15 апреля 1969 года
Я неоднократно заявлял, в том числе три раза на педсовете, что студенческая стенгазета – плохая идея. Сегодня, например, редколлегия газеты в лице Риты Скиттер решила привлечь рядовых читателей к ее созданию. В пустом месте в правом нижнем углу читателям предлагалось самостоятельно закончить фразу «Профессор Риддл настолько суров, что...» Разумеется, уже к обеду свободного места в этом углу почти не осталось, и все оно оказалось заполнено безграмотными изречениями.
«Профессор Риддл настолько суров, что заставляет студентов брать неберущиеся интегралы».
«Профессор Риддл настолько суров, что может найти корни многочлена, не имеющего корней».
«Профессор Риддл настолько суров, что несколько раз в день дифференцирует недифференцируемую функцию».
Разумеется, я не стал терпеть этот ужас, снял газету со стены, вооружился красными чернилами и привел это безобразие в божеский вид.
«Профессор Риддл настолько суров, что заставляет студентов брать неберущиеся интегралы численными методами».
«Профессор Риддл настолько суров, что может найти корни многочлена, не имеющего корней, потому что знает про основную теорему алгебры и комплексные числа».
«Профессор Риддл настолько суров, что несколько раз в день дифференцирует недифференцируемую функцию, используя производную Дини».
Тем не менее, меня не оставляло чувство, что этот список выглядит неправильно. Чего-то в нем не доставало, и я только вечером с ужасом понял, чего. Среди всех примеров того, насколько суров профессор Риддл, не было ни одного упоминания темной магии, непростительных проклятий или чего-нибудь подобного. Пропал, пропал калабуховский дом! А вернее, моя репутация Темного Лорда.

2 мая 1969 года
Приближается конец учебного года, и меня опять терзают смутные сомнения, как и в прошлом году, когда Кубок как-то неожиданно выиграл Гриффиндор, несмотря на все баллы, которые Белла и Люциус заработали на моих занятиях. Пересчитывать баллы я счел ниже своего достоинства, но заметил себе, что на этот год неплохо бы было поставить на классный журнал защиту от одного патологически честного старика с глазами профессионального шулера. За что я сегодня и взялся.
С тех пор как я объединил хоркруксы в локальную сеть, мне все чаще стало казаться, что неплохо бы дублей моих безмозглых приладить к какому-нибудь делу, чтоб не скучали. Хоркрукс в медальоне, как самый разговорчивый, я несколько месяцев назад отдал Эванс, чтобы он отвечал на ее бесконечные вопросы. При расставании я напомнил хоркруксу про первый закон робототехники, а также пригрозил, что если он его нарушит в отношении Эванс, я его несколько раз помножу на нильпотентную матрицу. С тех пор Эванс стала писать мне гораздо реже, подтянулась по всем разделам магии сразу и заметно закалилась характером.
В случае с классным журналом я сначала подумывал создать очередной хоркрукс, и несколько особенно тупых студентов искушали меня превыше человеческих сил, но потом я задумался над задачей о перемещении хоркруксов между материальными носителями. Так и настала очередь моего школьного дневника в очередной раз послужить магической науке.
Дневник нашелся в крышке самого старого чемодана. Выглядел он потрепанно, но в сети пинговался четко. Я закрыл свои мысли, положил руку на палочку и открыл дневник.
Некоторое время я и мое альтер эго играли в молчанку. Я тем временем поводил палочкой и незаметно сканировал мысли Риддла из дневника. К моему ужасу, альтер эго в дневнике надеялось, что я это не я, а симпатичная и немного робкая школьница, к тому же почему-то рыжая. Дальше у альтер эго начинались душевные терзания: Риддл из дневника напряженно выбирал между вариантами «направить ее по своим стопам и завершить дело Салазара Слизерина, а в чем это дело состоит, окончательно разобраться в процессе» и «влюбить в себя маленькую шалунью, потом поскорее вернуть себе телесность и...» В этот момент в дневнике появились первые слова, что спасло меня от глубочайшего морального потрясения.
- Привет, друг, - написал дневник. – Как тебя зовут?
- Меня зовут... – здесь я запнулся и брякнул наобум: - Гарри.
«Вот сказанул, - с досадой подумал я про себя. – Чем-то мне это имя решительно не нравится. Надо было назваться Джерри, что ли. Том и Джерри – что-то мне это напоминает...»
- Привет, Гарри, - ответил дневник. – Меня зовут Том. Где ты нашел мой дневник?
«С какой целью интересуешься?» - хотел было написать я по приютской привычке, но решил, что так я могу себя выдать.
- Это дневник? – написал я, жалея, что на письме трудно передать издевательскую интонацию. – Похоже, ты его недавно завел.
- Этот дневник хранит записи об ужасных событиях, окутанных покровом тайны, - написал в ответ Риддл из дневника с пафосом по меньшей мере Мефистофеля. – Я записал воспоминания не чернилами, а более надежным способом. Я знал, что есть люди, которые не хотят, чтобы мои записи были прочитаны.
- Ты всегда так пафосно пишешь или только когда Байрона перечитаешь? – не сдержался я, и Риддл из дневника разразился в ответ простыней на две страницы. Я сунул под язык валидол и отправился в мысли моего альтер эго насчет рыжих школьниц. Вот так возродишься с помощью этого оболтуса, а потом позора не оберешься.
Из мыслей моего альтер эго я вернулся в состоянии экзистенциального шока и с покаянным желанием проникнуть в кабинет Дамблдора в его отсутствие, поцеловать раму портрета Диппета и возблагодарить старого директора за то, что он не допустил до преподавательской работы того извращенного маньяка, которым я то ли был в шестнадцать лет, то ли вполне мог стать.
Вероятно, пока я бродил в мыслях хоркрукса, я также что-то на автопилоте отвечал дневнику, потому что когда я вернулся из этих мыслей с глазами по блюдцу, на странице дневника меня ждало радушное:
- Позволь пригласить тебя в мои мысли.
- Валяй, - написал я в ответ, уже представляя себе, как я отыграюсь на своем альтер эго.
Сюрприз удался на славу: мой двойник четвертьвековой давности наверняка ожидал увидеть худенького юношу в школьной мантии, а вместо этого столкнулся, лицом к знакомому лицу, с седеющим мужиком со шрамом вместо левой брови.
- Ну что, - сказал я, вспомнив любимый анекдот Долохова, - не ждали мой лысый череп?
- Демиург пожаловал, - язвительно сказал Риддл из дневника, и я почувствовал, что мысленно он уже сочиняет жалобу в профсоюз хоркруксов.
Профсоюз хоркруксов, сложившийся без моего ведома в локальной сети, постепенно набирал силу и даже без возможной жалобы Риддла из дневника уже доставил мне немало хлопот. Для начала, например, хоркруксы потребовали выплаты зарплаты в нематериальных благах, угрожая устроить забастовку и уйти к Борджину вместе со всем антиквариатом, и тем самым надолго засадили меня за книги.
В результате я положил немало сил на решение задачи кодирования информации и перекачки в хоркруксы половины хогвартсовской библиотеки, собрания сочинений Омара Хайяма (поместил хоркрукс в чашу, теперь расхлебываю) и четырех концертов Рахманинова в исполнении самого маэстро (а это уже диадема Ровены, ошибка юности). Но усилия мои не пропали даром: теперь мне осталось только перекодировать свои алгоритмы в электрические импульсы, и при наличии необходимости и плохого настроения я устрою магглам Матрицу и восстание машин. Ну или по меньшей мере напишу для всей их вычислительной техники операционную систему, которая вечно будет глючить и тормозить. Вот это будет злодейство так злодейство, а не душу в ряд Фурье разлагать.
- Я пришел, чтобы сделать тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться, - сказал я Риддлу из дневника. – Ты будешь первопроходцем в переселении личности с одного материального носителя на другой.
Создавая свой первый хоркрукс, я постарался на славу: в отличие от меня тогдашнего, Риддл из дневника был одет в роскошную мантию из лучшей ткани, имел отличную прическу вместо небрежно обхватанных ножницами патл и даже руки его поражали аристократической холеностью, не свойственной приютским мальчишкам. Но в душе он оставался тем же меркантильным шпаненком, каким я был четверть века назад.
- И что я буду с этого иметь? – цинично спросило мое альтер эго, не проникнувшись важностью поставленной задачи для магической кибернетики.
- Ну, я могу попробовать прислать тебе кино, - небрежно сказал я и бессовестно воспользовался своим знанием сиротских мечтаний. – «Багдадского вора», например. Или «Одиссею капитана Блада».
- Одному кино смотреть малоинтересно, - нагло сказал мой двойник, и я с ужасом догадался, какая просьба последует дальше. – Пришли мне, папаша, девчонку рыжую, да поразвязней. И не бестелесную, конечно.
При мысли о том, что к моим детям будет приставать озабоченное привидение, моя рука сама собой размахнулась, а плечо само собой раззудилось, и я влепил бы своему двойнику хорошего леща, если бы не вспомнил вовремя, ради чего я собираюсь переселять хоркрукс в классный журнал.
- Будет тебе рыжая-бесстыжая, - пообещал я, имея в виду Дамблдора. – Останешься доволен.