– Черт, так просто! Буква за буквой… однако.
Быстро, на ходу представляя, как буквы появляются одна позади другой, Гарри, молясь, чтобы не кончился газ в зажигалке, дрожащими пальцами крутил замок. Карлики уже почти открыли дверь во двор. Мейсон даже мог видеть ножик одного из них.
В конце концов комбинация получилась следующая:

Со слабым щелчком отворилась дверь, и одновременно с этим маленькие монстры, отчаянно хихикая, ворвались во внутренний двор школы. Мысленно издав победный крик, Гарри Мейсон скользнул внутрь часовой башни, не забыв захлопнуть дверь. Он слышал, как автоматически повернулись цилиндры на кодовом замке…
Зажигалка не горела.
Гарри попытался высечь искру, но это было всем, что у него получилось… Из огня да в полымя… Что ж такое. Здесь внутри была кромешная тьма. Он чуть выставил ногу вперед, чтобы проверить, где здесь спуск в подвал, про который говорила собеседница Бобби. Гарри никак не ожидал, что этот спуск окажется так вот сразу перед ним. Нога ушла куда-то вниз, но Гарри успел упереться обеими руками в шершавую каменную стенку… Пришлось вспомнить, как он, страхуясь разве что желтой полицейской лентой, спускался за пистолетом Сибил.
Положение Гарри было довольно устойчиво, и можно было продолжать спуск вниз… Только неплохо было бы нащупать ступеньки.
Буквально в метре от Мейсона громыхнуло. Этот сильный удар в дверь заставил его вскрикнуть и уронить зажигалку. Карлик, поняв, что за дверь ему не попасть издал обиженный стон и напоследок еще раз ударил по двери ножом.
Вскоре раздался слабый стук. Только через несколько мгновений Гарри понял, что это был удар зажигалки об пол.

Время есть, я полагаю. Даже если нет, больше ничего не остается, кроме как спускаться, спускаться и спускаться.
Гарри лез вниз по лестнице из металлических скоб, торчащих из деревянной стены. Он их не видел (что там, он не видел собственных кистей), но именно скобы служили ступенями, судя по прохладному металлу, который ощущали его пальцы. Здесь, в мертвой темноте подвала часовой башни, наступило как раз то время на размышление, о котором писал Гарри в последней записке. Обдумать ему предстояло многое, начиная с появления добермана Р.Л.Стайна.
Выглядит он в точности, как та собака, под которой еще было написано «…пес услышал зов своего хозяина…», – не имеет смысла это отрицать. Как он мог здесь появиться, а? Вариантов не так много… Либо это просто сон, но тогда он почему-то слишком затянулся. Такие сны заканчиваются, когда рвется желтая полицейская лента и ты падаешь в пропасть… В крайнем случае, когда раздается стук в дверь школьного шкафчика.
Хорошо, это не сон. Тогда что? Некий человек (будем надеяться, что за всем происходящим стоят люди… а может, стоит этого опасаться?) узнал о том, что когда-то меня напугал пес на картинке из книги. Но это бред, кому это все нужно? Откуда тогда взялись птицы, карлики, записки, картины с повешенными людьми, загадки на стенах? Загадки… остановимся на них.
Кто-то пытается мне помочь, судя по всему. Кто-то идет впереди меня и оставляет знаки. Но почему загадками? Что, неужели нельзя было просто написать – «Шерил там-то там-то»?... Или эти загадки, наоборот, ложный след? Кстати, это идея. Только пришла она поздновато, не так ли, Мейсон?
Хорошо… Что мы знаем о том месте, куда я сейчас лезу? Во-первых, что находится оно где-то неподалеку от земного ядра… Так, Гарри, кроме шуток, – что ты знаешь о нем? Ну, хм, как бы это помягче выразиться, ничего. Разве что Крис Гордон написал, что карлики вылезли именно отсюда. Ну и еще подружка Бобби не ушла далеко от истины, написав, что здесь действительно круто. Другими словами, никто не гарантировал, что в ближайшие пять секунд ты не наткнешься на тупик и не помрешь здесь от жажды.
Отбрасываем пессимизм, и что у нас остается? Сибил. Она поехала в больницу, и если ей действительно удастся связаться с внешним миром, остается надежда (слабая, но какая разница?), что меня отсюда вытащат. Если же я сам себя отсюда вытащу, а Сибил не вернется, что мне делать тогда? Забирать Шерил и уезжать… Подожди-ка, Гарри, ты делишь шкуру неубитого медведя – Шерил еще найти надо.
В общем-то, положение твое можно с большой долей оптимизма назвать абсолютно безвыходным. Продолжай в том же духе – пока тебе везло.
В подтверждение этих мыслей нога Мейсона коснулась пола. Когда туда же опустился второй ботинок, послышался легкий хруст – под подошвой окончательно сломался бывший талисман Гарри, одноразовая зажигалка. Глупо, но он ощущал непонятную грусть по этому поводу – как будто лопался то один, то другой трос из тех, что поддерживали мост в нормальный мир. Примерно то же чувствовал Гарри, когда увидел в окне своей разбитой «Тойоты» фотокамеру «Мину», некогда принадлежащую Ральфу Стэнли.
Гарри отцепил руки от скоб и развернулся. Ладони медленно отходили от прохлады металла, а глаза привыкали к тусклому, идущему ниоткуда свету. Такой же был в школьной раздевалке, где из шкафчика выпрыгнула кошка. А еще Гарри вспомнил, как в особняке, где они с Сибил искали ключ к машине, он подставил руку к окну, и ладонь не осветилась, хотя лучи солнца должны были по всем законам оптики пройти сквозь стекло.
Тусклый свет выхватывал из темноты очередную дверь. Когда-то она была покрашена, но теперь краска высохла и почти полностью облупилась, так что из-под нее выглядывало похожее на язвы темное дерево двери. Гарри оставалось надеяться, что открыть эту дверь можно будет без срывания замка и загадок, написанных где-нибудь рядом на стене.
Так оно и произошло.
Слабо освещенный коридор за дверью уходил далеко, и конец его пропадал где-то во мраке. Стенами служили старые доски, уложенные горизонтально. Кое-где на них были черные прожженные пятна, где-то – пятна засохшей бурой жидкости.
Гарри двинулся вперед под аккомпанемент металлического стука подошв о решетку, служившую полом в коридоре. Вниз Мейсон смотреть боялся – почему-то казалось, что там пропасть. Он шел не быстро, коря себя за то, что не потратил лишний час и не поискал в каком-нибудь магазине фонарик. Но, с другой стороны, кто знал, что придется лезть в такие закоулки города.
Где-то за стенами коридора работали машины. Звук был далеко, но как будто приближался. Или же Гарри приближался к нему. Ррунндндндн… Наверное, такие звуки могли издавать механизмы, поднимающие подвесной мост в средневековом замке. Именно такое сравнение пришло Гарри в голову.
Костяшками пальцев он стукнул по деревянной стене. По коридору разнесся глухой, давно уже мертвый звук, который, само собой, оживил здешнее безмолвие не больше, чем гул машин за стенами. Гарри делал шаг за шагом, а выход из коридора даже и не думал появляться в поле его зрения. Видимо, проход уходил под небольшим углом вниз, потому что через некоторое время Мейсон почувствовал, что у него закладывает уши. Бесконечное дндндн механизмов теперь словно слышалось под водой.
Вдруг откуда-то послышался тонкий голосок:
– Ты же не веришь в это.
Гарри так опешил, что стал как вкопанный. Поначалу ему показалось… но это не она, нет, конечно, не она… что это голос Шерил. Затем он понял, что голос принадлежит другой, не знакомой ему девочке. По возрасту она, скорее всего, была ее ровесницей… хотя, акустика коридора мешала определить точно.
– Ну и что. Я… я… мне просто интересно… хотя это все равно неправда, – ответил второй голосок.
Гарри ускорил шаг и почти перешел на бег – если здесь был кто-то еще, ему необходимо было их увидеть. Это маленькие девочки… одни… здесь. Как они попали сюда? Откуда… Закончить мысль не удалось. Мейсону снова пришлось остановиться.
Перед ним были призраки. Это он понял сразу же, как только увидел их. Он всегда так представлял себе призраков… возможно, потому, что это было общепринятое представление о них. Но Гарри всегда склонялся к другому варианту – так их ему описала Алиса. У него был рассказ о девочке из скаутского лагеря, которая знала множество страшилок и каждый вечер рассказывала по одной у костра. В одной из страшилок она говорила о привидениях, и Гарри нужно было знать, как бы описала призрака девочка. Именно поэтому он и попросил Алису помочь ему – в конце концов, она тоже когда-то была девочкой и тоже боялась, что однажды ночью в окно влетит
прозрачное существо. Да, обязательно прозрачное. Полностью человеческие пропорции, да и выглядит абсолютно как человек… разве что через него ты можешь увидеть что хочешь. Они не ходят по земле, это тоже важно. Почему-то этого я боюсь больше всего – они делают такие же движения ногами, как и мы, но земли не касаются – что-то жуткое есть в этом. И они не такие… яркие, как мы. Как будто ко всем их краскам подмешали совсем немного белой. Только глаза у них как у нас.
Эти ее слова он вспомнил, словно каждый день перед сном повторял их как молитву.
Призраков было двое. Первый – девочка лет восьми-девяти с длинными светлыми волосами. Одета она была в сиреневое платье, доходившее ей почти до пят. В лице девочки было что-то странное, но Гарри не мог понять, что… Вторая девочка была помладше, лет шести-семи. Короткая прическа и точно такое же, только чуть поменьше, платье, как и у ее подружки. В лице этой девочки Гарри тоже чувствовал что-то… И опять не мог сказать, что. Обе девочки сидели на полу, точнее, на ржавой сетке (на самом деле, они чуть парили над ней). Первая что-то прятала у себя за спиной.
Гарри никак не мог смириться с мыслью, что сквозь девочек он видит маленькие черные квадраты пустоты под сеткой и доски стены. В то же время, он мог рассмотреть каждую складку на их платьях. Его мозг словно говорил – ладно, я принимаю все, что ты видел до этого, но это слишком; прозрачные девочки – нет уж, увольте, дальше как-нибудь без меня.
– Вот видишь, ты не веришь, – разочарованно сказала девочка со светлыми волосами. – Я не буду гадать тебе.
– Нет, Клаудия, пожалуйста! – слезно просила вторая. – Я поверю, честное слово, поверю! Мне очень… очень-очень-очень интересно.
Клаудия колебалась… Гарри наблюдал за ними, словно за фильмом на экране телевизора. Он все еще с трудом верил в то, что действительно видит их. Ему так и хотелось протянуть руку и докоснуться одной из девочек, но он боялся. Что они исчезнут.
– Ну пожа-а-алуйста!
– Ладно, – улыбнулась Клаудия. Только теперь Гарри понял, что не так с ее лицом – у нее не было бровей. И у второй девочки тоже. – Вот, это колода Таро, – девочка словно завороженная смотрела на карты, которые Клаудия достала из-за спины. Она недолго потасовала их и протянула девочке. – Сдвинь карты мизинцем левой руки.
Она послушалась. Клаудия переложила карты и начала раскладывать их. Делала она это привычными движениями, видимо, давно увлекалась гаданием на Таро. Гарри что когда-то об этих гаданиях слышал, но, конечно, не верил в них.
Клаудия сначала выложила повернутую по часовой стрелке букву Т из пяти карт, затем положила справа от нее еще одну, так что получилось подобие креста из шести карт. Правее креста, отдельно от него, она положила вертикально четыре карты. Девочка внимательно наблюдала за действиями Клаудии, словно пыталась запомнить их.
– А почему карт так мало? – вдруг спросила она. – Я думала, их больше.
– Нет, десять карт, как и…
– Нет, нет, я про колоду. Я думала, она толще…
– А, ты про это. Я гадаю только на первых двадцати двух картах, малом аркане.
Девочка кивнула.
– Ну что, начнем. Сначала я рассажу тебе о твоем сознании, – Клаудия перевернула верхнюю карту креста. – Ага, Колесо Фортуны… – вторая девочка хотела взять карту, видимо, чтобы рассмотреть ее, но Клаудия резко отвела ее руку и посмотрела ей в глаза: – Сандра, никогда не трогай чужие гадальные карты.
Сандра открыла рот, наверное, чтобы спросить, почему, но тут же закрыла его. Клаудия продолжала:
– Так, Колесо Фортуны.

Круг. Сфинкс на нем восседает.
Про все твои мысли он знает.
Но нет у тебя единой проблемы,
Твое сознание вечно ждут перемены.

Клаудия рассказала стих так же непринужденно, как раскладывала карты.
– Что это значит? – осторожно спросила Сандра.
– Я потом все расскажу тебе. Сначала посмотрим все карты.
Сандра вновь кивнула.
– Теперь о твоей душе, – Клаудия перевернула следующую карту. – Карта Дурака.

Дурак. Он в пропасть вот-вот упадет,
Как и ты, не знает, что его ждет.
Но ты не волнуйся – хоть опыта мало,
Еще будет шанс начать все сначала.

О том, какие противоречия у тебя в душе. Карта Башни.

Башня. Одна, в ночи, на скале...
Однако нетвердо стоит на земле.
Желание с прежней жизнью покончить
Подверглось сомненью... так чего же ты хочешь?

Теперь твое подсознание. Карта Правосудия.

Меч в руке. На голове - корона.
Вершит правосудие страж закона.
В душе, как и ты, он мудр, суров,
Но это скрывает завеса из слов.

Твое прошлое – Карта Верховной Жрицы.

Верховная Жрица меж двух колонн,
Всегда слушала разум, и он
Советы лишь правильные давал
И в жизни, как и тебе, помогал.

Твое будущее… Смерть.

Смерть. Черный всадник на белом коне.
Когда он придет к тебе иль ко мне?
Не знает никто, но знаю я:
Перемены в будущем ждут тебя.

Как ты относишься к себе. Карта Солнца.

Ребенок на коне, ему солнце светит.
Он счастлив, как счастливы многие дети,
Как счастлива ты и довольна собой,
И жизнью довольна своею простой.

Твое отношение к окружающим. Мир.

Для тебя весь мир открыт,
Ты любишь его, он тобой дорожит.
Для тебя все друзья, и ты друг для всех,
Сопутствует счастье тебе и успех.

Твои надежды или твои опасения. Карта Любовников.

Двое. Оба счастливы. Оба влюблены.
Только выбор предстоит одному из них.
Ты подумай хорошо о своей судьбе,
Ибо выбор предстоит сделать и тебе.

И общая карта, которая означает тебя, – Клаудия сделала паузу, показывая значимость этой карты. По глазам же Сандры можно было видеть, что это гадание ее заинтересовало и она легко готова поверить в него. И что она с нетерпением ждет, какая же карта будет означать ее… – Карта Повешенного, – Объявила Клаудия, перевернув последнюю, верхнюю карту из четырех, лежащих вертикально.

Повешен. Но нет, он не умер, он жив.
И голову его озаряет нимб.
О жизни так много можно узнать,
Но для этого муку нужно принять.

Клаудия закончила.
– Ну что, теперь я расскажу, что это все значит, нормальными словами. Сандра, ты слушаешь?
Та не ответила. Она испуганными, широко открытыми глазами смотрела то на Клаудию, то на карту Повешенного.
– Это… это… что это значит?
– Кто, Повешенный? Он ничего плохого не означает, не бойся.
Но слова Клаудии Сандру не успокоили. Ее губы продолжали двигаться, но слов Гарри не слышал – оба призрака начали медленно таять в воздухе. Он смотрел… смотрел… и в конце концов фигуры девочек исчезли совсем.
Он еще некоторое время стоял, уставившись на то место, где недавно сидели двое призраков. Уж не приснилось ли? тут же принялся он искать логичные объяснения… Но тут же понял, что нет, не приснилось. Карта Повешенного, так испугавшая Сандру, не исчезла, в отличие от всего остального. Карта Повешенного осталась лежать на полу. Гарри, не зная зачем, поднял ее – это была классическая карта Таро, картинка на которой была выполнена лишь в двух цветах – темно-бежевом и черном. Она изображала человека, за левую ногу подвешенного на чем-то вроде виселицы. Правая нога была согнута в колене и заведена за левую, руки связаны за спиной, волосы безвольно свисали вниз. Хотя голову бедняги действительно озарял нимб и лицо его выражало абсолютное спокойствие, Мейсону было жалко человека на карте.
Машинально он сунул карту в карман, и еще некоторое время подождал, не появятся ли призраки еще раз. Но этого не произошло.
Он двинулся дальше по коридору, стараясь не думать о девочках-призраках. Лучше ты решай, что делать дальше… Только надо сначала узнать, куда я направляюсь. Отлично, сейчас и узнаем. Такую мысль вызвало появление долгожданного выхода из коридора. Работающие механизмы остались где-то позади, Гарри сам не заметил, как прошел их.
Где-то через полминуты он стоял перед лестницей, испытывая нечто похожее на deja vu. Скобы, ведущие наверх, оказались точно такими же, как те, по которым он спускался сюда. Единственное, что указывало на то, что он в другом конце коридора, – отсутствие осколков разбитой зажигалки под ногами.
Гарри начал подъем наверх. Голову он все время держал запрокинутой, надеясь все-таки увидеть, куда он ползет. Но никак не получалось – оно и понятно, там, снаружи, была ночь. Через некоторое время (внутренние часы Мейсона утверждали, что на спуск он затратил почти столько же) он наконец-то вылез на поверхность. Тьма была хоть глаз выколи – двигаться приходилось на ощупь… на самом деле, двигаться особо не получалось – Мейсон находился в очень маленьком помещении. Помня о том, что очень легко можно свалиться туда, откуда вылез, Гарри начал руками ощупывать стены в поисках двери… и нашел ее. Она отворилась со слабым скрипом.
Гарри сделал шаг наружу, вдохнув полной грудью… но воздуху пришлось ненадолго задержаться в легких. И дело было даже не в том, что Гарри мгновение назад покинул точно такую же башню, в какую залез около часа ранее. И не в том, что вылез он на точно таком же дворе точно такой же школы…
Дело было в так называемом Пятачке этого двора, круглой площадке в середине его. Мейсон никак не мог оторвать взгляд от рисунка на этом Пятачке… Он точно знал, что где-то однажды видел точно такой же. Только где? Где? И вдруг он вспомнил. Воспоминание заставило напрочь забыть о девочках-призраках, о Сибил… даже о Шерил. Оно повергло его в такой шок, что ему пришлось ухватиться руками за стену, чтобы не упасть.

Этот сон, то чаще, то реже (но, как минимум, раз в неделю) снился ему около года со дня смерти Алисы. За тот год он так и не привык к нему – как патологоанатомы не привыкают к смерти.
Ночь. Точнее, поздний вечер. Этот телефонный звонок он слышал за километр… за два… возможно, находясь в другом городе или на другом краю земли. Но, только услышав, прибежал сюда. Льррррь… Льрррь… И вот он стоит перед ним, не решаясь взять трубку. Потому что знает, что там он услышит неуверенный голос врача Майкла Кауфманна… Но рука сама берет ее.
Перед ним длинный больничный коридор. Оборачиваться назад нет нужды – ему и так известно, что там, за спиной… И потому он идет вперед. Из дверей слева и справа слышаться голоса больных:
– Сумасшедшие…
– Они-то какого черта здесь?
Он кричит, в пустоту коридора:
– Я не сумасшедший!
Но вдруг понимает, что речь не про него. Мысль эта заставляет его ускорить шаг, и вдруг коридор оканчивается.
Он толкает рукой дверь палаты №5. Посреди маленькой комнатушки спиной к нему стоит его жена.
– Алиса?
– Привет, дорогой. Почему ты пришел? Почему ты тяжело дышишь?
– Я… Звонил Майкл, сказал, что с тобой… не все в порядке.
– Майкл? – ее голос кажется удивленным. – Кто это? Я знаю его?
– Это твой врач, Майкл Кауфманн.
– Врач? Гарри, о чем ты? Зачем мне врач?
– Но… Ты же…
Он прерывается на полуслове, понимая, что его жена права. Зачем ей врач? Она давно мертва. Она мертва уже много лет, просто он… Он не знал об этом.
Алиса поворачивается к нему, и он видит, что глаза ее глядят не на него, а куда-то в верхний угол комнаты… Они дергаются, словно она пытается оторвать взгляд от той точки, но он все равно туда возвращается. И в то же время он почему-то чувствует этот взгляд на себе.
– Ечта шан! – кричит она ему в лицо. – Ещус ан хасебен! Ат еститявц ами йовт! Ат тидуперп евцрац йовт! Ечта шан! Ечта шан! Ечта шан!
– Тихо, тихо, – успокаивает он ее. – Все будет хорошо, – он пытается обнять ее и чувствует, как ее тело дрожит под ее руками. Ее голова опускается ему на плечо, и он прижимает ее к себе. Ладонь касается шеи…
Он с ужасным криком отдергивает руку – шея раскалена, словно сталь, подготовленная к ковке. Поверх ее головы он смотрит на свою ладонь и видит, что на ней красным ожогом отпечатался знак Самаэля… Тот, что был на шее Алисы.
И тут он просыпался…
Сейчас, через четыре года после смерти Алисы Гарри видел перед собой знак Самаэля. Правильный треугольник, вписанный в круг, был нарисован на Пятачке в школьном дворе.

Гарри уже думал, что устал удивляться. Но нет, Тихий Холм не переставал подкидывать загадки. Самое страшное, наверное, было в том, что какая-то, скрытая глубоко под покровом подсознания, часть Гарри ждала подобного поворота событий. Что было этому причиной? Встреча с Лизой сразу перед поездкой в Тихий Холм? Сон, который Гарри видел, лежа без сознания в переулке? Или причины этому не было вообще? Мейсон настолько устал от вопросов, что даже задавать их себе было тяжело, не то что пытаться ответить.
О возможности простого совпадения он просто не думал. Это не могло быть совпадением; совпадения раз и навсегда покинули его жизнь и отправились на другую половину земного шара несколько дней назад, когда Шерил обнаружила в журнале заметку о Тихом Холме.
Как там Ральф его назвал… Знак Самаэля? Он сказал, что у этого знака много значений. Он может приносить беду, может использоваться в ритуалах. Может вызывать демонов… Может изгонять их. Может лечить болезни… Но, Господи, о чем ты думаешь? Ты видел этот знак на шее Алисы, и появился он там перед смертью… Как он мог оказаться здесь? Каким образом все это связано с Алисой… Каким образом, если она уже четыре года как мертва? Что за бессмыслица? Кому… кто…
Гарри махнул рукой от отчаяния.
– Что за абсурд?! – закричал он что было сил. – Что происходит?! Почему?!
Все три вопроса остались даже без намека на ответ.
Когда эхо его крика стихло, Гарри наконец понял, что не только знаку Самаэля следует удивляться. Он стоял рядом с Пятачком, почти в центре школьного двора. Квадрат, от одной середины к другой идут тропинки. Стороны квадрата – трехэтажные стены школы. Короче говоря, откуда он ушел, туда и пришел.
…присмотрись повнимательней… Почти туда же.
Однажды, когда Гарри было лет восемь, сгорел один из соседних квартирных домов. Пожар вспыхнул в квартире на верхнем этаже… Гарри помнил, как он, уже засыпая, увидел на освещенном фонарями потолке тускло-оранжевые отблески пламени. С криками «Мама-мама! Смотри, горит!» он подбежал к окну. Его мать вбежала в комнату тотчас же. В руке у нее была зажата телефонная трубка – она пыталась набрать 911. Но, видимо, кто-то уже успел позвонить… Гарри смотрел, как из горящего дома на улицу выбегают люди… Ему казалось, что он видит какие-то силуэты в горящих окнах. Он пытался разглядеть их, пока мать сказала ему немедленно отойти от окна.
Пожар вскоре потушили, распространиться огонь не успел. Несколько человек отвезли в больницу (причина заключалась в трех не совсем понятных Гарри словах «отравление угарным газом»); к счастью, никто не погиб.
Тогда Гарри довольно долго не мог заснуть… но в конце концов ему это удалось. Он не помнил, что ему снилось и снилось ли что-нибудь вообще. Но зато он отлично помнил, как утром выглянул в окно… Он еще полу-спал, и поэтому о вчерашнем пожаре пока не вспомнил… Увиденное в окне быстро привело его память в порядок. Многие-многие утра, просыпаясь, он сквозь стекло наблюдал одно и то же, одно и то же, и этот пейзаж стал одной из аксиом его жизни. Именно поэтому вид пустых черных окон на верхнем этаже почти заставил его вскрикнуть. Гарри навсегда запомнил те темные, похожие на языки следы от огня, оставшиеся на кирпичах стены. И те черные мертвые окна.
Примерно такую же картину он наблюдал, смотря на стены школы. Нельзя было сказать, давно ли она сгорела или недавно, но в том, что пожар здесь случился, Мейсон был совершенно уверен.
Еще одним отличием от (…предыдущей?...) школы были двери, ведущие из внутреннего двора (хотя, по сравнению со следами от пожара, двери казались незначительной мелочью). Гарри прекрасно помнил, что во двор он зашел в ту дверь, что была ближе к часовой башней. Выход же напротив нее, ведущий уже непосредственно к выходу из школы, был замурован. Сейчас же все было в точности до наоборот – замурованная и открытая двери поменялись местами.
Ты в такой же школе… Но она другая. Ты знаешь, как назвали ли бы такое писатели-фантасты? Ты знаешь, как ты сам бы это назвал? Правильно, Мейсон, и ты получаешь миллион долларов… Как сказал Питер Кэмпбелл, «параллельные миры – вот ответ». Ну в крайнем случае, гиперреальности… «называйте как хотите».
– Ага, как хотите, – пробормотал он, направляясь к выходу из внутреннего двора.
Интерьер тоже поменялся. Зайдя внутрь, Гарри даже решил сначала, что попал в тот же коридор под землей. Дело в том, что внутри все теперь было из старых досок и ржавых решеток. Пол – натянутая над пропастью металлическая сетка. Когда Гарри делал шаг, она отвечала недовольным звуком, слово кто-то играл на металлической трещотке.
С трудом Гарри определился со своим местоположением: перед ним был дверной проем, ведущий в холл (туда он попал, зайдя в школу), слева от него – медпункт (там он убил карлика), справа – приемная (там он видел картину). Судя по виду холла, комнаты тоже утратили свой прежний вид. Чтобы это не значило, но вместо дверей, которые должны были вести на улицу, Гарри видел перед собой огромный, с него самого диаметром вентилятор. Наверное, имелось в виду: «Только попробуй выйти – эта штука разрубит тебя на кусочки». Мысль заставила Мейсона нервно рассмеяться. Ответом ему было эхо. Ответом эху было низкое гудение – лопасти вентилятора почему-то пришли в движение. Пустое здание тут же наполнилось звуками – где-то за стенами заработали механизмы… И еще Гари казалось, что он слышит, как со второго этажа доносится звук пианино.
От всего этого мурашки побежали по коже, и Мейсон решил поскорее удалиться. Путь налево был наглухо закрыт металлической сеткой во весь проход. Путь вперед превратил бы его в фарш. Дорога оставалась только одна – направо. В приемную.
Гарри отлично помнил свое ощущение от той картины с дверью и повешенными. Именно поэтому идти туда не хотелось – он боялся, что картина могла стать чем-то еще более пугающим. Мейсон, тебе не кажется, что ты выбрал неудачное время бояться? издевался чертик.
– Замолчи, – процедил Мейсон, заставляя себя делать шаг… и еще шаг…
Вот, наконец, он стоял перед дверью. Дубинка Сибил настолько крепко зажата в ладони, что, казалось, готова была слиться с ней.
– Зайдешь? – спросил он себя. И затем, стараясь придать своему голосу хоть какую-то бодрость, ответил: – Без проблем. И зашел.
Потом он думал, что это было еще не самым страшным, что могло произойти. Даже далеко не самым. Но тогда, слушая гудение вентилятора и какофонию какого-то сумасшедшего пианиста со второго этажа, Гарри почувствовал, что сердце забыло сделать одну или две жизненно необходимых пульсации. Затем, вместе с глубоким вздохом, удары возобновились, и Мейсон с трудом удержал себя в комнате.
Картины не оживают. Это было вполне нормальным правилом нормального мира. Но каким образом могли быть связаны нормальный мир и вот это? Когда ты заходишь в школьную приемную и видишь жуткую картину, это соответствует законам логики, физики и нормального человеческого общества. Когда ты заходишь туда же… только в другом мире… и видишь, что полотно создавалось с натуры, это, наверное, подчиняется каким-то другим законам.
Все было в точности, как и на картине. Такая же дверь, такие же повешенные (Повешенный? Он ничего плохого не означает, не бойся). Только на сей раз они были не менее реальны, чем сам Гарри – он даже чувствовал, правда, слабый, но все-таки вполне реальный трупный запах.
В первые секунды он, как ни хотел этого, не мог оторвать от тел глаз, и потому ему буквально пришлось рассмотреть их: веревки, на которых они висели, одним концом были обмотаны вокруг шей, другим – вокруг торчащих под потолком железных крюков; под грубой мешковиной, скрывавшей тела, угадывалась поза повешенных – голова опущены на грудь, ладони скрещены у шеи. То, во что они были одеты, на первый взгляд казалось бесформенным куском ткани, мимоходом брошенным на тела, и кое-где перевязанным веревками. Но какой-то полоумный модельер внутри Гарри разглядел, что одежды обоих мертвецов были абсолютно одинаковыми, и, следовательно, хорошо продуманными. На спине даже проглядывался шов, тоже стилизованный под грубую, неумелую работу.
Это то, что Гордон назвал одеждами Валтиеля, вдруг подумалось ему. Мейсону даже не понадобилось задавать себе вопрос, потому что он был настолько уверен в этой мысли, насколько Дельфийский Оракул был уверен в своих пророчествах.
Все звуки вдруг исчезли. Перестал работать вентилятор. Перестали гудеть механизмы. Пианино тоже стихло.
Ноги, повинуясь древнему страху перед мертвыми, повели Гарри к дальней стене приемной (приемной комнату с железной решеткой вместо пола можно было назвать лишь условно). Вдруг он ощутил тупую боль в бедре. Опустив глаза, Мейсон понял, что не заметил, как наткнулся на угол стола. Точно такой же стоял в той приемной.
На столе был телефон.
Это был синий аппарат довольно старой модели: диск на нем еще не успели заменить на кнопки. Как и фонарь в холодильнике, телефон, стол, дверь, мертвецы и гнилые доски вместо стен были достойны кисти великого Сальвадора Дали.
Вполне нормальной реакцией на вид телефона было взять трубку и приложить к уху, что Гарри и сделал. Он даже не знал, чего он ожидал больше – услышать гудки или не услышать их – но в трубке царила тишина. Присмотревшись к трубке повнимательнее, Гарри захотелось громко засмеяться.
Идиот, подумалось ему.
Провод между трубкой и базой был перерезан, точнее, его практически не было. Да и сама база стояла на столе просто так, никуда не подключенная. Еще бы. Ты можешь представить себе здесь телефонную розетку? Гарри, конечно, даже пытаться не стал.
Он положил трубку на рычаги (раздалось громкое щелк) и утратил к телефону как к бесполезной вещи всякий интерес. Взгляд его вновь вернулся к двери и тому, что было по ее бокам.
В комнате есть дверь. Я буду не я, если не зайду туда из-за каких-то двух мертвых людей. К тому же, идти больше все равно некуда, Тут Гарри вспомнил о гигантском вентиляторе.
так что зайду я туда или нет – всего лишь вопрос времени. Мысль казалось убедительной, потому что тянуть больше не было смысла. Так что, хотели его ноги того или нет, мозг Гарри приказал им сделать шаг по направлению к двери. Затем еще один. И еще один. У Мейсона почему-то вдруг промелькнула мысль, что во сне обычно ходить не приходится – ты либо медленно бегаешь, либо просто не замечаешь, как оказываешься в другом месте. Интересно, к чему это я? Потом он понял, к чему, – он пытался показать самому себе, что не спит.
В жизни его так не пугал звонок телефона. Казалось, что он разом услышал все резкие звуки, которые когда-либо кого-либо заставили чувствовать, как лед, начиная от паха и кончая ступнями, медленно ползет по ногам. В первые мгновения он даже не думал о том, что ни трубка, ни сам телефон никуда не подключены. Он думал только, что сейчас свалится без сознания. Затем, когда он вновь смог двигаться, он резко развернулся (от этого движения глаза начала медленно застилать темнота) и бросился к столу, на ходу протягивая к трубке руки. Почему-то он боялся, что звонки сейчас прекратятся. Но нет, он успел схватить синюю трубку и, прогнав мысль о том, что там будет попросту невозможно что-то услышать, прижать ее к уху.
– Да? – выпалил он, чувствуя себя сумасшедшим.
– Папочка?

Один за другим отбрасывать существующие законы логики – занятие чрезвычайно интересное. Не верите? Мне остается только усмехнуться и предложить вам принять участие в любопытном эксперименте. Полагаю, со страниц этой книги ему будет довольно сложно причинить вам какой-либо вред, так что соглашайтесь… ну и отлично.
Этап 1. Вы в сумрачной комнате. Для простоты и, как говорится, чистоты эксперимента представим, что в комнате ничего нет, кроме пола, четырех стен, потолка, вас и камина. Да-да, именно камина, причем, именно такого, каким для вас считается самый обычный, ординарный камин. Важная деталь – в камин зажжен огонь. Представили? Хорошо. Теперь добавим еще один штришок – вы вдруг понимаете, что внутри вас буквально кипит желание сунуть руку в это пламя. Вы представляете, как огонь охватывает ладонь, лижет ее, и от этого у вас просто слюнки текут. Конечно, вы не в силах противостоять такому желанию… вы подходите к камину и делаете то, что хотите. Но как только ладонь оказывается в огне, она превращается в одну огромную оранжевую вспышку боли, и вы уже не можете держать ее там дальше. С громким криком вы отдергиваете руку.
Этап 2. Другой вариант развития событий. Вы в точно такой же комнате и с точно тем же желанием, но на сей раз на стене около камина висит табличка – «Пламя не обожжет тебя». Раздумывать над тем, что бы это значило, времени нет, потому что противостоять желанию очень сложно. Так или иначе, тот, кто написал эту табличку, очевидно, любил шутки. Пламя жжет и еще как. Держать руку в огне невозможно.
Этап 3. Начинается все так же, как на первом этапе – комната, камин, огонь и желание попробовать его на ощупь (никаких табличек). Как и в первый (и во второй) раз, вы не можете сдержать это желание. Но вот рука в огне, и вы понимаете, что температура пламени отличается от привычной вам. Абсолютно отличается. Пламя холодное, как полярная ночь. Не в силах терпеть холод, вы отдергиваете руку.
Этап 4. Все как на втором этапе (я имею в виду, что около камина висит табличка). События развиваются по тому же сценарию. До того момента, как рука ваша оказывается в камине. Потому что вместо логичного ожога ладонь, как на третьем этапе, чувствует жуткий холод, который, впрочем, тоже сложно вынести. Как и во всех трех случаях, вы слышите свой собственный крик и выдергиваете руку.
Итак, сам эксперимент завершен. И теперь я предлагаю вам хорошо подумать: а что собственно удивляло вас на каждом из этапов. Смею предположить, что все было так:
- этап первый: вы удивлены присутствию самого желания причинить себе боль. Зачем идти против инстинкта самосохранения? Неясно. Я больше скажу, это попросту нелогично;
- этап второй: зачем кому-то вешать такую табличку? Более того, зачем ее вешать, если и ребенок поймет, что любое пламя должно жечь?
- этап третий: ледяное пламя? Нет уж, оставьте это для фэнтэзи и научной фантастики, я в это не поверю;
- этап четвертый: вы заметили, что вас ничего не удивило? Все три нелогичности предыдущих этапов словно наложились друг на друга и выдали вполне логичный коктейль. «Я хочу сунуть руку в огонь. Ну и что? Здесь черным по белому написано, что он не обожжет меня. Кроме того, это действительно так»;

Где-то около года назад Гарри Мейсон написал этот текст как часть длинной документальной книги о человеческой логике (автором книги был не он; точнее, автора у книги не было вообще – это была «солянка» из глав, написанных разными писателями фэнтэзи и мистики). Кто знал, что пишет он о себе?... Если перефразировать написанное: «Вы в темной комнате. Для простоты и, как говорится, чистоты эксперимента, представьте, что в комнате ничего нет, кроме деревянных стен, металлического пола и потолка, двух повешенных людей, двери, вас и стола с телефоном. Телефон именно такой, каким вы себе представляете самый ординарный, телефон. Только разве что он никуда не подключен, да и провод между трубкой и базой перерезан. Гудков в трубке, конечно, нет… Но. Знаете, чего вы сейчас ждете больше всего? Что телефон зазвонит. Да, вы ждете самого нелогичного. И самое нелогичное происходит».
Это все хорошо. Но вот знаете ли вы, чей голос донесется из телефонной трубки? Знаете ли вы, что этого голоса вы не ожидали никак – и в то же время ждали больше всего? Знаете ли вы, что это голос вашей дочери? Знаете ли вы, на каком этапе камин превращается в кривое зеркало, что зовет вас на ту сторону? А ведь на той стороне наверняка полно ржавых решеток и гнилых досок…
– Шерил?! Где ты, дочка?! Что с тобой?!
– Папочка! Я боюсь. Мне страшно, – из трубки действительно доносился голос до смерти напуганной девочки.
– Что случилось?! Как мне найти тебя?
– Папочка! Помоги мне… Папочка! Ну где же ты?
И все; связь оборвалась.
И никаких коротких гудков.
Раздосадованный, Мейсон бросил трубку на рычаги. Раздалось отчетливое телефонное щелк.
Голос его дочери. Это была действительно она? Или город издевается над ним? Скорее второе, чем первое, но от этого легче не становилось; совсем наоборот – ощущение того, что Шерил в беде, усилилось и давило на сердце. И почему-то Гарри был почти уверен, что ищет Шерил не там, где нужно… Но, в любом случае, путь назад был уже давно отрезан.
Он подошел к двери и потянулся к ручке… Не тут-то было. Ручка у двери отсутствовала. Вполне логично, что Гарри попытался толкнуть дверь, но та лишь чуть-чуть поддалась. Замок стоял крепкий. Начинается. Он начал ощупывать поверхность двери в поисках каких-либо выступов или уступов, стараясь не замечать висящие по бокам от двери тела. Где-то через полминуты пальцы наткнулись на щель, довольно тонкую, но все-таки ощутимую. Длина щели была около пяти сантиметров.
Он безуспешно попытался использовать щель, чтобы потянуть за дверь – для ногтей (не говоря уже о пальцах) ширина все-таки была слишком мала.
Что-то упало на пол. С легким шорохом легло у ступней Мейсона.
Опустив голову, он внезапно понял, насколько искусственна комната, школа и вообще положение, в котором он сейчас находится. Насколько это все надумано, пусть даже и кажется реальным. Все эти решетки и полусгнившие доски, гигантский вентилятор и телефон без провода – все это в один момент показалось ему не более чем удачной (или неудачной) декорацией… точно такой же, какой недавно ему виделся безлюдный Тихий Холм. Сознательно ли кто-то ставил все эти декорации? Или это было чьей-то ошибкой, чьим-то заблуждением?
Насколько просто – повешенные тела и узкая щель. Не труднее акростиха или загадки.
Он поднял с пола выпавшую из кармана карту Таро номер 12, карту «Повешенного», и вставил ее в щель на двери.

Со щелчком дверь отворилась, и Гарри прошел в соседнюю комнату. Чувство искусственности окружающего и не думало покидать его, становясь, наоборот все сильнее. Оно было уже настолько явным, что ни о чем другом Гарри просто не мог думать. Он даже не мог понять, в какую комнату он только что зашел.
Наконец у него получилось ненадолго отвлечься от того, что происходило внутри его головы, и он разглядел вокруг себя полки, заставленные какими-то книгами. Одна из этих книг лежала раскрытая на столике…
В голове что-то взорвали. Перед глазами все поплыло, во рту появилось мягкое предчувствие тошноты, ноги перестали держать так твердо, как раньше, и Мейсона, слабо соображающего, что происходит, понесло куда-то вперед, к полкам. Ему пришлось выставить вперед руки, чтобы не удариться лбом. Он боялся, что если на голову оказать даже самое слабое физическое воздействие, она расколется.
Дальнейшее было гораздо хуже любого физического воздействия – откуда-то раздался вой сирен. Быстро нарастая, он ввинчивался в барабанные перепонки и раздвигал виски. Одновременно с ним на втором этаже, теперь уже прямо над головой, дьявольский пианист возобновил свою игру. С бешеной скоростью и гулом завращался и заскрипел под потолком вентилятор.
– Нет! – попытался закричать Мейсон, но (так часто бывает в кошмарах) изо рта не вырвалось ни звука.
Он склонился над столиком в надежде, что его хотя бы вырвет и это ужасное состояние пройдет, но ничего не получилось. Вместо этого его глаза сфокусировались (это стоило немалых трудов) на лежащей перед ним книге. Это оказалась рукопись «Розы». Разница с оригинальной рукописью была только в том, что слово «Риверсайд» везде было зачеркнуто черной ручкой и каким-то знакомым почерком исправлено на «Тихий Холм».
Знакомым… еще бы. Это твой почерк. Но это было неправдой. За свой почерк Гарри принял почерк своей жены.
Он поднял голову. Из-за шкафов, из стен и, казалось, из самих книг к нему тянулись руки. Пальцы их судорожно сжимались, но достать до Мейсона не могли. Что-то коснулось его ноги, но, опустив голову, Гарри понял, что никаких рук нет… Что-то творилось с его головой.
С громким стоном, которого, впрочем, ему самому не было слышно за все возрастающим воем сирен, Гарри попытался пройти к выходу из этой ужасной комнаты, но взгляд его уперся во что-то, стоящее посреди нее. Глазам вновь понадобилось некоторое время, чтобы понять, что это инвалидное кресло.
Не пустое.
Но даже тот человек, который сидел на нем, не смог заставить Гарри забыть о чертовых сиренах, разрывающих череп.
– Алиса… – прохрипел он, опускаясь на пол, спиной скользя по книжной полке. Силы оставляли его. Ноги не держали. – Что… Алиса приложила палец к губам. Жест «тише, не говори ничего».
– Кровь, – произнесла она, поднимаясь на ноги. – И кровь от крови. Все, что нужно.
«Что ты имеешь в виду?», – хотел спросить он, но тут увидел, что Алиса начала растворяться в воздухе. Совсем как те девочки… Сандра и Клаудия, да? Это было его последней мыслью перед тем, как чувство ирреальности, тьма и сирены заполнили все на свете, а Алиса растворилась в воздухе окончательно.