Он почувствовал ещё один удар и потерял сознание.
…Его тащили за руки по залитому кровью коридору…
…Его бросили на деревянный помост…
…С него срывали лёгкую броню, которую он одел для тренировки с братом…
…Удар под дых…
…Тихий гул где-то вдали, как будто в тумане... Какие-то повторяющиеся громкие отдельные выкрики…
Адская боль в правой руке выдернула его в этот мир, и он услышал рёв толпы. Туман в глазах внезапно прояснился, и он увидел перед собой лицо деревенского старосты. Его белая, грязная рубаха была запачкана в крови… его крови, крови Грея – правая кисть была отрублена, из обрубка сочилась кровь, а палач держал в руке трофей. Антуан, не в силах смотреть на это, повернул голову в другую сторону… и увидел, как на наспех сооружённой виселице болтаются тела его родных. Селин была ещё жива, но на её шею уже была накинута верёвка и, похоже, все ждали лишь сигнала старосты, чтобы выбить ящик из-под её ног.
- О! – провозгласил крестьянин. – Как я и думал, это средство его пробудило! Давайте покажем ему… смерть его сестры!
Толпа снова одобрительно заревела, и палач лёгкими движениями огромного топора обрубил верёвки, держащие Антуана. Поднял его за правую руку – парень крепче стиснул зубы – и, поддерживая за плечи, заставил смотреть на виселицу:
- Смотри.
Другой крестьянин выбил ящик у сестры из-под ног, и тело сестры полетело вниз. Антуан как будто слышал, как ломаются её позвонки… Последний вздох, взгляд на брата – и душа покинула её…
Он никак не мог осознать, что произошло. Он переводил взгляд с тела отца на беснующуюся толпу, на своего палача… А затем мысль пришла к нему в голову, он дёрнул левой рукой, ощутил привычную холодную сталь под пальцами – и всадил клинок в живот старосте. Тот упал на колени – и толпа замолчала. Грей же вытер кровь с клинка об одежду крестьянина, освободился от оставшихся пут, посмотрел на тела родных и потащил повергнутого им с помоста, держа клинок у его горла. Тот был ещё жив, и за его жизнь можно было поторговаться.
- Я уйду…, - начал он, чувствуя ярость в своём сердце и попытки разума взять контроль, - вы не тронете меня… - он прервался, зная, что надо делать, ощущая сосущую пустоту внутри и необходимость отомстить, – и ваш староста останется жив!
Толпа расступалась перед ним. Все уважали Филиппа и никто не хотел его смерти… такой ценой. Более того, Анутан видел по глазам некоторых, что они осознают, что только что произошло и ужасаются происходящему… А ещё он подумал, что это очень неправильно, и он не может мыслить так ясно, когда его близкие только что погибли… впрочем, сейчас главным был вопрос его выживания, и потому он тащил старосту, не понимая, откуда взялись силы. Он дошёл до края деревни – дальше начинались поля, затем шёл лес, в котором была расположена и дорога в Руан. Антуан приставил клинок к шее старосты и обернулся к ожидающей толпе.
- Дайте коня!
Старик лет 60, конюх, служивший при Греях всю свою жизнь, оглушительно свистнул – и через несколько долгих минут, пока Антуан вдавливал лезвие в шею Филиппа, заставляя кровь течь по его грубой, чуть смуглой коже, а в толпе, уже оправившейся от первого шока, начинался тихий, но отчётливый гул, со стороны усадьбы появилась лошадь - любимая лошадь Антуана, подаренная отцом, когда его младший сын научился уверенно держаться в седле. Конюх вышел из толпы и повёл её к Грею. Тот тяжело вскарабкался на лошадь – старик помог ему, и Антуан видел в его глазах сочувствие – и легко пришпорил её, заставив понестись вперёд, через поле, к лесу…
Он должен был доехать до Руана. Филипп не дурак, и он уже наверняка приказал перегородить туда главную дорогу, так что оставался лишь путь через лес. Между тем он терял кровь, повязка на руку, наскоро наложенная, уже набухла, Антуан чувствовал, как силы и жизнь уходят из него. Заехав в лес настолько, насколько это было возможно, он спешился и отпустил лошадь. И ощутил, что вместе с лошадью уходят все его барьеры, вся логичность и рациональность улетучиваются, и остаётся лишь боль и страх… и ярость, и осознание, что смысла в мести нет, ибо мстить было некому. Антуан упал на колени. Зачем он остался жить? Почему он не позволил убить себя, чтобы больше не мучиться? Все его родные мертвы. Он так и не завёл друзей, одни знакомые. У него не было Любви, ради которой можно было жить. И не было цели… Или была? Он – ассасин, он должен продолжать дело отца – это его долг, его святая обязанность. Как единственный выживший в семье, он должен сделать так, чтобы его не забыли… и Греи что-то значили.
Эта мысль придала Антуана сил, и он побрёл по лесу в направлении Руана. Он чётко знал куда идти – в своё время он облазил этот лес вдоль и поперёк, и уже автоматически узнавал по окружающему его пейзажу, где он находится. К дороге вышел он в почти бессознательном состоянии, но всё же сразу понял, что до Руана ещё несколько миль. Ещё несколько тысяч шагов… Антуана хватило всего на пару десятков – он свалился в придорожную пыль, чувствуя, что в рот набивается песок, и, кажется, что-то случилось с ногами – он не мог ими пошевеливать. Он совсем не чувствовал правую руку и знал, что у него начинается жар. Последнее, что он услышал – это цоканье копыт, лёгкий скрип колёс и удивлённый молодой голос:
- Мсье Грей?

Дезмонд сквозь сон чувствовал, как кто-то трясет его за плечо – настойчиво, хоть и не очень сильно. Однако сон был столь интересным, что просыпаться никак не хотелось, и потому он даже успешно проигнорировал уже почти громкое «Дезмонд!» - в надежде, что от него всё-таки отстанут.
Люси поморщилась; выныривать из своих сновидений ассасин явно не собирался. Как можно вообще умудриться уснуть в столь небольшом самолёте с постоянно дребезжащими двигателями? Может быть… это они виноваты и всё дело в Анимусе? Кто знает, как действует эта машина… Она отогнала от себя тревожные мысли и отвернулась от Дезмонда – в конце концов, у него было ещё где-то полчаса, пусть насладится. Жаль, конечно, что он не увидит ту чудесную картину, открывающуюся внизу, но, раз его организм считает, что сон будет куда лучше… да будет так. В конце концов, всё равно к поискам они смогут приступить только завтра ночью, нужно будет разведать обстановку… и понять, в чём, собственно, заключается дело.
Честно говоря, происходящее ужасно не нравилось Люси. Она не привыкла полагаться на случай. Предыдущая её жизнь была чётко расписана, у неё был… план. У неё была информация – что, как, когда и где. Но не в этот раз. Да, она доверяла другим ассасинам и, в том числе, своим коллегам из Парижа. Но… одно дело доверять, а другое дело – доверяться. Ведь её, их с Дезмондом жизнь теперь была в руках Удачи. Пока им везло, и они спокойно смогли вылететь за пределы Италии, но им ведь нужно было ещё попасть в Париж и нигде не засветиться. Всегда оставался шанс, что за ними следили с самого начала, и их ухищрения пойдут даром. А если они поймают Шона с Ребеккой… то пойдут на всё, чтобы узнать, где Дезмонд. И Люси не питала ложных надежд – Шон расколется. В общем, у них было мало времени. По её расчётам - всего около недели. И за это время они должны были найти Частицу, понять, где эти храмы и скрыться в подполье. Видимо, снова придётся сменить фамилии… Люси поморщилась и снова взглянула на дремлющего Майлза. Его внезапно выдернули в мир, к которому он не был готов… хоть и к которому всегда принадлежал. И он на удивление хорошо справлялся. Безусловно, он скрывал, чему его стоило так хорошо держаться, однако Люси, сначала не осознававшая, что он прикрывается этой своей «придурковатостью», теперь ясно понимала – он страдает. И, конечно, чувствовала в этом свою вину. Она была ответственна за него. Когда он упал в обморок в том коридоре на их базе – это было всего несколько дней назад, а казалось, что прошло уже несколько месяцев – она впервые поняла, что действительно беспокоится за него. И не так, как о других Объектах, там для неё была важна человеческая жизнь как таковая, в этот раз всё было по-другому. Дезмонд стал её близок. А ещё… он был первым из всех Объектов и из всех сотрудников Абстерго, который спросил её о её жизни. Пусть то, что она рассказала – частично легенда и не более, и она защитила бы свою жизнь и без Видика… Но он спросил, он заинтересовался! Он попытался понять её – и не ради выгоды. Таких людей было совсем мало в её жизни, и она ценила их. Люси поудобнее устроилась в кресле и стала вспоминать, как впервые познакомилась с Ребеккой.

- Заткнись! – парень попытался дать ей пощёчину, но она ловко перехватила его руку и остановила в сантиметрах от своего лица.
- Не смей меня трогать! И убирайся отсюда!
Очередная некрасивая сцена. Ещё одна попытка жить как все – и понимание того, что это невозможно. Окружающий мир жесток, он не даёт ей возможности… раскрыть себя хоть кому-то. Почему? Она еле сдерживает слёзы, пока выпроваживает его из своего номера на улицу, однако как только всё кончается, плакать ей уже не хочется. Она знала, что её ждёт, она сама виновата. Нечего пытаться найти кого-то, кто может выслушать её. Людей интересуют только они сами… И так правильно. Так и должно быть. Только вот злость никуда не уходит, и она выходит на улицу - её путь лежит в спортзал. Может, если она пару раз пнёт грушу, ненависть хоть немного уйдёт… Однако злость, видимо, слишком сильна и застилает ей глаза – она путает дома, а может, двери, и попадает в компьютерный клуб. Там в основном сидят подростки – это малюсенький провинциальный город, и хороший интернет со стабильным соединением себе может позволить далеко не каждый. Помочить виртуальных монстров вместе можно только в клубе. И Люси внезапно останавливается перед одним из компьютеров, почти заворожено наблюдая, как негр на экране выкидывает водителя из машины, садится в неё, проезжает пару улиц и врезается грузовик, за секунду до соприкосновения выпрыгивая из автомобиля. Через секунду в его руках появляется дробовик, и он спокойно дожидается уже подъезжающих полицейских машин… Наверное, она бы ни за что не втянулась в игру, если бы не была в таком состоянии; как бы то ни было, она просиживает за компьютером почти целый день. Уже когда клуб закрывается, к ней подходит девушка и вежливо просит Люси оплатить часы на кассе и уйти. Однако Люси кидает «Ну ещё пару минуточек!» - и, хотя понимает, как это звучит, не может оторваться.
- Что такое, - голос подошедшей немного насмешлив, - завлекло? Во что хоть? – Люси чувствует горячее дыхание на своём плече, её ассасинские инстинкты взывают, но вместо того, чтобы подчиниться им – и всему своему опыту – она лишь немного отодвигается. – Оу, - слышится через несколько секунд, - да, это ещё та трава.
- Трава? – Стиллман явно удивлена.
- Ну да, - девушка ухмыляется, - я так всё называю, что завлекает. Ну… Как бы объяснить… Пару лет назад для меня самой-самой травой был сноубординг. Ещё немного на скейте каталась, да и по волнам посёрфить любила… Но сноубординг… Ммм… Так просто это не понять. Теперь с техникой разбираюсь. Тоже кайф! В этом безусловно что-то есть – писать долгие строчки из непонятного набора символов и в результате получать нечто, способное сделать за тебя всю работу.
Люси наконец подняла голову и увидела собеседницу – невысокая брюнетка в наушниках с тёмно-зелёными глазами. В уголках губ – насмешка, да и сами глаза так и искрятся весельем. Между тем, девушка продолжала:
- С играми тоже так, хотя это уже меньше моё. Так, поиграть пару часиков, скинуть напряжение… Посмотреть, как Карл рушит город.
- Понятно… А… - она задумалась, - почему теперь не сноубординг?
Собеседница чуть помрачнела.
- Да так. Небольшая травма. Говорили, что временно.. Но лучше всё же ногу не беспокоить… Скажи лучше, что такая девушка как ты делает в компьютерном клубе?
- Ну… Я… - ей внезапно захотелось выговориться этой незнакомке, в ней было что-то заставляющее раскрыться, но она остановила себя. – Да так. Просто… просто хотелось расслабиться.
- Ты? Здесь? Почему не какой-нибудь ночной клуб?
- Я? С чего ты взяла, что я из таких? – впервые Люси так легко переходила на ты, и это ей нравилось. – Я вообще зануда по натуре, - внезапно для себя она улыбнулась.
- Хм. Давай знакомиться. Ребекка Крейн, - она протянула руку, и Люси нерешительно пожала её.
- Люси Стиллман.
- Ну, так расскажешь, почему тебе было необходимо «расслабиться»? – последнее слово собеседница выделила. – Я же вижу, что хочешь…
Впрочем, выговориться смогла она только через неделю, когда впервые привела её к себе в номер. Там оказался её бывший парень, который опять чего-то требовал от неё, и, прогнав его, она не выдержала и расплакалась. Сквозь слёзы она, кажется, что-то говорила и про детство, и про жестокость мира в целом и конкретно про неудачи в её жизни. Лишь почти ночью она успокоилась. Ребекка сварила ей крепкий кофе, усадила за стол и заставила рассказывать. Конечно, рассказала Люси далеко не всё, но ничего и не скрыла – скорее, умолчала, предупреждая, что не может об этом говорить. И лишь ближе к утру она перегнулась к ней через стол и тихо сказала:
- Спасибо. Я серьёзно… Спасибо. Я впервые так вот… - она, наверное, опять бы всплакнула, если бы Ребекка не сжала понимающе её ладони.