Доктор мне ободрительно улыбнулся
и сказал ложь, за которую докторов
немедленно надо прятать за решетку
(и на двойной срок, если врут ребенку).

Стивен Кинг. "Как писать книги"

Алисе Олдфилд три года.
Никакая, даже самая маленькая часть произошедшего в тот день не осталась в ее памяти… Она вообще мало что помнила о своей жизни в Тихом Холме. Знала, что жила там, когда была маленькой, но не смогла бы воспроизвести в памяти ни дом, ни свою комнату. Может быть, это вполне нормальное состояние памяти ребенка до трех лет. А может быть…
Шел дождь, и капли стекали по стеклу вниз. Маленькая Алиса смотрела из окна небольшой квартирки на первом этаже на улицу. Надпись на указателе (тот стоял на тротуаре) разглядеть было сложно, но Алиса и так знала, что там написано «Катц». Она не умела читать, но мама когда-то говорила ей.
Девочке было скучно. Бежевые плюшевые мишки были разбросаны по всему полу – девочка с утра играла с ними, а сейчас они спали. Няня (их соседка) тоже спала, в комнате матери. Алиса подошла к одной из игрушек и переложила с живота на спину. Так ему удобнее, подумала она. Она представила себе, как мишка будет похрапывать, лежа на спине, и это заставило ее слегка улыбнуться.
Капли текли вниз. Девочка попробовала посмотреть на окно, наклонив голову, и обнаружила, что так капли текут вправо. Это заинтересовало ее; руки сами собой потянулись собирать разбросанные по полу карандаши и листочки. Через пару секунд появились первые наброски нового детского рисунка.
Когда он был уже почти закончен (окно, опрокинутое на бок, было дорисовано полностью; а вот спящего под ним мишку надо еще было раскрасить), пришла мама. Сегодня она была дома раньше, чем обычно, и Алису это обрадовало. Забросив карандаши и забыв о своем рисунке, она побежала к двери.
– Мама! – закричала она своим тонким голосом. Няня, зевая, вышла из своей комнаты.
Мама ничего не ответила. Она сняла плащ и прошла мимо, в свою комнату, словно не заметив Алисы. Девочке от этого стало еще печальней, чем тогда, когда она смотрела на улицу, размытую каплями дождя.
– Мама, – попыталась она еще раз, когда Долорес уже зашла в комнату.
– Привет, дочка, – бесцветным голосом произнесла мать. – На сегодня вы свободны, Рита, – тем же голосом сказала она няне. Затем открыла шкаф и принялась что-то в нем искать.
– До свидания, – попрощалась Рита, закрывая дверь. Долорес промолчала, продолжая рыться в шкафу.
Алиса хотела было что-то еще сказать матери, но раздумала. Опустив голову, она опять пошла к себе в комнату. На полу лежал неоконченный рисунок, но рисовать больше не хотелось. Ногой она отбросила лист и карандаши и подошла к окну. Лбом прислонившись к стеклу, Алиса уставилась на высыхающий после дождя асфальт. Он был цвета грозового неба.
– Пойдем, Алиса, – раздался голос матери. Девочка обернулась – ее мама стояла в дверях комнаты. В руке ее было что-то зажато.
– Куда? – уныло спросила девочка.
– Я сказала: пошли! – неожиданно резко сказала Долорес. От такого голоса мамы Алисе всегда хотелось заплакать. Опустив глаза, она подошла к матери и пошла вслед за ней.
Они вдвоем вышли из квартиры, и Долорес заперла дверь на ключ. Теперь Алиса видела, что у нее в руках: какая-то железная пластинка и зажигалка. В груди у девочки стало как-то холодно и пусто… но она побоялась спрашивать мать, куда они идут. Долорес же направлялась к выходу на лестничную площадку.
– Иди за мной. Аккуратнее, не споткнись – здесь темно, – сказала она, спускаясь по лестнице. Долорес и Алиса жили на первом этаже, так что сейчас Долорес направлялась в подвал.
– Мама, зачем? – не смогла себя сдержать Алиса. Она уже приготовилась к очередному крику, но мать ответила неожиданно мягко… И девочке даже показалось, что голос ее слегка дрожит:
– Ты все увидишь… не… не бойся.
В подвал вела дверь, которая когда-то была заколочена досками. Сейчас туда мог зайти кто угодно. Долорес толкнула дверь (на ней было что-то написано, но Алиса не могла прочитать) и они с дочкой оказались в небольшой сумрачной комнатушке. По всем стенами были полки, заставленные какими-то непонятными Алисе предметами.
«Где здесь свет?», – про себя произнесла Долорес в поисках выключателя. В конце концов она его нашла и под потолком, мерцая, загорелась единственная лампочка.
– Закрой дверь, – сказала она дочери.
Только сейчас девочка поняла, что ей страшно. Все, что происходило было странно, и потому пугало ее. Почему мама вернулась домой раньше? Почему у нее такое плохое настроение? Почему она так странно ведет себя? Что за предметы у нее в руках? Алиса закрыла дверь, оставшись вдвоем с матерью в маленьком подвале. Машинально, не заметив этого, она размазала по щеке слезу.
– Теперь, пожалуйста, Алиса, будь тише. Я делаю все, чтобы тебе было лучше. Пожалуйста.
Девочка кивала, а из глаз у нее текли слезы. Впервые в жизни она боялась своей мамы. И это странное чувство ассоциировалось у нее с воспоминаниями откуда-то издалека. Она даже не могла сказать, с чем конкретно… Помнила только огонь.
Долорес чиркнула зажигалкой – ее огонек добавил еще чуть-чуть света в подвальную комнату. Другой рукой она поднесла к пламени пластину и начала медленно водить ей по кругу. Алиса теперь могла рассмотреть, что пластина не плоская: на нижней сейчас части выступал рисунок – треугольник в кругу.
Через некоторое время Долорес убрала зажигалку от пластины.
– Теперь, дочка, чуть-чуть потерпи. Это… это не больно, – быстро произнесла Долорес. Затем одной рукой она зажала Алисе рот (ноздри оставила открытыми, чтобы девочка могла дышать) а второй прижала раскаленную пластину к задней части шеи.
Девочке казалось, что она сейчас умрет. Боль была ужасной, острой, заполняющей все тело и длилась вечность. Ей хотелось закричать, но она не могла, потому что рот был зажат теплой маминой рукой. Она шумно вдыхала и выдыхала воздух носом, а из глаз водопадом текли слезы. Перед глазами начало темнеть… и вдруг Алиса почувствовала, что пластины больше нет. Боль осталась, страшная, пульсирующая, но она медленно растворялась. Хотя ушла и не полностью. Рот был все еще зажат ладонью. Тело девочки билось в судорогах рыданий, сквозь которые она могла слышать далекий-далекий голос своей матери:
– Отче наш, сущий на небесах. Да святится имя твое, да пребудет царствие твое…
Мать читала молитву, но Алиса не знала об этом, и не хотела знать… Она боялась своей матери. Но та крепко держала ее.

Следующую ночь Алиса спать не могла – ужасно болел ожог. Долорес замотала ее шею бинтом и повесила на Алису серебряный крестик. Девочка не знала, что это такое, но не стала спрашивать – боялась.
На следующий день мама осталась дома. Сколько она ни пыталась объяснить дочке, что все это для ее блага, Алиса не верила ей. Она не понимала, как такая ужасная боль может быть для чего-то хорошего. Бедная девочка не знала, что ей и думать про свою маму.
Еще через несколько дней Долорес собрала неполную сумку вещей и сказала Алисе, что они уезжают из Тихого Холма. Молча, проглатывая слезы, девочка закивала. Долорес и Алиса Олдфилд уехали оттуда, чтобы через некоторое, пусть и довольно долгое время вернуться.
Никакая, даже самая маленькая часть произошедшего в тот день не осталась в памяти Алисы. Может быть, это нормальное состояние памяти ребенка до трех лет. А может быть, виной тому знак Самаэля, выжженный на шее ее матерью…