В таком неторопливом, спокойном темпе прошло ещё несколько дней. Два раза в день мне приносили воду, один раз – скудную еду. Под вечер выпускали в туалет в углу двора. Организм, к моему удивлению, быстро приспособился к такому режиму. Несколько раз за эти дни меня навещала Лукреция. Надо сказать, мне было жалко её. Я осознавал, что она действительно любила своего брата, и теперь, брошенная им, не знала, куда девать себя. Её предал самый близкий ей человек, а отец, которого она действительно уважала – пусть это было и странное уважение, смешанное с презрением - погиб. Она была отчужденна от своих слуг, и вряд ли могла поделиться с кем-либо своим горем… И я понимал, зачем я нужен ей – и что я ей действительно нужен: она просто хотела поплакаться мне о своей несчастной жизни. И я послушно внимал её жалобам, во-первых, потому что у меня не было выбора, а во-вторых, потому что хотел понять – что её сделало такой? Она рассказывала о своём прошлом, о том, как в ней вспыхнула любовь к Чезаре, о своих мужья, об отце… Оказалось, что Родриго был совсем неплохим родителем. И он был против их любви с Чезаре – наверное, он уже понимал, во что со временем превратится его сын.
Однако я всё равно не мог простить ей такого отношения к Катерине. Безусловно, такой её сделала жизнь… Но я-то знал, что измениться можно. И если бы Лукреция захотела измениться – она смогла бы. Несмотря на всё, она была сильной женщиной. Однако она выбрала свой путь.
Впрочем, как бы то ни было, я выслушивал её долгие, не особо связные речи. Обычно она приходила вечером, где-то через день, и я заранее готовился к её приходу – облокачивался на стенку своей камеры, доставал сохранённую воду и готовился к долгой беседе.
Пару раз приходил и Чезаре. И оба раза он приводил с собой доктора. Тот бережно осматривал моё тело, советовал лучше питаться и меньше двигаться. Затем подходил к Чезаре и тихо говорил ему, сколько примерно дней мне осталось до полного заживления. В первый раз герцог Валентино явно спешил; ни разу не взглянул на меня, постоянно торопил доктора, а пока тот осматривал меня, широкими шагами мерил двор. Во второй раз он выглядел усталым, но довольным. На его броне была кровь, обычно аккуратно уложенные волосы были растрёпаны, а когда он вынул меч из ножен, он сверкнул красным в свете заходящего солнца. Когда доктор ощупал мою ногу и что прошептал Чезаре на ухо, тот взмахом руки отослал его, и подошёл к клетке.
- Итак, Эцио… Как тебе живётся? Жалобы есть? – герцог Валентино издал смешок.
- Спасибо, Чезаре. Всё просто великолепно, - я улыбнулся. – Спокойно, делать ничего не надо, лежишь целыми днями и думаешь. Знаешь, всё гадаю – зачем тебе нужно, чтобы я выздоровел?
- Честно говоря, Аудиторе, я сам не уверен. Ты известен сейчас уже по всей Европе – да-да, кое-где мои люди схватили ассасинов, и те под пытками указали на тебя как на Il Mentore. Ты… мой запасной план. Я всегда успею убить тебя. Однако так многие в Европе хотят сами тебя уничтожить, и готовы заплатить за это большие деньги... Ты-то, на самом деле, не мой основной противник. У меня остаётся ещё много проблем… Ну… а если проиграю – то предложу вашему Братству тебя, живого и невредимого… Ну, не особо, - снова смешок. – И не бесплатно, конечно. Это раз. Во-вторых, почему я хочу, чтобы твоя нога зажила? Знаешь, Эцио, чтобы ты ни думал, я уважаю своих противников, - я кивнул, так как слышал несколько историй о том, как он щадил правителей захваченных им городов – тех, которые особо смело оборонялись. - И мне хочется, чтобы ты принял смерть достойно. Когда я полностью захвачу власть, я начну масштабные казни, чтобы подавить любые ростки негодования. И последней, самой главной – будет твоя. Вот тогда я позволю тебе самому пройти по помосту и даже, возможно, выполню твоё последнее желание. Даю тебе моё слово – слово Борджиа, - он вздохнул и сел около клетки, прямо на землю.
- Intensi.
- А пока – наслаждайся своим положением. Должен сообщить приятную новость – для меня, конечно: скоро прибудут свежие резервы моей армии из раннее захваченных городов. Ещё сегодня я выиграл небольшую битву около Колизея. Видишь ли, твои ученики решили напасть на мою карету, когда я проезжал мимо. На моём мече, - Чезаре снова вынул его из ножен и поднял в воздух, - кровь Ла Вольпе. Не скажешь, кстати, каково его настоящее имя?
- Это его дело… Да я и не знаю.
- Я так и не знал. Ни они доверяют тебя, ни ты – им. Не так ли?
- У вас, тамплиеров, всё тоже не очень хорошо, мягко говоря.
- Зато у нас есть чёткие цели.
- Сейчас вы проигрываете, Чезаре. Надо признать это.
- Пошёл ты, Аудиторе! – тамплиер напрягся, готовый в любой момент вскочить на ноги.
- И ты не хочешь этого признать…
Чезаре резко встал.
- Довольно. Через три дня врач придёт ещё раз. Веди себя хорошо.
Он ушёл, а я лёг и снова задумался. Давно я не чувствовал такого спокойствия. Мне надо было решать никаких проблем. Я не должен никуда спешить, и не было никаких целей. Да, рядом не было близких мне людей… Но я чётко знал, что они в относительной безопасности и с ними ничего не случится. Конечно, тот факт, что я нахожусь в плену, в то время как мои братья ведут войну, несколько огорчал меня… Но я знал: я и так уже очень многое сделал для Братства, особенно учитывая, что был насильно втянут в Ассасины. Так что здесь, в этом плену – я – не осознавая этого в полной мере - был счастлив…насколько это было возможно.