- Любовь моя, - спросила Ульфрика Рогнейд на свадебном пиру. Каким красивым он казался ей в мехах, в плаще хозяина Истмарка, в золотом венце, украшенном рубинами и сапфирами. - Ты вспоминаешь о Торуге?

Лицо Ульфрика на мгновение потемнело, он сжал ладонь невесты - и отпустил, повесив голову. Не в радость ему стал свадебный пир, музыка и смех, хмельные крики дружек, посулы жрецов Мары и свадебные дары. Рогнейд вздохнула, она знала, что не ко времени вопрос, но не могла не спросить. Перед глазами молодой ярловой жены все стояло лицо Элисиф Прекрасной, когда она говорила о своем Торуге. Что Ульфрик был его другом, что молодой король ему доверял. А потом Ульфрик вызвал его на поединок и убил. Ветеран Великой Войны, офицер Имперского Легиона, сын воинственного ярла, Ульфрик родился с мечом в руке. Торуг был совсем другим. Понимал ли Ульфрик, что это не будет честной победой?

- Да. Я думаю о нем, - признался ярл. - Я не мог поступить по-другому, просто не мог. Хотя - клянусь Девятью! - если бы я только мог повернуть время вспять, если бы только мог убедить его... Я никогда не хотел его смерти.

- Помнишь, ты говорил мне, что Торуг забросил государственные дела, все тешился с женой, то охоту соколиную затеет, то поедет на залив смотреть на хоркеров, то пьесу для Синего дворца в Коллегии Бардов ставит. А разве ты перед нашей свадьбой себя по-иному вел? - спросила Рогнейд, тревожно вглядываясь в лицо мужа. Отчего на собственной свадьбе не отпускает ее беспокойство, поднимается в душе необоримая тоска?

- Это другое, - тяжелая рука Ульфрика легла на дубовый стол, дрогнули кубки с пенным медом. Бард затянул "Век Произвола", радостно подхватили гости - многие из них сошлись в жаркой сече под стенами Солитьюда с войсками легиона, многие были с Ульфриком с первых дней Бури, они приветствовали новый день, новую борьбу, ведь однажды на горизонте появятся паруса кораблей Доминиона. Их встретят радостно, радостно - секирой и жарким пламенем. Скайрим не покорится, говорят они. Скайрим не покорится, повторяет про себя Рогнейд и чувствует, как начинает теснить в груди.

- Разве, мой ярл? - спрашивает его Рогнейд. В расшитом платье, со шкурой саблезуба на плечах, в золотом венце с изумрудами и лунными камнями она - словно древняя владычица Совнгарда, мудрая и печальная. Отчего ей так грустно на свадебном пиру?

- Чего ты от меня хочешь, жена? - спрашивает Ульфрик с мукой в голосе. Сердце дрогнуло, позабыв обиды: "жена"... Впервые ее так называет Ульфрик ярл. Глупое женское сердце, сказал любимый слово ласковое - оно и растаяло. - Торуг мертв и я молил Талоса, чтобы его душа оказалась в Совнгарде с героями Скайрима. Воскресить мне его, что ли, и на престол обратно посадить? Я бы и рад, да не поднять мертвеца из могилы.

- Не поднять, это так, - соглашается Рогнейд, кладет руку ему на плече. - Прости меня за мои расспросы. Меня испугали слова Элисиф. Но испугали только потому, что...

- Почему? - поднял голову Ульфрик. Сейчас, когда густые русые волосы, не собранные по бокам в две обычные его косицы, обрамляют загоревшее под лучами горного солнца лицо Буревестника, он больше похож на пещерного льва, чем на медведя.

- Кто знает, - дернула плечом молодая ярлова жена. - Может быть, я люблю тебя, глупого, может быть, мне больно слышать от этой бесславной имперской любимицы, что ты трус, что ты предатель...

Ласковая теплая рука Рогейд коснулась руки Буревестника. У ярловой жены пальцы белые, тонкие, ладонь узкая, куда ей накрыть огромную ручищу мужа, в которой секира смотрится куда лучше, чем перо, хотя с пером Ульфрик последнее время сидит все чаще. Гнев и отчаяние, охватившие ярла, вдруг стихли, словно зачарованная буря, что прекращается по одному лишь слову Кин.

- Но я всегда знала, что это не так, - говорит она, заглядывая своему ярлу в глаза. - С первой нашей встречи я никогда не могла поверить в то плохое, что порой слышала о тебе. Ты восстал, когда остальные смирились под ярмом. Ты не молчал, когда Скайрим отрекался от Талоса и ты действовал, когда все опустили руки. Мы всего лишь люди, мы совершаем ошибки, но не ошибается лишь тот, кто ничего не делает.

- Мудрые слова, - сказал Ульфрик ярл, забирая ладонь Рогнейд в свою руку.

- Однажды мне их сказал один нордский воин. Он был отважный, благородный и очень красивый. Когда он Кричал в Фолкрите, Крик его долетал до самого Хротгара, а оттуда - до моря Призраков.

- Кто же он? - спросил Буревестник ревниво.

- Мне кажется, ты можешь его знать, - ответила Рогнейд с улыбкой. - Ведь он сейчас сидит прямо передо мной и держит меня за руку на нашем свадебном пиру.

Корона и кольцо

Рогнейд проснулась довольно поздно, но Ульфрик еще спал. Она вытянулась на огромной хозяйской кровати и стала смотреть на своего господина. Его лохматая голова лежала на подушке, а лицо было спокойное-спокойное и безмятежное-безмятежное. Поэтому Рогнейд и пнула его ногой под одеялом. Буревестник всхрапнул и открыл глаза.

- Что? - спросил он хрипловатым со сна голосом. Рогнейд подперла кулаком щеку и сказала, погладив его по волосатой груди:

- Да вот, лежишь ты такой благостный, как будто бы помер и к Совнгарду готовишься.

- А ты что? - спросил Ульфрик ярл, с хрустом потягиваясь. Ночью, когда они миловались, от него пахло мясом с чесноком и копченой селедкой. Рогнейд мутило от запаха до тошноты, но она вспомнила, что весь вечер налегала на оленину в вине с луком вприкуску и подумала, что Ульфрик ярлу тоже нелегко приходится. От этого стало ей до того весело, что она и думать забыла о чесночном духе.

- А я обрадовалась, думаю, вот помрешь ты, я стану ярлом, править буду, - лукаво проговорила Рогнейд. Ульфрик привлек ее лицо к своему лицу, уперся высоким лбом в ее лоб. А рука хозяина Виндхельма тем временем споро лезла через вырез рубашки его любимого тана к груди. Рогнейд прикрыла глаза, чувствуя, как медовое тепло разливается по телу, но вдруг поморщилась, отстранилась. В ответ на немного удивленный взгляд мужа объяснила:

- Больно.

Ярл бережно погладил ее уже через ткань ночной рубашки, шелковой, с вышивкой золотой и серебряной нитью. Ничего он для жены не жалел, даже через третьи руки покупать контрабандой привезенные из провинций ткани. Скоро Доминион совсем спохватится - пока остроухие выжидают на своем золотом острове, не перегрызут ли "северные дикари" друг другу глотки сами, может и не придется армию посылать - и торговая блокада станет еще строже.

- Тяжелые стали, - проговорил Ульфрик ярл, перебирая ее нежные груди.

- Нравится? - мяукнула Рогнейд, чмокнула любимого в заросшую щетиной щеку. Она немного поправилась последнее время от вкусной еды и бездеятельной счастливой жизни. Ульфрик победил, Доминион пока молчит, ярлы вот-вот выберут его Верховным Королем и тогда Буревестник в Зубчатой Короне сядет на трон Солитьюда, то-то будет славно! А если вдруг сунется Талмора, то у Рогнейд Справедливой уже есть один дракон-друг и один дракон-должник, оба они стоят армий. Да и Ульфрик не спасует, весь Скайрим за него. Или почти весь, но никакого правителя не могут любить все поголовно, обязательно найдется недовольный город-два или пара деревень.

Ярл Буревестник кивнул, не слушая и положил тяжелую ладонь на округлившийся живот жены. Рогнейд и не то чтобы с трудом влезала в новые красивые платья из парчи и бархата с меховой оторочкой и жемчужными с золотом поясками, но в груди и талии те стали чуть тесноваты. Ярлова жена всегда была высокой, статной, не статуэтка - нордская деваха, которая сумеет заставить топор петь, но толстомясой королевой она становиться вовсе не собиралась. Рогнейд уже хотела на завтрак ограничиться ячменной кашей, на обед - бульоном, а на ужин - простоквашей с моченым яблочком, но ее чем-то смутили расспросы и взгляды Ульфрика.

- О чем ты думаешь, любовь моя? - спросила она прямо, вплетая пальцы в отросшие темно-русые пряди у ярлова затылка. Маркартский медведь поцеловал ее в ладошку свободной руки, лежавшей в пуховых торосах одеяла, и спросил:

- Когда у тебя в последний раз приходила кровь?

- Мммм... - Рогнейд задумалась, потирая золотое кольцо - символ нерушимости брака - на пальце. У Ульфрик яла на безымянном пальце было точно такое же. Оба они были скованы в Небесной Кузнице и освящены в храме Мары в Рифтене.

В самом деле, когда же? Они были так опьянены победой, что она не считала, не ждала, мимоходом отметила, что не идут регулы что-то - да и забыла. Столько всего произошло за эти последние два месяца! И захват Солитьюда, и долгие политические сидения за столами Совета, и гибель от руки Галмора отказавшегося сдаваться генерала Тулия! А потом еще и женитьба перед лицом Девяти, перед строгим ликом Талоса у глубокого лесного озера. Хоть молодожены и не отошли еще ото всех ужасов недавней войны, но тянуть дольше было совершенно невозможно. Рогнейд через Ульфрик ярла получала права на престол Скайрима, через жену и общих детей старой атморской и драконьей крови Ульфрик смог бы претендовать и на трон всего Тамриэля. Иногда Рогнейд думала, что даже не люби она его, не целуйся они под весенним дождем, не таскай он ей охапки алого снежноягодника, все равно бы им пришлось пожениться - ради Скайрима.

Впрочем... Округлившийся живот, налитые груди, тошнота и отсутствие регул обычно говорят об одном. О том, отчего ярлова жена вдруг покраснела до самых корней волос, чувствуя стыдливую гордость за свершившееся. Вот и все. Милуйся - не милуйся, по-настоящему женой норда можно стать только подарив ему ребенка. А лучше сына, наследника. Рогнейд никогда не забывала о том, что выросла она не в Скайриме, а в Скинграде. Довакиинша уткнулась носом мужу в грудь, зарываясь лицом в складки его рубашки, чувствуя себя одновременно и счастливой, и напуганной. Она знала, Ульфрик сейчас так же взволнован, растерян и счастлив - точно так же, как и она.

- Думаешь, это будет мальчик? - спросила Рогнейд.

- Думаю, что мне все равно, сын или дочка. Главное, что от тебя, - ответил вдруг суровый ее Маркартский медведь с нежностью, от которой у Рогнейд перехватило дыхание.