ГЛАВА 22

Литана. Усадьба кронпринца. 70 Весны.

Надо сказать, что Литана – зловещая резиденция императорской секретной службы – выглядела удивительно мирно. Формально она являлась загородной виллой императорской семьи, и сохранила пышность и изысканность, соответствующие этому статусу. Трехэтажный белый особняк окружал сад, обнесенный стеной высотой в полтора роста, проникнуть внутрь можно было через пару ворот – главные и черные. В общем, ничего зловещего, и, говоря по правде, любой, кто ожидал увидеть внутри камеры, заставленные жуткими орудиями пыток, или расстрельные комнаты, где стены выщерблены пулями и покрыты незатертыми пятнами крови, был бы разочарован.
Огастус Кордо быстрым шагом взбежал по лестнице и прошел внутрь особняка. В дверях стоял одинокий охранник, но на Кордо он не обратил внимания, молча посторонился, уступая путь. Внутри Огастус столкнулся с парой людей в штатском, которые негромко спорили о чем то; он приветственно кивнул им, спокойно направляясь к широкой лестнице на второй этаж.
Поднявшись, он оказался в широком коридоре. Солнечный свет проникал внутрь через забранные коваными решетками окна; в противоположной стене было несколько одинаковых дверей с номерами, что придавало грозной Литане сходство с банальной гостиницей или конторой. К счастью, в коридоре никого не оказалось – да и то сказать, какой смысл ставить усиленную охрану в таком месте? Разве найдется в целом мире безумец, у которого достанет смелости попытаться проникнуть в логово императорской секретной службы? Огастус Кордо шагнул вперед, когда внезапно лязгнул замок, и одна из дверей раскрылась наружу. В коридор вышел невысокий лысеющий мужчина средних лет, на его худом лице было озабоченное выражение. На человеке был белый медицинский халат.
Мысленно помянув Даэмогоса, Кордо слегка кивнул врачу, тот тоже ответил небрежным кивком и быстро прошел мимо. Амадео Сабио считался одним из лучших хирургов в Ксаль-Риуме, да и во всем Дагерионе, и он очередной раз доказал свою репутацию, сохранив жизнь Джанису Редлину. Когда агенты секретной службы отыскали Редлина в больнице, врачи были уверены, что тот не дотянет до рассвета. Определенно, было бы гораздо проще, если бы подчиненные Спиро Аргена немного промедлили, или доктор Сабио оказался не столь искусен.
А теперь Сабио видел его, и если Редлин внезапно умрет, может что-то заподозрить. Но выбора не было, и Кордо взялся за ручку двери.
«Покушение прямо в резиденции секретной службы, при свете дня, - подумал он. – Совсем не по канону жанра».
В фильмах подобные вещи, как правило, происходят глубокой ночью, но, проклятье, дожидаться ночи - просто нет времени. Кто может сказать, когда Редлин придет в себя, а стоит тому открыть глаза, как Арген сразу примется за него, и ясно, что молчать Редлин не будет. Он не знает имени Кордо, но может описать его внешность, и, разумеется, он сразу выдаст нар Кааринта. А Барон, чтобы спасти собственную шкуру, без колебаний сдаст всех, кто на него работал.
Огастус Кордо осторожно приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Ему в ноздри ударил хорошо узнаваемый острый запах стерильности и каких-то медикаментов. Странно было увидеть на втором этаже богатой усадьбы больничную палату, но это была именно она: комната без окон, белые стены, яркие лампы под потолком. У стены направо от двери стояло два шкафа – один со стеклянными дверцами, его полки были заставлены многочисленными пузырьками, колбами и никелированными металлическими емкостями, другой – с железными. Возле противоположной стены на кушетке лежал человек. Молодой мужчина с короткими светло-каштановыми волосами. Его лицо было пепельно-серым; в изголовье кровати стояла капельница. Кроме раненого, в комнате никого не было, и Кордо позволил себе перевести дух. Он подошел к постели. Джанис Редлин лежал с закрытыми глазами, не шевелился, и на первый взгляд даже не дышал. Однако, коль скоро никого не оставили присматривать за раненым, вероятно, его жизнь была вне опасности. Сабио все-таки вытащил его с того света.
«Ты здорово облегчил бы мне жизнь, если бы сдох без посторонней помощи», - подумал Кордо. Он полез в карман и достал небольшую стеклянную ампулу, завернутую в платок. Ампула была до середины заполнена бесцветной жидкостью, прозрачной, как простая вода.
Кордо аккуратно отломил тонкий кончик и вылил содержимое на ткань. Симинин, «эликсир сна», как его иногда называли, широко применялся в медицине для анестезии, но в избыточном количестве нарушал работу сердца и мог убить. Редлин сейчас на грани между жизнью или смертью, много не нужно, чтобы подтолкнуть его в правильном направлении. Симинин не оставляет следов, даже Сабио не сможет ничего доказать. Просто у тяжелораненого человека, потерявшего к тому же много крови, внезапно остановилось сердце, такое бывает.
Кордо повернулся к Редлину, и в этот момент позади почти неслышно скрипнула открывающаяся дверь. Сердце Кордо отчаянно дернулось, он выронил платок и резко развернулся, правая рука метнулась под пиджак и нащупала ребристую рукоять пистолета в кобуре под мышкой.
- Не стоит, Огастус, - голос он узнал сразу.
Спиро Арген стоял на пороге, оружие в его руке, разумеется, было направлено Кордо в грудь. Не отрывая от него взгляд, Арген сделал шаг в сторону, пропустив в палату еще одного вооруженного агента. Под прицелом двух пистолетов Огастус Кордо замер на месте. Ситуация была безнадежной. Попался! – вот единственное, о чем он мог думать сейчас. Попался, и пути к спасению нет. Наверное, те же чувства испытывает зверь, провалившийся в ловчую яму.
Арген кивнул своему напарнику, тот приблизился и обезоружил Кордо. Огастус обреченно вздохнул.
- Спиро. Ты ждал меня?
- Не именно тебя, но ждал, - холодно ответил Арген.
- И устроил ловушку, - констатировал Кордо.
- В которую ты попался, - Спиро зло усмехнулся. - Неосторожно с твоей стороны. Мне казалось, ты умнее.
Сопротивление было бессмысленно, и Огастус Кордо покорно завел руки за спину, позволив надеть на себя наручники. Прохладный металл охватил его запястья. Сухо лязгнул замок. Тяжелая рука подтолкнула Кордо в плечо.
- Пошел.
Мимо Аргена проскользнул доктор Сабио, склонился над Редлином и облегченно вздохнул.
- Все хорошо. Вы рисковали, Арген. К счастью, он ничего не успел сделать.
Врач наклонился, чтобы подобрать платок и ампулу.
- Симинин, - констатировал он. – Если…
Продолжения разговора Кордо не слышал, напарник Аргена вывел его в коридор. Кордо обернулся и тут же получил новый тычок в спину.
- Шевелись. Смотри вперед, - в голосе агента слышалас скрываемая ненависть.
Кордо пытался справиться с эмоциями и думать. Хотя, что тут думать… ничего уже не исправишь. Он попался на приманку, как последний сопляк! Проклятье, зря он рисковал! Лучше было бежать сразу.
Что же, по крайней мере, он жив. Это главное, а договориться можно всегда. Разоблаченных шпионов, как известно, не убивают, их перевербовывают. Первое и главное правило для разведки любой страны. Огастус Кордо знал достаточно, чтобы быть полезным секретной службе Его Императорского Величества, и не был ничем обязан Юргену нар Кааринту, чтобы теперь жертвовать собственной головой ради него.



Дэвиан Каррел рассматривал собственное отражение в высоком зеркале. Антрацитово-черный парадный мундир и брюки, начищенные сапоги. Мундир блистал двумя рядами золотых пуговиц, золотыми же нашивками на обшлагах рукавов и на плечах. Золотое шитье украшало и погоны, где под знаком раскрытой ладони внутри черного круга красовались буквы «А. О.» [1], а орденская лента, наискось идущая от левого плеча, и тройной витой шнур аксельбантов на груди справа были серебряного цвета. Наград на ленте, правда, было немного – матово отсвечивала вороненая сталь ордена Несокрушимой Крепости, блестел бронзой «Карнет» , полученный за спасение людей с тонущего лайнера во время незабвенного Шенгского цунами. Довершали парадную форму префекта эскадры фуражка с золотой кокардой в виде парусного кораблика на фоне перекрещенных мечей и сабля в черных ножнах на поясе, эфес которой, разумеется, также сиял позолотой.
Дэвиан повел плечами, оправляя мундир. Позади кашлянули, и префект обернулся. В дверях стоял Тамрин. На кузене также был черный мундир с золотой орденской лентой, однако, знаки отличия говорили о принадлежности к Гвардейской эскадре, офицерскую должность в которой, по традиции, формально занимал кронпринц.
- Хорошо смотришься, Дэвиан, - заметил кузен. – Эта форма тебе к лицу.
- Благодарю, - отозвался тот. – Нарядился к предстоящему, хм… спектаклю. Даже досадно, что придется ограничиться ролью статиста.
- Зато потом ты сможешь, наконец, вернуться к своей родной эскадре. Утешься этим. Я слышал, там тебя уже заждались. Кстати, - кронпринц положил ладонь на эфес сабли. – Только что я получил сообщение от одного из людей из секретной службы. Кажется, наше расследование наконец-то сдвинулось с мертвой точки.
- Вот как? – Дэвиан старался выглядеть невозмутимым, но сердце в груди подскочило. – Посвятишь меня в подробности?
- Только не пытайся делать вид, что тебя это не волнует. Ты не такой уж плохой притворщик, когда это тебе нужно, Дэвиан, но меня не обманешь.
- Ну, хорошо, меня это волнует. Успокой мое больное сердце и расскажи, что ты узнал.
Кузен недобро усмехнулся.
- Взяли двоих. Первого зовут Редлин, но он просто слуга. Вторая рыбка покрупнее, и он из секретной службы. Видимо, он и есть наш шпион.
- Как мы и подозревали, - заметил Дэвиан. – Даже в Палатиане кое-кто падок на денежки султана Ажади. Или Сегуна Кансена.
Этот выпад заставил Тамрина поморщиться. Двоюродный брат плюхнулся в кресло и потянулся за аржусом.
- Если тебе станет от этого лучше – то да, Дэвиан, ты прав. Нам придется существенно пересмотреть организацию охраны. Возможно, кое-кому в секретной службе придется написать прошения об отставке. Даже если забыть о покушениях, страшно подумать, что подобная шваль может разнюхать во дворце и передать своим хозяевам. И хотел бы я знать, сколько еще таких редлинов сейчас затаилось по щелям в Палатиане. Почему неприятности всегда от ратт [2], не от догранов, Дэвиан?
- Потому что догран большой и безмозглый, а ратт много, и они осторожные и хитрые, - охотно пояснил тот. – И заразу разносят.
- Тоже верно, - согласился кузен.
- Ну, так на кого работала наша «ратта»? – поинтересовался Дэвиан.
- Не так быстро, - осадил кузен. – Это только предстоит узнать. Как ты сам сказал – деньги есть у и Ажади, и у Сегуна, и у Коалиции тоже, кстати. Кому служили арестованные, мы еще не выяснили. Прошло всего несколько часов, так быстро это не делается. Но ивирцы, которые пытались тебя прикончить, сильно помогли нам, Дэвиан, - Тамрин усмехнулся. - Благодаря им, удалось накрыть премилое гнездышко тех самых ратт.
- Я счастлив услышать, что от этой дурацкой перестрелки был хоть какой-то прок. Если расскажу Фионелле, она охотно напишет об этом в «Южной Звезде».
- Возможно, и напишет, - пообещал кронпринц. – Я уверен, что ниточки приведут к Ажади, а обвинение в покушении на принца династии будет смотреться к месту в манифесте об объявлении войны.
- Который, надо полагать, уже составлен? – поморщился Дэвиан.
- Тебя это удивляет? Ты не хуже меня понимаешь, что все уже решено. Остались только формальности. Как ты выразился, спектакль, и он будет обставлен с должной пышностью. И, кстати, - Тамрин достал из кармана часы. – Начало всего через час. Поспешим, Дэвиан. Будет плохо выглядеть, если принцы опоздают.

Новый Сенат.

Сенат, высший орган государственной власти, был учрежден еще самим Амелием Освободителем. Едва ли основатель Ксаль-Риумской Империи решился на такой шаг охотно: он не мог не понимать, что передает часть собственной власти в руки своих же соперников, и со временем они непременно захотят больше. Но у него не было выбора - постоянные войны и беспорядки на границах расширяющейся державы держали Амелия вдалеке от столицы. Необходим был кто-то, кто мог распоряжаться делами в отсутствие Императора. Амелий вынужденно объявил о создании Сената, и последующие века прошли в противоборстве между Императорами и нобилями, причем перевес регулярно склонялся то в одну, то в другую сторону более трехсот лет. Однако с середины прошлого века Императоры постепенно сдавали позиции.
Этот процесс ускорился после появления Народной Палаты; собственно говоря, Император Нерион Второй и учредил выборную Палату в противовес амбициям нобилей-сенаторов, не без тайного расчета на то, что взаимная грызня тех и других будет отнимать у них все силы, и реальная власть вновь вернется в руки правящей династии. То была несомненная и фатальная ошибка: после того, как к сенаторам добавились элигенды, шансов сохранить контроль над собственной Империей у династии Каррелов не осталось.
В одном расчеты Нериона II все же оправдались – друг друга представители Сената и Палаты на дух не переносили и редко действовали согласованно. Но, согласно закону, такой важный вопрос, как объявление войны, требовал совместного обсуждения. Таковое было назначено на сегодня; видимо, прайм-канселиор Темплен наконец-то склонил и сенаторов, и элигендов на свою сторону.
Внушительный Зал Совета в здании Нового Сената был построен специально для подобных мероприятий. Больше десяти метров от пола до потолка, он был разделен на два яруса. В нижнем располагались места для трехсот шестидесяти элигендов – по десять человек от каждой континентальной или островной провинции Ксаль-Риумской Империи. Верхний ярус, отделанный более пышно, предназначался для ста сенаторов, которые выдвигались из числа нобилитета. Правда, в последние десятилетия этот принцип соблюдался лишь условно: многие из сенаторов не были дворянами, точнее, получили дворянское достоинство и право заседать в Сенате благодаря каким-то заслугам перед правящей династией.
Внешне Зал Совета чем-то напоминал оперу, не без иронии отметил Дэвиан Каррел. Дэвиан нечасто бывал в опере, а в Сенате – еще реже, но сходство бросалось в глаза сразу. Кресла элигендов, обитые черным шелком, и ложи сенаторов на втором ярусе походили на места для «почтеннейшей публики». Внушительный подиум, на котором располагались места для Императора, Принца Трона, Принцев Династии, прайм-канселиора и куратора Народной Палаты, располагался там, где следовало находиться сцене.
Зал был уже заполнен, когда, после пышного объявления, появился Император Велизар III. Из-под потолка грянула бравурная мелодия: «Феникс в небесах», официальный гимн Империи Ксаль-Риум уже почти двести лет. Гвардейцы в черных мундирах и надраенных бронзовых касках с золотыми плюмажами высоко подняли древки имперских штандартов. На одном, на черном фоне, был изображен коронованный феникс, взлетевший над огненными языками – традиционный имперский герб со времен Амелия Первого. На втором, тоже черно-золотом, красовались два перекрещенных меча и поставленная стоймя секира на длинной рукояти – герб правящей династии Каррелов. Все встали, и в почтительном молчании Император проследовал на свое место – высокое кресло, почти столь же роскошное, как трон в главном зале Палатиана, и расположенное на верхней ступеньке подиума. Тамрин и Дэвиан следовали за Велизаром. Место Тамрина, как наследного принца, было на ступень ниже отцовского трона, Дэвиан, как принц Династии, занял одно из десятка кресел еще на ярус ниже.
«Немного людей осталось сегодня в династии, - подумал он ядовито, - разве что какие-нибудь троюродные дядюшки-тетушки».
После того, как заняли места Император и принцы, расселись и остальные. Под взглядами нескольких сотен пар глаз Дэвиан на самом деле чувствовал себя актером на представлении. К тому же – действительно, всего лишь статистом, что особенно досадно. Его роль сводилась к тому, чтобы сидеть, молчать и позировать перед фотокамерами газетчиков. Дэвиан охотно отпустил бы едкий комментарий по этому поводу, но, увы, Тамрин сидел выше и чуть в стороне, пришлось бы вставать с кресла, что, конечно, сценарием разворачивающегося действа запрещалось.
Первым на сцену, то есть, на трибуну, поднялся Орас Темплен. Как прайм-канселиор, он являлся здесь старшим – после Императора, разумеется – и он должен был вести заседание. Дэвиан положил руки на подлокотники, стараясь выглядеть непринужденно и бесстрастно, и бросил взгляд наверх, туда, где размещались «гостевые ложи», то есть, места для журналистов. Заседание не было закрытым, Империя собиралась объявить о своем решении на весь мир. Среди газетчиков была и Фионелла – Дэвиан, воспользовавшись своим титулом принца (должна же от него быть хоть какая-то польза!) сказал пару слов кому надо, чтобы она получила приглашение. Фио не просила его об этом, даже не намекала, но он успел узнать ее достаточно хорошо, чтобы понять, что ей бы хотелось оказаться здесь в такой день. Присутствовать на заседании, где решается – быть или не быть войне - почетно для любого журналиста любой имперской газеты, а для Фионеллы карьера значила больше, чем она признала бы открыто. Впрочем, как и для самого Дэвиана, и если у него была возможность оказать девушке небольшую услугу, он с удовольствием это сделал.
Он увидел Фио наверху, среди прочих, и не без иронии подумал, не послать ли ей воздушный поцелуй – счастье всем собравшимся газетчикам было бы обеспечено, да и он получил бы от всего этого спектакля хоть какое-то удовольствие. Искушение было велико, но Дэвиан его поборол и, сохраняя на лице подобающее принцу непроницаемо-величественное выражение, неподвижно сидел и слушал, что говорит прайм-канселиор.
Темплен начал с того, что поклонился Императору и принцам, затем, повернувшись, поднялся на трибуну. Та размещалась на отдельном возвышении, под стеклянным куполом потолка, таким образом, что солнечный свет, струящийся сверху, образовывал отчетливо видимый золотой столб, падающий прямо на трибуну. Эффектное решение архитектора, но не очень удачное – слишком яркий свет мешал собравшимся видеть оратора, а тому, в свою очередь, приходилось щуриться и часто смаргивать. Вообще, дизайн зала был продуман далеко не блестяще, отметил Дэвиан сам для себя, за неимением возможности поделиться этим наблюдением с Тамрином. Элигенды с сенаторами и Император с принцами располагались лицом друг другу. Соответственно, человек, выступающий с трибуны, неизбежно был обращен спиной либо к тем, либо к другим. Поскольку оратор, как правило, обращался к членам Сената и Народной Палаты, спина его была повернута к Императору, а что находится ниже спины, известно. Строители, очевидно, тоже задумались об этом в последний момент, поскольку придали трибуне форму кольца с подпружиненной дверцей сбоку, так что стенки из лакированного черного дерева скрывали от высочайшего взора фалды парадного фрака оратора, делая оскорбление не столь явным.
«Любопытно, это случайный недосмотр, или же?.. – задумался Дэвиан. – Я бы поставил на второе: когда строили Новый Сенат, власть Императоров уже не была абсолютной. Сенаторы могли позволить себе подобный намек на то, что они думают о Его Величестве».
- Ваше Императорское Величество. Ваши Высочества, - Темплен отвесил еще один легкий поклон, затем повернулся лицом к залу, обратив в сторону Величества и Высочеств закрытые трибуной фалды. – Братья сенаторы. Господа элигенды. В соответствии с законом и традициями Империи Ксаль-Риум, властью, данной мне Императором, объявляю текущее заседание открытым.
Благодаря микрофону и системе динамиков сухой голос прайм-канселиора раскатился над огромным залом. Прозвучали аплодисменты. Несколько стенографистов в неприметной нише сбоку быстро строчили карандашами. Газетчики наверху тоже торопливо записывали что-то в блокноты, фотографы сверкали вспышками. Дэвиан снова скосил взгляд в направлении Фионеллы; само собой, девушка была занята тем же, что и остальные. Фио, в строгом темно-сером костюме, выглядела очень изящно. Здесь она была единственной женщиной-журналисткой. С такого расстояния было невозможно рассмотреть мелкие детали, но Дэвиану почему-то представилось, как она закусила губу от усердия. Картинка получилась забавной.
Меж тем, Орас Темплен наконец-то закончил с обязательными формальностями, после чего перешел к делу. Его негромкий голос обрел силу, интонации странным образом казались сухими, деловыми, и вместе с тем напористыми. Нельзя не признать, сейчас он производил сильное впечатление.
- Я не стану говорить долго, - начал глава Сената. – Всем вам известно, почему мы собрались здесь. У каждого из вас было достаточно времени, чтобы все взвесить и решить, за что вы будете голосовать сегодня. Ни от кого из вас мы не утаивали информацию, важную для принятия решения. Поэтому я буду краток: сегодня мы должны сказать, будет ли Ксаль-Риумской Империей объявлена война Ивирскому Султанату. Я не буду вас призывать ни к одному, ни к другому варианту. Это решение принимать всем нам, и нам нести ответственность за его последствия перед Императором и державой. Поэтому сейчас я не буду говорить ничего больше. Я прошу вас лишь об одном: голосовать здраво и взвешенно. Благодарю вас, господа.
- Ну, еще бы, - тихо пробормотал Тамрин за спиной у Дэвиана, и тот едва не дернулся. – Обо всем, что ему нужно было, он позаботился до начала заседания.
Дэвиан не ответил. Он даже не знал, обращается ли двоюродный брат к отцу или к нему. Темплен покинул трибуну и спустился на свое место, провожаемый звучными аплодисментами. В этот момент прево в старомодном камзоле, стоявший в ожидании у подножия трона, по знаку от Императора выступил вперед.
- Его Императорское Величество Велизар III желает говорить! – громко провозгласил он.
Все встали, включая Темплена, право оставаться на месте было только у Тамрина и Дэвиана.
- Пусть Сенат и Народная Палата вынесут свое решение, - заговорил Император Велизар. – Прайм-канселиор Темплен призывал вас решать взвешенно, я повторяю его призыв. Но я не намерен скрывать свое мнение. Ивирцы нанесли нашей державе и нашей династии многочисленные и жестокие оскорбления, которые не могут быть оставлены безнаказанными. После проведенного тщательного расследования мы знаем наверняка, что подсылы султана Ажади проникли на остров Анлакар и склоняли его население к мятежу, в ходе которого погибли многие законопослушные граждане Ксаль-Риумской Империи, - Велизар повысил голос. - Подстрекаемые ивирцами, мятежники безжалостно убивали всех, кому не удалось скрыться от их слепой ярости, не щадя ни женщин, ни детей, ни стариков. Я обвиняю султана Ажади Восьмого, правителя Ивира, в разжигании мятежа против Империи. Более того, ивирские военные корабли пересекли наши границы и пытались воспрепятствовать нашим попыткам оказать помощь людям, окруженным мятежниками на Анлакаре. Я обвиняю султана Ивира в неприкрытой военной агрессии против Ксаль-Риума. Наконец – и этому также есть доказательства – в двух покушениях на моего племянника, присутствующего здесь принца Дэвиана Каррела, замешаны люди, которым платили из Лакрейна. Тем самым, я обвиняю султана Ивира в организации покушения на принца правящей императорской династии. Оставить подобные деяния безнаказанными значило бы забыть о нашей чести и достоинстве.
Император взмахнул в воздухе сжатым кулаком и заговорил громче.
- Мой великий отец, Император Атавир, победитель Севера, уже преподал ивирцам и их султану урок, но в милосердии своем счел уместным ограничиться малым. Увы, ни султан Ажади, ни его подданные урок не усвоили; накопив силы, они вновь предательски, без повода напали на Ксаль-Риум. Это вновь стоило им флота, но сегодня мы не должны ограничиваться малым, ибо в таком случае однажды они рискнут снова. Творец свидететь, мы приложили все усилия к тому, чтобы избежать войны, но султан отверг наши резонные и умеренные предложения и не пожелал вести переговоры. Теперь мы должны преподать Ажади Восьмому такой урок, который никогда не забудет ни он, ни его преемники. И, выбирая между войной или миром, я говорю твердо: война!
Снова зазвучали аплодисменты. Императору хлопали дольше и громче, чем прайм-канселиору, и Дэвиан незаметно усмехнулся. Наверное, дядюшка сейчас доволен, и не без причин – речь получилась эффектная. Дэвиан снова посмотрел на Фионеллу с ее блокнотом. Сегодня же речь Императора Велизара будет во всех вечерних газетах. Интересно, что напишут в «Путеводной Звезде», корреспонденты которой тоже присутствуют в зале? Скорее всего, они ограничатся краткой и сухой статьей в духе «После длительного обсуждения, вопреки мнению прогрессивного меньшинства, Народная Палата и Сенат проголосовали за объявление войны». С учетом того, какие настроения сейчас царят в обществе, слишком явные нападки на Императора мало кому придутся по вкусу. Вот если война не оправдает ожиданий добропорядочных граждан Ксаль-Риума и не принесет быструю и бескровную победу, тогда «Путеводная Звезда» припомнит сразу все и всем – и громкие речи, и призывы, и невыполненные обещания.
Когда шум стих, Орас Темплен спросил со своего места:
- Есть ли кто-то, желающий высказаться?
Почти сразу поднялся немолодой мужчина с квадратным лицом и совершенно седыми волосами. Дэвиан узнал его – Альгор Бернс, лидер того самого «прогрессивного меньшинства», любимец и, как поговаривали, негласный хозяин «Путеводной Звезды». Его партия юстиниатов возглавляла оппозиционное крыло в Народной Палате. Имя Бернса часто появлялось и в других газетах по различным поводам, иногда и по скандальным; много говорили, в частности, о том, что семья защитника прав трудового народа владеет несколькими крупными предприятиями, где условия для рабочих созданы далеко не райские, зато управляющие делают состояния. Альгор Бернс, само собой, в ответ заявлял о клевете и мошенничестве.
Бернс поднялся на трибуну, в соответствии с традицией поклонился и развернулся к собратьям по Народной Палате. Как показалось Дэвиану, задний фасад он обратил в сторону Императора с особым удовольствием, резким, подчеркнутым движением.
- Его Величество Император высказал свое мнение, и трудно добавить что-то к сказанному, - заговорил Бернс. – Но все же, к счастью, наша Империя – не тирания наподобие древнего Гайона, и народ имеет право на собственный голос.
«Вообще-то мнение народа выражено ясно, - мысленно прокомментировал Дэвиан. – Зайди-ка вечерком в пивную и скажи, что ивирцев надо оставить в покое. Услышишь о себе много интересного, а то и в зубы получишь».
Но Бернса такие мелочи не смущали.
- Поэтому я, от лица народа Империи, - вещал он без ложной скромности, - призываю Народную Палату голосовать против войны. Да, собратья элигенды, - про Сенат Бернс даже не упомянул, - я говорю, что война на Западе не нужна Империи. Она принесет лишь бедствия обоим народам, но даже победа не окупит потерь, что мы понесем.
Поднялся шум. Кое-кто даже вскочил с места; Орасу Темплену пришлось вмешаться. Бернс спокойно ждал, пока «собратья-элигенды» накричатся.
- С потерей флота Ивир не опасен для нас, - продолжил он, когда тишина вернулась. – Да, ивирцы нанесли оскорбление Империи, но они уже ответили за него. Принц Дэвиан Каррел, - Альгор Бернс изобразил поклон, - нанес им удар настолько сильный, что Ивир не оправится от него еще многие годы. Но за блеском побед в морских сражениях многие часто забывают, что мало уничтожить флот для окончательного разгрома неприятеля. Эту войну нам предстоит вести в основном на земле, на ивирской земле. Ивирцы - многочисленный народ, и отнюдь не покладистый, что доказали в том числе события на Анлакаре. Замирить их будет стоить нам огромных усилий и потерь, и даже в случае победы, чего мы добьемся? Едва ли Ивир станет частью Ксаль-Риума, но если и так, пройдут годы, даже десятилетия, прежде чем он начнет приносить нам доход. А до этого разоренный Ивир будет бездонной дырой, поглощающей средства из имперской казны, которая, напомню, не безгранична. В Ксаль-Риуме множество внутренних проблем, требующих неотложного решения, напряженность в нашем обществе нарастает с каждым годом, и начало разорительной войны только все усугубит. Прайм-канселиор Темплен призвал нас решать взвешенно, и мое мнение, обдуманное и основанное на фактах и здравом смысле, таково: войны не должно быть. Благодарю вас, Ваше Величество, господа сенаторы и элигенды.
Бернс спустился с трибуны. Ему не аплодировали, вернее, аплодисменты его единомышленников утонули в море презрительных и гневных выкриков. Дэвиан мог разобрать отдельные – кричали, само собой, о трусости и коллаборационизме. Что забавно, по мнению Дэвиана Каррела, сегодня был редкий случай, когда Альгор Бернс не сказал ничего, кроме правды; сам принц рассуждал так же. Север, а не Запад – вот куда следует сегодня смотреть Империи, но, увы…
Бернс спокойно вернулся на свое место, игнорируя всеобщий гнев. Он свою задачу выполнил, «прогрессивное меньшинство» высказалось, теперь осталось ждать развития событий. Если война принесет ожидаемую легкую победу, Бернс и его сторонники мало что теряют, зато, если все обернется иначе, можно будет каждый день восклицать со страниц «Путеводной Звезды»: «Я же предупреждал!»
- Мы благодарим господина Бернса за его мнение, - сухо сказал Орас Темплен. – Его сомнения понятны, кроме того, мало кто из присутствующих имеет военный опыт. И, чтобы наше решение не было необдуманным, я взял на себя смелость пригласить на сегодняшнее заседание человека, сведущего в таких вопросах. Нам оказал честь господин Магистр Моря Дориаль Анно, начальник Императорского Генерального Морского Штаба.
При этих словах Дэвиан, не выдержав, все-таки покосился на Тамрина и спросил:
- Ты знал об этом?
- Нет, - тихо ответил тот, - но и не удивлен.
Магистр Анно, в парадном мундире, при регалиях и орденах, прошествовал на трибуну. Рослый, широкоплечий, внушительный, он выглядел воплощением Беллатора [3]. В отличие от «господ элигендов», он развернулся на трибуне лицом к трону Императора.
- Магистр Анно, знаете ли вы, с какой целью приглашены на данное заседание? – начал прайм-канселиор.
- Да, господин прайм-канселиор, мне это известно, - густой бас Магистра как нельзя более соответствовал воинственной внешности. Должно быть, в прошлом такие лихие рубаки-бородачи вели в бой абордажные команды и первыми бросались на палубу вражеского корабля. Только брать корабли на абордаж давно вышло из моды.
- Значит, вам известно, что мы сегодня обсуждаем. И главный вопрос, который я должен задать: в случае объявления войны, каков, по вашему суждению, будет ее исход?
Дориаль Анно не колебался.
- Исход может быть только один, - заявил Магистр, горделиво вскинув массивную голову. – Напомню, что сейчас на западных границах собран флот более мощный, чем когда-либо. Под общим командованием Магистра Матиса Гранта в ударную группу «Ивир» соединились силы Западной эскадры и Восточного Флота. Это девять линейных кораблей, два авианосца, многочисленные малые корабли. Напомню, что весь флот Ивира был разбит наголову силами одной лишь Западной эскадры. С востока нас поддержит армия и флот Фиарра. В случае полномасштабного наступления у ивирцев нет шансов противостоять такой силе. Султан капитулирует через несколько децим. У него не будет иного выбора.
- Вы уверены, Магистр Анно? Что вы можете сказать о возможностях береговой обороны ивирцев?
- Вероятно, она способна доставить нам определенные сложности, но ничего, с чем имперский флот не справился бы. Напомню, что большинство ивирских береговых укреплений построено еще в конце прошлого века и оснащено орудиями тех же времен. Наибольшая опасность исходит от минных заграждений, которые обязательно встретятся нам на пути. Но эта угроза нам известна, она предсказуема и привычна, и мы знаем, как с ней бороться.
- Что вы можете сказать об уровне подготовки ивирских войск и об их вооружении? Ходят упорные слухи, что агинаррийский Сегунат втайне снабжает ивирцев оружием.
- Я не сомневаюсь в том, что так и есть, - заявил Дориаль Анно, воинственно выпятив бороду. – Напомню, что все корабли ивирского флота были проданы султану Ажади Агинаррой. Между ними существует договор о поставках оружия, и мы знаем об этом. Но судьба упомянутых кораблей показывает, в какой мере ивирцы умеют пользоваться тем, что продают им северяне. Господа, вы должны понимать – никакое оружие само по себе не способно выиграть войну. Иначе говоря, для победы мало иметь самые большие пушки, нужны также самые меткие артиллеристы. Таких людей в ивирских вооруженных силах либо нет, либо очень мало. Их боевой дух также невысок, власть султана за последние двадцать лет значительно ослабла, армия плохо оснащена и ненадежна, а ивирская знать соперничает друг с другом. Повторю – наша победа несомненна, господа, и не будет стоить нам больших потерь. Я надеюсь лишь на то, что ивирские правители капитулируют достаточно быстро, избавив свой народ от бессмысленных страданий и жертв. Вот все, что я имею сказать вам в ответ на ваш вопрос, прайм-канселиор.
- Благодарю вас, Магистр Анно, - вежливо кивнул Темплен.
Магистр удалился - само собой, провожали аплодисментами и его. Больше желающих высказаться не было, да и зачем – все уже сказано. Если Темплен полностью расписал сценарий этой пьесы, очевидно, он не видел смысла чрезмерно ее затягивать, поэтому перешел собственно к главному действию.
- Голосование будет открытым, господа, - сказал он. – Процедуру вы знаете. Каждому из вас выданы два жетона, черный и золотой. Золотой означает «За», черный – «Против». Голосуя, вы должны поставить на жетоне свое имя и подпись. Напоминаю, что жетон без подписи при подсчете голосов не учитывается. Господа, прошу вас голосовать.
Зал зашевелился; Дэвиан без малейшего интереса наблюдал за тем, как люди, вершившие судьбы Ксаль-Риума (или думавшие, что вершат), бросают жетоны в прозрачные кубические урны, которые служители в одинаковых костюмах пронесли вдоль рядов. Сверху снова засверкали вспышки фотокамер, журналисты строчили в блокнотах или тихо спорили между собой. Фионелла стояла вполоборота к какому-то длинному субъекту с усами, который, оживленно жестикулируя, что-то говорил ей. На красивом лице девушки был нарочитый интерес, какой обычно изображает человек, слушающий собеседника вполуха. Что это за фрукт, интересно?
Когда с процедурой голосования было закончено, урны поднесли к подиуму; здесь же осуществлялся подсчет. Все жетоны высыпали на специальный стол, и сразу стало видно, что золотой цвет доминирует; черные жетоны были как маленькие островки в золотистом море. Это зрелище не вызвало у Дэвиана Каррела сильных эмоций. Ксаль-Риум хотел войны и получил ее.
Несмотря на то, что результат был уже ясен, требовалось подсчитать голоса прежде, чем делать официальное объявление. Под взглядами журналистов и зорким оком фотокамер несколько прево начали сортировать золотые и черные жетоны. Те, что выдавались для голосования элигендам из Народной Палаты, выглядели непритязательно – простые квадратики цветного картона. Прево тщательно проверяли каждый, те немногие, на которых не было имени и росписи в отмеченных графах, тут же отправлялись в отдельную корзину для недействительных. Остальные распределялись в две другие, черные отдельно от золотых, и имена проголосовавших «За» или «Против» тут же записывались в специальные книги.
Так же проходил и подсчет голосов Сената, но жетоны сенаторов, украшенные гербами и позолотой, выглядели более внушительно. Прежде подсчет начали бы с Сената, и если решение было «против», считать голоса Народной Палаты уже не имело смысла. Но сегодня преумущество сенаторов перед элигендами свелось к тому, что каждый их голос считался за два. Сейчас, однако, и здесь все было очевидно: Сенат и Палата проявили поразительное единодушие, среди сенаторских жетонов черных почти не было.
По завершении счета, что заняло некоторое время, книги с именами поднесли на подпись, соответственно, куратору Палаты и прайм-канселиору. Поскольку голосование было открытым, позднее книги элигендов будут представлены прессе, дабы граждане Империи узнали, за что высказались избранные ими представители. Сенаторы были от этого избавлены, их книги оставались доступны только им самим, прайм-канселиору и Императору.
Наконец, наступил кульминационный момент представления. Старший среди прево приблизился к прайм-канселиору, держа в руках лист бумаги.
- Результаты подсчитаны, господа, - объявил он. – Общее число голосов «За» среди Сената и народной палаты – четыреста шестьдесят два. Общее число голосов «Против» - восемьдесят один. Не участвовали в голосовании среди элигендов – семнадцать человек, среди сенаторов проголосовали все.
По залу вновь прокатился рокот – волной, словно море внезапно поднялось приливом. Когда Орас Темплен вновь поднялся на трибуну, вспышки фотокамер заметно участились.
Прайм-канселиор повторил обязательную процедуру – поклонился в сторону императорского трона:
- Ваше Императорское Величество. Ваши Высочества, - затем повернулся к залу. – Братья сенаторы. Господа элигенды. Решение принято и будет направлено на утверждение Императора.
Последняя стадия. Решения Сената и Палаты все еще нуждались в одобрении Императором. Эдикты, изданные Императором, не нуждались в утверждении сенаторов и элигендов; другое дело, что трудно было вспомнить без подсказки, когда Император в последний раз пользовался своей привилегией. Даже дед, Атавир Первый, заручился поддержкой Сената и Народной Палаты перед объявлением войны Агинарре, и в тот раз результат был далеко не столь однозначен. Насколько помнил Дэвиан, из пятисот шестидесяти голосов всего триста были «за».
Появились еще два человека – прево в камзоле и гвардеец при полном параде. Первый нес черную, перевязанную золотым шнуром папку, второй – черно-золотой же ларец, запертый на замок. Прево проследовал к Орасу Темплену, который принял у него папку, раскрыл и поставил размашистую роспись на бумаге внутри. Гвардеец с ларцом поднялся к самому императорскому трону и с поклоном вручил свою ношу Велизару III. Тот отпер ларец ключом, который, согласно обычаю, всегда хранил при себе, явив миру, то есть, журналистам наверху, Императорскую Печать. Приложение печати к эдикту и означало его утверждение Императором.
Прайм-канселиор со своей папкой тоже поднялся по ступеням и поклонился Императору. Его Величество Велизар Третий извлек печать из ларца и, картинно подержав ее над бумагой, на радость фотографам, оттиснул под текстом об объявлении войны Ивирскому Султанату черный круг с имперским гербом. Новый вздох волной прокатился по залу. Все. Решение принято, одобрено и утверждено к исполнению всеми верноподданными Империи.
Только теперь Велизар поднялся со своего трона. Все немедленно оказались на ногах, включая Тамрина и Дэвиана. Даже Орас Темплен выглядел так, словно проникся величием момента и жаждет пасть на поле брани во славу династии Каррелов. Старый хитрец (это было самое мягкое среди определений, которые имелись для прайм-канселиора у кронпринца Тамрина) всегда умел принять подобающий случаю вид.
- Господа, - обратился Император к собравшимся. Его голос был подчеркнуто безэмоциональным, даже будничным. – С этого момента Ксаль-Риум воюет с Ивиром, и да будет великий Творец Юнидеус на нашей стороне.
«Ну, что же, - подумал Дэвиан. – Чего и следовало ожидать. Удивляться нечему, спорить поздно. Время воевать».

[1] «Αλαεμ Οςιδεηε» - «Западная Эскадра». Раскрытая ладонь в круге обозначает звание префекта.
[2] Ратта – небольшой, но исключительно живучий и плодовитый грызун, не относящийся к коренным животным Дагериона. По предположению ученых, проник в новый мир вместе с людьми с их древней прародины.
[3] Беллатор – один из десяти пророков Юнидеуса. Прославился как непобедимый воин и полководец.