Лидия с самого начала побаивалась Довакиина.

Когда ярл Балгруф призвал ее к себе, он положил руки девушке на плечи и объявил торжественно: "Теперь, Лидия, ты будешь хускарлом Драконорожденного, а он будет моим таном!", Лидия заглянула ярлу через плечо и обмерла. Между телохранительницей-данмеркой и волшебником стоял совершенно жуткий одноглазый норд, которого все называли довакиином. Ярл все ему красивые слова говорил, про честь и награду, и слово ярлово, которое крепко, а драконорожденный молчал, разглядывая своего новоприобретенного хускарла. Дослушав, кивнул и пошел вниз по натертым воском дубовым ступеням вон из приемного зала.

- Мой ярл, - спросила тихонько Лидия. - А почему он молчит?

- Твой тан нем. По крайней мере, по-человечески он не говорит совсем, только Кричать горазд, - отмахнулся от нее Балгруф ярл. - Но теперь это твоя забота. Чего стоишь, иди за ним!

И Лидия пошла, опасливо держась чуть позади. А то прибьет ведь ненароком.

У довакиина была немного мальчишеская стать и вообще он был худоват. По Соратникам все в Вайтране уже привыкли, что у воителя должна быть бычья шея и ноги с руками, как бочонки с медом. Этот был худой, жилистый, точно ремень, да еще и одноглазый. Лидия боялась смотреть на левую, изуродованную сторону его лица, где вместо глаза была глубоко просевшая складка и что-то влажное блестело в пустой глазнице. Уцелевший глаз был коричневый, как спелый каштан по осени и смотрел на мир без особого любопытства. Погасший взгляд бывалого каторжника. Сама Лидия приехала с запада, с Маркарта, была урожденная Серебряная Кровь. Такие лица, такие звериные глаза она частенько видела в шахте Сидна у обреченных, отверженных, проклятых людьми и оставленных богами преступников.

И одет он совсем не как воин. Кожаные штаны, сапоги и меховая жилетка, да топор у пояса. Ни богатой брони, ни плаща с меховой оторочкой, вот так посмотришь - оборванец оборванцем, еще и разбойного вида. Лидии было стыдно идти рядом с таким таном. Разве о нем могли говорить пророчества? Камень Шора, быть того не может! Тощ, как драугр, кожа, выгоревшая на солнце до нехорошей, каторжной черноты, брови белесые-белесые, точно нет их вовсе, волосы мышиного цвета в хвост на темени собраны. Лицо заросло такой же мышастой бородой, скулы высокие, губы выпуклые, тонкие, веки припухлые немного - так обычно выглядят жители крайнего севера, которые из Виндхельма, Винтерхолда, может быть, Данстара. Шахтеры, охотники, простые люди.

Позор-то какой! Лидия думала, что будет хускарлом благородного нордского воина, а тут - идешь по улице и хоть рукавом прикрывайся, чтобы не разглядел никто из старых знакомцев, какой каторжной роже она теперь служит. Впрочем, стемнело сегодня рано, да и весь Вайтран уже шумел по тавернам, праздновал победу довакиина над коварным драконом. Как драконорожденный сбил его криком с неба и добил топором. Из уст в уста передавались подробности, что победитель дракона держал топор в левой руке, чтобы унизить ящерицу и показать ей, что он ее, чешуйчатую, одной левой.

Глупость. Уже по тому, как довакиин двигается, Лидия могла точно сказать - он левша. А с правой рукой у него что-то неладно, может рана или вывих какой? Он даже когда идет, старается не пошевелить лишнего плечом, прижимает руку к боку так, словно задеть обо что боится.

Довакиин жил в Доме Теплых Ветров, напротив "Пьяного Охотника" и рядом с кузней сестры распорядителя Драконьего Предела. Маленький уютный домик, небольшой, зато двухэтажный. Толкнув дверь, тан вошел в дом и посмотрел на Лидию, вошедшую следом, щуря уцелевший глаз. Рукой показал ей - наверх по ступенькам иди, мол, а сам скинул жилет, через голову стянул рубашку. Лидия стояла ни жива, ни мертва, чего он от нее хочет, какой такой службы? Зачем раздевается? А наверху, наверху у всех добрых людей спальни...

- Мой тан? - осторожно спросила она его. Тан на нее и не посмотрел, а сразу же вышел во двор. Лидия осторожно выглянула в приоткрытую дверь: на дворе-то у довакиина своя кузня. И плавильня, и наковальня, и стойка для готового оружия, для доспехов, вообще все, что доброму кузнецу нужно. И даже бочка из мореного дуба, до краев наполненная студеной водой, чтобы сталь охлаждать. В нее довакиин и окунулся по пояс, отфыркиваясь, вынырнул - и снова погрузился по плечи, опираясь руками о дощатый край. Вынырнув, он засопел, как хоркер на лежбище и неторопливо стал обтираться какими-то чистыми тряпками, что лежали на столе для всякого инструмента вместе с кузнечными клещами и молотом.

В неверном свете факелов проходящего мимо ночного дозора вайтранских стражников, Лидия увидела, что у ее тана вся спина в шрамах, как будто бы его в плане Обливиона Молаг Бала даэдра раскаленными ножами резали. Правое плечо у него и правда было перевязано, верная была догадка - довакиин досадливо сдирает окровавленные тряпки и неловко меняет повязки, зубами зажав край бинта. Он то ли совсем Лидию не замечает, то ли ему все равно... Хускарл тихонько прикрыла дверь и стаскивает доспехи, побаиваясь того, чего ее тан может еще от нее пожелать. Но не в полном же боевом облачении в спальню идти?

Хлопнула задняя дверь, вернулся зверь одноглазый. Снял сапоги и достал из комода чистую рубашку - простую, холстяную, без вышивки, какую носят самые бедные крестьяне, кое-как оделся, оберегая плечо - и пошлепал босыми ногами вверх по лестнице. Лидия разделась почти донага, оставшись в длинной вышитой рубахе, которую обычно заправляла в штаны. Думала, замерзнет, но нет, тепло ей было. Это потому, что обычаю равнинных нордов пол в комнате разобран и выложен камнями, разожжен жарко горящий очаг - а дым от него выходит сквозь дыру в крыше. Подождала Лидия, пока ее тан поднимется и обреченно пошла за ним. Преодолев скрипучую лестницу, хускарл встала в дверях хозяйской спальни. Большая кровать, над ней висят плетеные ловушки для кошмарных снов - наверное, они так и висели в спаленке, когда был куплен дом, не стал бы суровый одноглазый воин сам их покупать и развешивать.

Довакиин сидел на постели и смотрел на Лидию вопросительно. Она вздохнула, закусила губу и стянула рубашку через голову. "Такова служба ярлу" - напомнила себе. Зажмурилась и стала в страхе ждать, что будет дальше, прислушиваясь к скрипу досок под его ногами.

Когда хускарл открыла глаза, довакиин уже стоял рядом с ней. Единственный глаз его смотрел удивленно. Он рассеянно потрепал ее по белой груди, поднял с пола вышитую рубаху и неловко натянул ее обратно на своего хускарла, а руки смущенная Лидия уже продела в рукава сама. Довакиин вздохнул, взял ее за плечи и повернул лицом к лестнице. Так она видела, что прямо напротив его спальни была приоткрыта дверь в небольшой чуланчик, где горели свечи и виднелась свежая, едва застеленная постель. Он молча подтолкнул ее к выходу из своей комнаты и закрыл двери.

Долго не могла заснуть отчаянно краснеющая Лидия. Она лежала и прислушивалась к тому, как ворочается и вздыхает молчаливый одноглазый довакиин. Как глупо, как стыдно! Как дурно судить о человеке по одной только внешности. Новый тан показался ей диким и страшным, она решила, что он одного только хочет и не понимает, что хускарл - это не трактирная девка. А если б и захотел ей попользоваться, кто бы ее защитил? На тана она руку поднять не посмела бы, а то суров Балгруф ярл на расправу. Жаловаться тоже некому, назвалась хускарлом, так полезай в самое пекло.

Но он не так прост, как кажется, этот одноглазый. И может быть, вовсе не так уж и суров.