Над Крепостью-На-Перекрёстке медленно опускалась ночь. Не приятная и тёплая, а холодная, промозглая и дождливая.
И всё-таки он любил ночь. Пусть и привык Сирил за долгие годы на поверхности к солнечному свету, порой он всё же неприятно жёг глаза. Всё же, в каких бы условиях юноша ни рос, он всё ещё оставался чистокровным дроу. И потому ночь всегда была ему предпочтительнее, нежели дневной свет.
А рассвет… Рассвет не приносит ничего, помимо боли. Не означай это конец привычного мира, предпочёл бы Сирил сделать так, чтобы рассвет никогда не наступал. Мерзкий, дрянной рассвет, разрушивший остатки глупых иллюзий.
Алданон сказал, что ему нужно ещё немного времени, чтобы узнать, каким образом попасть им в обитель Короля Теней. Решено было это время потратить на отдых: в конце концов, трудным будет их путь. Да и кто сказал, что в конце этого пути их непременно ожидает победа?
Все спутники Сирила спали. Один он не мог забыться. Рыцарь Невервинтера, владелец Крепости-На-Перекрёстке… Скажи кто-то мальчишке из Западной Гавани, что когда-нибудь он вознесётся на такие вершины, он бы лишь восхищённо приоткрыл рот от удивления, а затем начал бы усердно молить богов, чтобы это самое будущее поскорее наступило.
Впрочем, зачем обращаться к богам? Они всё равно предпочитают не смотреть на этот мир. Да и как иначе, если они допускают, чтобы ещё могло жить и дышать то, во что тот глупый мальчишка превратился?
Криво усмехнувшись, Сирил коснулся рукой прохладного стекла зеркала, что висело на стене. Если судить о мире по отражению, то казалось, что весь мир за спиною юноши-дроу утонул во тьме.
Да и он сам, если разобраться, тоже.
Интересно, почему именно сейчас перед глазами вереницей бегут воспоминания? Наверное, правда это, что незадолго до гибели видишь всю жизнь перед своими глазами.
- Я обязательно вернусь, папа! Вернусь, как только сделаю то, что ты попросил!
Словно наяву прозвучала в голове эта фраза. Последняя фраза, что он сказал Дэйгуну в ту ночь, уходя из Западной Гавани. А он ли вообще это сказал? Нет. Не он. Другой, маленький, наивный мальчик. Ребёнок, начитавшийся глупых сказок, который как-то не думал о том, что проведя весь день в опасных приключениях, нельзя будет просто вернуться домой и лечь спать в родную уютную кроватку, для того, чтобы на следующий день снова устремиться сражаться с монстрами и спасать сотни жизней.
Наяву всё оказалось гораздо хуже, чем в сказках.
Он ведь пытался, чёрт возьми, быть героем! Пытался – и многие удивлялись, говоря, что за лицом тёмного эльфа скрыто сердце рыцаря. Рыцарь… Да уж. Рыцарем он стал. Вот только сердце по пути успел где-то потерять.
А что ещё оставалось? Слишком быстро Сирил понял, что жизнь – это не сказка. Здесь не получится спасти всех – как бы ты ни стремился. С каждым днём всё тревожнее становились сны юноши: снилось ему, что стоит он на поляне, а кругом него – все те, кто по его вине жизни лишился. Всё больше, больше… А потом однажды настал момент, когда юноша совершил убийство невинных сам, по своей собственной воле.
Боль не стихала. И тогда он пытался успокоить её новой кровью. Всё ещё отчего-то смеясь, Сирил посмотрел на свою ладонь. Кровь? Да, на этих руках её много.
И вскоре он добился того, чего хотел. Боль исчезла, и эти мерзкие сны перестали сниться. Но вместе с болью ушла куда-то способность быть счастливым. Холод и равнодушие – вот что он получил, решив на что-то выменять свою боль. Надо же, а тот мальчишка из Западной Гавани никогда бы не подумал, что можно ненавидеть самого себя.
С каждым днём всё больше и больше раздражали Сирила те, кто был рядом. Они не понимали его – ни один, ни одна. Лишь Кара иногда пыталась его утешить – но она, в сущности, ребёнок. И, как это свойственно детям, она пыталась, как умела, поддержать того, кто всегда старался поддерживать её. Но понимает ли она что-то? Нет, конечно. Она даже не знает, что такое боль. И может, это и к лучшему.
Впрочем, был один. Человек, утративший надежду, но сумевший подарить её Сирилу – пусть и на краткое время.
Бишоп. Единственный, кто отчасти мог понять его.
А мальчишка из Западной Гавани, наверное, возненавидел бы этого человека с первого взгляда. Возненавидел бы с такой же силой, с какой нынешний Сирил привязался к нему.
Одинокий волк, всегда ненавидевший оковы. А ведь и сам Сирил был таким. С каким восторгом он, помнится, покидал Западную Гавань! Ему казалось, что впереди – его мечта.
Вот только жестокой, надо сказать, оказалась эта самая мечта.
Точно пытаясь разом собрать на кончиках пальцев всю жестокость, что ему довелось испытать на себе, Сирил быстро провёл рукой по многочисленным шрамам, усеивавшим его шею и плечи, точно мелкие трещины – древние камни. Рука скользнула по лицу – и столь пугающим выглядело во тьме отражение, смотрящее на своего обладателя единственным уцелевшим глазом. Второй глаз, скрытый за чёрной повязкой, Сирил потерял в одной из многочисленных битв.
- Я ненавижу тебя, ты слышишь, предатель?
Сирил даже не мог сказать, к кому он обращается в большей степени: к Бишопу? Или же к самому себе?
Так глупо было довериться тому, кто с самого начала всеми силами пытался отторгать чужое доверие. Почти так же глупо, как и полагать, что удастся стать таким, как прежде.
Нет, не удастся. Круг предательства замкнулся навеки. Теперь они разные – владелец Крепости-На-Перекрёстке и мальчик из Западной Гавани. Да и были ли они когда-то единым целым? Да, были. Но они абсолютно не похожи теперь. Так мёртвое, высохшее дерево отличается от молодого деревца, покрытого свежей зелёной листвой. Так отличается недавно выкованный клинок от расколотого.
- Знаешь, - теперь Сирил, казалось, сквозь тьму пытался говорить с самим Королём Теней, - Мы в чём-то похожи. Нас обоих принесли в жертву, верно? Можно сказать много красивых слов – да только на самом деле все эти титулы, награды – простая шелуха. Нас нет. Ни тебя, ни меня. Но знаешь что? Я уничтожу тебя.
Тишина. Сирил же вновь усмехнулся, глядя на своё отражение:
- Знаешь, почему? Между нами всё-таки есть одно различие. Ты сам выбрал свою судьбу. А я… я никогда не просил такой судьбы. Знаешь, если бы я мог, я бы ушёл прочь. Вместе с… - имя предателя уже почти готово было сорваться с губ, но юноша осёкся, понимая, что слова теперь уже бесполезны.
- Знаешь… Я уничтожу тебя потому, что я верю: именно таково твоё истинное желание. Я бы уж точно хотел, чтобы меня уничтожили. Сердце-то всё равно уже сломали.
Никто не услышит этих слов. Да и они никому не предназначены. Тот, кто мог бы их услышать, давно уже мёртв.
Да, мёртв, и уже довольно долгое время, тот самый мальчишка из Западной Гавани. Вместо него – лишь жалкое подобие, которое уже не жаждет ничего, кроме смерти.
- Я сделаю им такое одолжение. Я подарю им их поганый мир… Но потом я хочу исчезнуть.
Исчезнуть, раствориться в пустоте… Да, пожалуй, это выход. Единственный выход для уже давно обратившейся в пепел души.
До крови закусив губу, Сирил с силой ударил кулаком по зеркалу – так, что тонкое стекло треснуло. Расколотое отражение всё так же улыбалось своему обладателю из темноты комнаты.
- Ведь ты же… - из памяти всплыл знакомый грубый голос, настороженный взгляд жёлтых глаз, и Сирил закусил губу ещё сильнее, шепча, - Ведь ты же не вернёшься, правда?
Единственный, кто мог понять. Единственный, кому можно было поверить. Единственный, чья душа была так же сломлена, как душа самого Сирила. И единственный, кто ещё мог пробудить в Сириле того самого мальчика из Западной Гавани, которым он когда-то был…
Но он ушёл, ушёл вместе с рассветом. Растворился в его светлых, ослепительно-ярких лучах.
Сирил Э’Лин, Рыцарь Невервинтера и владелец Крепости-На-Перекрёстке, ненавидел рассвет.