Ещё один взрыв – совсем рядом. Разлетаются обломки бывшего здания. Кажется, я сейчас оглохну – настолько громкий этот страшный грохот. Дабы не быть прибитым падающим куском металла, который ещё совсем недавно был пожарной лестницей, отпрыгиваю в сторону, волоча за собой раненного в ногу Рина. Он буквально виснет на мне – всё же с пронзённой насквозь коленной чашечкой особо не побегаешь. Кусок металла впечатывается в асфальт, который тотчас услужливо трескается. Обломки здания горят, озаряя всё вокруг красноватым светом, из-за чего все эти знакомые серые здания и улицы кажутся странно ирреальными. Точно всё исказилось, превратившись в собственное тёмное отражение. В воздухе витает обжигающе горячая пыль.
- Эй, вы в порядке?! – кричит откуда-то с той стороны этой долбанной железки Мотоми.
- В порядке мы будем, когда выберемся, — бросаю я, выволакивая Рина на относительно безопасное пространство.
- Судя по тому, что Акира уже вредничает – мы пока живы! – сообщает Рин, стараясь улыбнуться. Господи, даже сейчас он ведёт себя по-детски…
Хотя, я бы не сказал, что ему не страшно. Я-то чувствую, как он дрожит. И пусть он и дальше врёт, что это от холода. Какой, нафиг, холод – здесь жарко, как в Аду! Я не дурак и понимаю, что дрожит он от страха. Он не трус, нет. Но одно дело – когда ты сражаешься с противником, которому можешь противостоять, и другое – когда на тебя сверху сбрасывают бомбы, а где-то позади слышится стрельба и крики умирающих…
- Нужно спешить, — лицо Мотоми, как всегда, сосредоточенно.
- Да я бы шёл быстрее, но, — беспомощно смотрю на буквально повисшего на мне хрупкого мальчика. Уж на что он тощий, но тяжёлый. Вдобавок его кожа странно холодная, несмотря на то, что воздух почти раскалён – до такой степени, что тяжело дышать. Если бы он не дышал и не крутил головой столь активно – я подумал бы, что он мёртв.
Нет. Хватит. Никто больше из моих друзей не останется лежать здесь. Никто. Если бы я мог… Если бы у меня было время хотя бы похоронить Кейске…
Снова взрыв. На сей раз меня и Рина швыряет на землю взрывной волной. Горячая пыль вздымается с асфальта, осколок какой-то дряни царапает мне щеку. Рин, кажется, вскрикивает от боли. Повязка у него на ноге стремительно темнеет. Чёрт, неужели рана снова открылась?! Только ведь остановили кровь…
Поднявшись сам и подняв с земли недовольно шипящего от боли Рина, понимаю, что что-то не так. Мотоми… Где он?!
Судорожно шарю взглядом по сторонам. Где же он?! Где, чёрт возьми?!
- НЕТ! – пронзительный крик Рина заставляет меня содрогнуться и повернуть голову. И мне хочется закричать следом. Мотоми лежит на земле. Всё его лицо залито кровью, череп буквально раскроен куском арматуры. Рин, не дожидаясь, пока я что-нибудь соображу, хромает к телу, сильно припадая на раненную ногу. Он трясёт Мотоми, пытаясь вернуть к жизни. Но я уже понимаю – всё бесполезно. Как можно воскресить того, у кого череп треснул напополам?
- Вставай же… вставай!
- Рин, — нервно сглатываю, не зная, как бы сказать поаккуратнее, чтобы не вызвать с его стороны вспышку гнева или других эмоций, — Мы должны идти.
Он замирает. Впервые я вижу у него такое лицо. Точно он злится на самого себя за то, что не успел помочь, спасти. У него испуганные, широко распахнутые глаза, в уголках которых медленно зарождаются слёзы.
- Я не уйду! Я его не оставлю!!!
На меня внезапно накатывает раздражение. Наверное, из-за того, что я уже устал бояться и плакать:
- Он мёртв! Пошли, пока с тобой не случилось то же самое! Или вообще с нами обоими!
В тот же миг вижу на его лице столь потерянное выражение, что мне становится его жаль. Ну какого чёрта я сорвался?! Не хватало ещё, чтобы он меня испугался.
- Не уйду! Я его не брошу! – по щекам Рина текут слёзы. Испуганный ребёнок, не ожидавший, что ещё кто-то погибнет сегодня, прямо у него на глазах. Но при этом в его взгляде странная, совсем не детская скорбь. Это не глаза ребёнка. Это глаза человека, который уже видел чужую смерть. Усталые, не по-детски печальные. Наверное, у меня самого такие же глаза.
- Пойдём. Он мёртв, но мы-то ещё живы. А если не уйдём сейчас, погибнем.
Он всхлипывает, но пытается подняться. Я помогаю ему, слегка приобнимая за плечи. Чёрт. Такой худенький. И правда совсем ребёнок. Наверное, я легко бы смог даже нести его на руках.
- Идём.
Голос у него странно тихий и приглушённый. То ли он боится, что нас услышат, то ли я уже оглох от этих взрывов. Чёрт. Как же страшно. Наверное, даже в тот день, когда я впервые оказался в Тошиме, мне не было так страшно.
Вперёд. Вперёд. Бомбы больше не падают, и выстрелов и криков не слышно. Под ногами противно чавкает кровь. Кругом тела мёртвых. Изредка под ноги попадают отрубленные конечности. Я уже не могу бояться. Видимо, у каждого человеческого чувства есть свой лимит. Когда он исчерпывается – человек перестаёт чувствовать. Лимит моего страха давно исчерпан. Я просто хочу уйти. Прежний я – тот, что только пришёл в Тошиму – испугался бы такого количества смертей. Я нынешний – раздражённо пинаю обрубки тел, если они мешают пройти. Почему меня совершенно не заботит то, что эти изуродованные куски мяса и костей, залитые кровью и с вытекающими из раздавленных голов мозгами, когда-то были живыми людьми? Интересно, у кого-нибудь из них остался кто-нибудь, кто ждёт их возвращения из Тошимы?.. Вряд ли. Обычно сюда уходят отчаявшиеся люди. Люди, лишившиеся всего – по своей или чужой воле – или же не имеющие иного выхода.
Вот, наконец, и забор, отгораживающий Тошиму от городских окраин. Чёрт, но как перетащить через него Рина? Я сам могу спокойно перелезть, но если я буду нести его на спине – вряд ли… А он сам, с раненой ногой, вряд ли сможет перебраться на ту сторону.
- Акира… оставь меня. Спасайся.
Где-то за спинами уже слышны голоса преследователей. Один из них говорит по рации что-то о зачистке территории.
- Уходи! Быстрее! – глаза мальчика медленно начинают наполняться слезами.
- Тебя что, контузило?! Ни за что!
- Твою мать, Акира! – несмотря на то, что у него заплаканные глаза, он всё ещё пытается храбриться, — Вали быстро! Думаешь, я хочу, чтобы тут помер у меня на глазах, а?! А?!!!
Вот теперь он снова похож на себя. Истерика – самое верное слово. Он что, не соображает, что сейчас не время валять дурака?! Вот честно, иногда реально хочется ему врезать хорошенько! Но вместо этого встряхиваю его за плечи:
- Открою тебе страшную тайну: я тут помирать не собираюсь. И бросать тебя, кстати, тоже. Давай, забирайся мне на спину.
Он удивлённо смотрит на меня, но повинуется. Чёрт. Хоть он и худенький, но всё-таки нести его довольно тяжело. И всё-таки я должен. Не могу бросить его из-за какой-то там раны.
Чёртов забор. Царапаю об него руки до крови, пытаясь взобраться наверх. Я должен. Должен. Не могу же я, чёрт подери, вот так и сдохнуть! После того, как мы все стремились уйти… Несправедливо будет умереть нам всем!
С трудом перевалившись через забор, спрыгиваю на другую сторону. Рин, цеплявшийся за мою спину, осторожно встаёт на ноги. Я, быстро осмотревшись, тащу его в соседнюю подворотню.
Нас не увидели. Нам удалось скрыться. Честно говоря, я с трудом в это верю. Столько смертей случилось в последнее время. Кейске мёртв. Мотоми мёртв. А мы живы. Я и Рин. Правда, он ранен. Ох, помню, как я перепугался, когда Шики ударил его и брызнула кровь. Я боялся, что этот псих прикончит Рина, тем более он явно собирался так и поступить. Но этого не случилось.
Впереди маячит вывеска дешёвого мотеля. Так… проверив наличие в кармане кошелька, удостоверяюсь, что деньги есть. В Тошиме как-то забываешь о ценности денег. Тошима. Даже не верится, что я уже не там.
Всё так же медленно кружится снег. Теперь, когда всё кругом не охвачено пламенем, я начинаю мёрзнуть. Рин и вовсе мелко дрожит, на сей раз, похоже, действительно от холода. Ещё бы, если вспомнить, в каком состоянии его футболка. Он, фактически, обнажён по пояс. Бедный.
Скинув куртку, накидываю ему на плечи.
- Т-ты совсем двинулся?! Замёрзнешь! – пытается огрызнуться он.
- Заткнись. Не в моих интересах тащить на себе ледышку.
Он обиженно закрывает рот. Ох, нехорошо. Обычно он сразу же переходил на словесную пикировку, чем в итоге умудрялся поднять настроение нам обоим. Но сейчас он, похоже, действительно в шоке.
Войдя в холл мотеля, устало спрашиваю у пофигистичного портье:
- Можно снять комнату на одну ночь?
Он называет цену. Пересчитав ещё раз свои деньги, убеждаюсь, что хватит. Получив плату, портье небрежно швыряет на стойку ключи:
- Вам на второй этаж. И не шумите там особо.
Только поднявшись вместе с Рином наверх, я сообразил, что имел в виду портье. А, ладно. Пусть думает, что хочет. Надеюсь, что он не особо заморачивается нормами закона и морали и не захочет упрятать меня за решётку за совращение малолетнего парня.
Войдя в комнату, я облегчённо вздыхаю. Рин, дохромав до кровати, буквально падает на неё. Кстати, кровать в номере одна, что косвенно подтверждает ход мыслей портье. Но я слишком устал, чтобы думать о всякой хрени вроде единственной кровати.
- Может, хотя бы душ примешь? – я обращаюсь к сидящему на кровати Рину. Он молчит. Ну вот. Обиделся, что ли?
- Эй. Я с тобой говорю или со стенкой?
Снова это грёбанное молчание.
- Я говорю – в душ пойдёшь?
Неожиданно он смотрит на меня полными боли глазами:
- Как ты можешь так говорить, словно ничего не случилось?! Как будто никто из тех, кто был тебе дорог, не умер?!
Сказать, что я удивлён – значит, ничего не сказать. Снова. Снова у него это безысходное выражение лица. Как тогда, когда я спас его во время боя с Шики.
- Я думал, ты другой. А ты… ты скотина бесчувственная!
Ого. Здорово же его переклинило. Его плечи слегка вздрагивают, а по щекам текут слёзы.
- Я думал, ты другой. Что ты похож на него. Что тебе… не наплевать на других!
- На кого похож?..
Он снова плачет. Это из-за меня? Или просто у него окончательно сдали расшатанные всей этой фигнёй нервы?
- На Кацуи… моего Кацуи.
Вот теперь он просто захлёбывается в рыданиях, и я с трудом улавливаю смысл его слов.
- Я… я думал, вы так похожи! Он… любимый… Я любил его. А потом появился ты. Я… вы же были так похожи… Я… я…
Внезапно я понимаю смысл его слов. Присев рядом с ним на кровать, осторожно приподнимаю его лицо за подбородок и смотрю в заплаканные голубые глаза:
- Ты… влюбился в меня?
Он дёргается, пытаясь вырваться, но я удерживаю его, сжимая другой рукой хрупкое запястье:
- Ответь уже.
Он тихонько кивает и по-детски шмыгает носом. Ох. Никогда он ещё не был так похож на ребёнка. Не знаю, почему, но я притянул мальчика к себе на грудь со словами:
- Иди ко мне. Хватит плакать.
Он подаётся вперёд, совсем не по-детски впиваясь в мои губы. Да уж, «ребёнок»… Судя по тому, как уверенно он целуется, он даже опытнее меня самого. Его руки бесцеремонно скользят по моему телу, умело лаская. Он явно знает, чего хочет. А вот я… чёрт, не ожидал я от него такого напора.
- Ты когда-нибудь занимался сексом с парнями, а?
Он спрашивает это настолько будничным тоном, что я изумлённо таращусь на него и признаюсь:
- С парнями – нет…
- Тогда я сам… всё сделаю, — Рин шепчет что-то ещё прямо мне на ухо, но я больше вслушиваюсь в сам звук его голоса, чем слушаю то, что он говорит. Мне так горячо. Впервые в жизни, наверное, я начинаю понимать, как сильно можно хотеть другого парня.
Его губы торопливо, как-то лихорадочно скользят по моей шее, затем к ключицам и ещё чуть ниже, а ладони стягивают с меня футболку. А я… я, если честно, в полном шоке. Нет, я точно не ожидал, что этот невинный с виду паренёк в постели может быть… таким.
- Акира… Акира… — он снова и снова повторяет моё имя. Его грудь тяжело вздымается. Я, наконец относительно выйдя из ступора, неуверенно касаюсь пальцем его обнажённого соска. Парень вздрагивает и слегка прикусывает собственную нижнюю губу. Постепенно смелея, я начинаю медленно массировать его сосок губами и языком, чувствуя солоноватый вкус его кожи. Он, вскрикнув от удовольствия, запрокидывает голову.
Стянув-таки с меня футболку, он с хитрой улыбкой на губах слегка отстраняется, а затем нарочито медленно проводит рукой по своей полуобнажённой груди, точно издеваясь надо мной. Я… я не выдержу этого.
Он с ангельски невинным взглядом избавился от лохмотьев верхней одежды и снова прильнул ко мне, позволяя ощутить обнажённой грудью его тепло. Он такой хрупкий и худенький, что можно легко пересчитать слегка выступающие рёбра. Странно, но в одежде он не кажется настолько слабым и беззащитным…
- Нравится? – н-да, он словно всеми силами пытается показать, кто из нас тут всё-таки более опытный. Но я не то чтобы сильно против…
- Можно и получше, — хмыкаю я, гладя его по спине.
Он слегка прищуривается, точно ни на грош не веря моим словам. А затем снова целует меня в губы, одновременно ненавязчиво заваливая меня на кровать. Мой мальчик. Мой Рин…
Не могу больше сдерживаться. Да и он тоже. Я чувствую, как сильно он возбуждён. Хочу только одного – чтобы мы были вместе. Здесь и сейчас.
Исступлённо целуясь, мы окончательно избавляемся от одежды. Затем он внезапно отстраняется, ложась спиной на кровать. Я сажусь, намереваясь продолжить, но он тихо шепчет:
- Подожди… немного…
Его пальцы медленно скользят к его собственному напряжённому члену. Одной рукой поглаживая себя, пальцами другой он неторопливо проникает внутрь собственного тела. Чёрт. Я готов кончить уже от одного этого зрелища. Я ведь вроде не девственник, но сейчас… Я с ума сойду.
- Вот… сейчас…
Остановившись, он осторожно устраивается на моих бёдрах, медленно насаживаясь на мой член.
- Ах!
Этот короткий стон, сорвавшийся с его губ, заставляет меня окончательно потерять голову. Я начинаю, подрагивая от возбуждения, двигаться внутри его тела. От него так приятно пахнет. Сквозь запах крови, гари и пота пробивается запах его тела – слегка сладковатый, почти детский. Это безумное сочетание запахов кружит голову, заставляет сходить с ума…
- Акира…
Он стонет всё громче, двигая бёдрами навстречу моим движениям. Я не могу. Не могу!
Всё тело захлёстывает безумно жаркая волна оргазма. Он вскрикивает и кончает вслед за мной, после чего обессилено виснет на моих плечах. Я без сил падаю на кровать, утягивая его за собой. Мы так и заснули в объятиях друг друга.


Когда я утром открываю глаза, то первое, что я вижу – это расслабленное лицо спящего Рина, тихо посапывающего во сне. Не удержавшись, легонько целую его в висок. Он недовольно морщится:
- Ну ещё пару минут…
Улыбнувшись, глажу его по голове:
- Люблю тебя.
Он, открывая глаза, улыбается. По-детски радостно и искренне.
- И я тебя тоже…
Мы многих потеряли в тот день, когда пытались выбраться из Тошимы, из этой проклятой обители смерти, ставшей могилой для двоих наших друзей. И всё же не всё потеряно. Счастье ещё возможно.
По крайней мере, пока рядом будет биться сердце моего любимого.