, все это не блещет сейчас чистотой, может быть, на каком-то столе вы найдете слой пыли, может быть, стена какого-нибудь дома потрескалась, может быть, в асфальте дороге вы найдете яму. Но ведь, в общем-то, все в порядке, я прав? Это три.
Представьте себе этот город ночью. Чем он отличается от сотни виденных вами ночных городков? Да ничем, Господи! Это четыре.
Я описал вам Тихий Холм таким, каким должен быть нормальный город, не просто так. Запомните все это. Запомните, потому что потом вы увидите другой Тихий Холм. И даже больше. Если вскоре, когда мы вновь вернемся сюда с Гарри Мейсоном, вы приглядитесь и хорошо поищете, вы найдете два других Тихих Холма. Потом поймете, что я здесь наболтал, а пока вернемся к Гарри, потому что он как раз пробуждается от глубокого сна. Я покину вас и буду стоять в стороне, уже не в качестве вашего собеседника, а в качестве наблюдателя. И вы будете наблюдать вместе со мной, а если не хотите, то ничего не поделаешь. Вы сами захотели узнать историю Мейсона, а она как раз начинается, потому что 13 августа 1997 года, он заметил, что Алиса больна.

Гарри открыл глаза. Он лежал в одежде на разобранной кровати, тщетно пытаясь припомнить, как закончился вчерашний день. Ощущение было такое словно он после небольшой попойки, состоявшейся вчера вечером. Голова кружилась, но совсем немного, словно плывешь на лодке по широкой реке. Он посмотрел в окно и сощурился от яркого света, бьющего в глаза. Сразу захотелось чихнуть, но он удержался. Настроение почему-то резко поднялось почти до максимальной отметки. Головокружение почти не замечалось.
Он встал с кровати и потянулся, широко зевнув. Утро. Будильник на тумбочке рядом с кроватью высвечивал красными цифрами: 9.27. Гарри еще раз зевнул и потер лицо ладонями, прогоняя сон. Затем он тряхнул головой, чтобы размять затекшую шею, и вспомнил, что хотел дать Алисе почитать «Розу». Только сейчас он заметил, что Алисы в спальне нет. Встала раньше меня? Вот это, конечно, да. Такое случается нечасто. Мейсон вышел из спальни.
Он хотел пойти на кухню, решив, что Алиса там, но она оказалась в гостиной. Жена Гарри сидела в кресле, поджав под себя ноги, попивая «Коку» из банки и читая рукопись «Розы». Он остановился в дверях гостиной, слегка прищурив глаза. Гарри Мейсон смотрел на свою жену, пользуясь тем, что она не замечает его и он поэтому может насладиться ее красотой.
Алиса Мейсон была, что называется, миниатюрной женщиной. Она едва доставала Мейсону до плеча, а его рост можно было считать средним ростом человека тридцати трех лет. Она была худой, но ни в коем случае не тощей: ее худоба не портила ее, а, наоборот, украшала, делая стройной. Алиса обладала великолепной, изящной фигурой, но отнюдь не фигурой топ модели. Но ведь 90-60-90, длинные ноги и необъятный бюст - не всегда лучший выход, я прав? Человек не всегда, далеко не всегда нуждается в совершенстве. Лицо Алисы было почти все время серьезным. Ее карие глаза были всегда на чем-то сосредоточены, на лбу постоянно проглядывала напряженная морщинка, хотя тонкую линию губ нередко можно было видеть едва растянутой в улыбке. Кожа у Алисы была не загорелой, а скорее бледной. Черные и блестящие, как воронье перо, волосы Алисы, от природы росли прямо, и она никогда не затягивала их в хвостик и не завивала. Она следила за волосами и всегда носила одежду, подходящую под их цвет - неяркую, иногда серую или темно-зеленую, а чаще всего - черную. Лишь ее ночная рубашка, в которой она сейчас сидела на кресле была белой и в ней Алиса, со своими смоляными волосами, тонкими алыми губами и бледной кожей, походила на вампира.
Вампира? Ты же не сравниваешь свою жену с вампиром, а?
- Читаешь? - спросил Мейсон просто потому, что надо было что-то спросить.
Алиса медленно повернула голову и посмотрела на Гарри, словно не узнавая его, как это делает человек, погруженный в чтение, когда его отрывают на самом интересном моменте.
- Как видишь, - ответила она, уже повернув голову обратно к рукописи и отпив чуть «Коки».
- Где ты сейчас?
- Они с Розой в коридоре. Ее только что убил этот парень с ножом.
Реальность плавно перешла в dйjа vu. Только что Мейсон жил новым днем, новыми секундами, и вдруг оказалось, что все это он где-то уже видел. Ее только что убил этот парень с ножом. Мейсон уже привык к этим ощущениям и знал, что это нормально, что так случается с каждым и случается часто. Каждый раз он говорил себе: это всего лишь причуды нашего мозга, но это не помогало, как не помогает спасительная фраза «Это всего лишь фильм», когда смотришь действительно жуткий ужастик или действительно жалостливую трагедию. Все равно возникало чувство чего-то магического, нереального. Dйjа vu продолжалось недолго, и секунд через десять вещи снова встали на свои места.
- Завтракать будешь? - поинтересовался он.
- Ты там сделай чего-нибудь, я потом приду, - ответила Алиса, не поднимая головы.
Нравится. Сто пудов, ей нравится. Она даже не хочет прерываться. Улыбаясь про себя, он тихо закрыл дверь в гостиную и направился на кухню, по пути заглянув в детскую. Шерил, их пятилетняя дочь, спала в своей кровати, положив сложенные лодочкой ладони под голову. Луч солнца уже добрался до края ее кровати и где-то через сорок минут должен был достичь ее глаз, тогда она проснется. Солнце, после того, как Шерил спала в своей комнате, без родителей, было лучшим ее будильником. Гарри про себя отметил, что Шерил становится все больше и больше похожей на маму.
На кухне он насыпал в тарелку кукурузных хлопьев, залил их молоком и добавил сахара, приготовив одно из своих любимых утренних блюд. Затем достал из холодильника «Китикэт» и насыпал в миску с надписью «Линда». Кошка, услышав, что ей положили еду, пришла на кухню и вместе с Гарри приступила к завтраку. Так начинался день столкновения Мейсона с демоном.
Мейсон ел, одновременно обдумывая новую книгу. В общем, идея уже давно была готова, но никогда не вредно подумать над деталями. Так, например, нужно было четко обмозговать то, как будет найдена разгадка случившегося в «Розе» - ту часть «Лампы и колыбели», которую Гарри планировал написать сегодня. Но никак не получалось сосредоточиться на книге: в голову лезли абсолютно другие мысли. Позвонит. Ральф должен позвонить сегодня. Ральф Стэнли, агент Мейсона, действительно обещал позвонить, может, даже заскочить к Гарри после ленча. Ральф был славным парнем, но общаться с ним более получаса было невозможно: его болтовня задалбывала. Не то чтобы он не имел чувства юмора, но он абсолютно не знал чувства меры, так что Гарри предпочитал поддерживать как можно более деловые отношения с Ральфом, не сближаясь с ним. Стэнли же, видимо, просто рвался стать еще и близким другом своего босса.
Не это важно. Разгадка! Додумывай разгадку… И вдруг его осенило. Со звоном бросив ложку, Мейсон вскочил из-за стола и чуть ли не побежал в свой кабинет. Он включил компьютер, умоляя пришедшую вдруг мысль не уходить, подождать еще немного, чтобы он успел ее записать. Не умер… не умер, ну конечно… он жив, жив как мы с тобой, Гарри, как тебе такое? Только в начале, но в начале он расскажет обо всем, ведь так? И о коридоре (ее только что убил этот парень с ножом), и о женщине в комнате… это ведь все неправда.