За спиной с громким лязгом захлопнулась дверь. В лицо хлынул сырой, холодный, чуть спертый воздух, сразу напомнивший о многочисленных скайримских гробницах древних нордов. Но, в отличие от них, Данстарское Убежище не выглядело как склеп. На полу я увидела несколько капель крови, уже успевшей застыть, и сломя голову кинулась вниз по лестнице. На моем пути оказался призрачный страж, настроенный вовсе не дружелюбно. Было немного досадно его убивать, ведь он защищает Убежище, защищает Хранителя, которого признал. Почему же стражи не признают меня? Только потому, что я угроза для Цицерона? Потому, что должна сейчас убить его, пролить кровь на этот холодный каменный пол?
Сколько уже крови было на моих руках? Никогда не считала. Я не понимала, зачем осталась в Скайриме. Драконы, гражданская война… Ведь, в общем–то, меня это не касалось. Да, я родилась здесь, по глупости вернулась на свою родину. Но разве это мой дом? Нет. Кто сказал, что спасать мир – моя обязанность? Я готова была всё бросить и уехать хоть в Чернотопье, но появилась Астрид. Тёмное Братство, Отец Ужаса и Мать Ночи. Безжалостные умелые убийцы, приходящие на зов Тёмного Таинства. Сколько слухов, сплетен, историй и Легенд бродило о них по всему Тамриэлю! Их я слушала ещё с пеленок. Это был тот шанс, упустить который равносильно величайшей глупости.

И пусть я недолго была знакома с членами Тёмного Братства, но уже начинала считать их своей семьей. Большинство из них вызывали любопытство и расположение: Бабетта, Назир, Габриэлла, Фестус Крекс. К Визаре и Арнбьорну я была равнодушна. Астрид, трясущаяся от гнева и нетерпения, чуть ли не скалящаяся, как и её муженек–оборотень, на всякого, кто мог бы даже теоретически пошатнуть её власть в Братстве – раздражала. И лишь моя благодарность за принятие в семью удерживало от высказываний своих мыслей на её счет. А Цицерон… С этим было труднее. Его я не понимала. Был ли он действительно так безумен, как казалось? Теперь я была в этом не уверена.
–Слышащая? – голос Цицерона эхом отозвался от каменных стен, увеличивая свою силу и звучание в несколько раз. На мгновение показалось, что говорит не человек, а сам Ситис, – О, я знал, что ты придешь. Посылайте лучших, чтобы сокрушить лучших…
Я заметила еще несколько капель крови, которые дорожкой вели по пути бегства Цицерона.
Перед навесным деревянным мостиком внезапный порыв заставил меня остановиться. Чутьё на ловушки никогда раньше не обманывало, и сейчас стоило поддаться паранойе и проскочить мост с помощью рывка. За спиной лязгнули стальные штыри. Да уж, представляю, как бы выглядел мой труп, наколотый на штырь, словно орешек в меду.
–Умный, умный! Мой дом хорошо защищён. Я всегда уделял внимание деталям, понятно? Де–та–лям!
Еще трое стражей, тролль, один страж, ещё один, ещё… Да сколько же вас здесь?
–Ну ладно… Цицерон напал на эту шлюху Астрид, но что делать несчастному дураку, когда его Мать опозорена и осмеяна?!
И в этом он был прав. Я убрала меч в ножны и остановилась перевести дух, присев на ступеньки. Конец пути. Там, за поворотом дожидался своей участи Цицерон, Хранитель останков Матери Ночи.
Астрид превращала Братство в сборище простых наемных убийц. Она уничтожала саму его суть. Её можно было понять, Астрид пыталась сохранить то, что осталось от Братства. Но теперь–то Мать ночи была с нами, и я оказалась Слышащей! Казалось бы, все проблемы решены, Братство вновь возрождалось, оно могло стать именно таким, каким вошло в легенды – сильным и могущественным, заставляющим людей трепетать лишь при одном его упоминании.
Но Астрид будто смеялась и над пятью догматами, и над Матерью Ночи. Всё, что её волновало – главенство и власть. И пусть я раньше и сама не знала, как относиться к полуиссохшему телу женщины, когда–то принесшей пятерых своих детей в жертву Отцу Ужаса. Но услышав её голос, я в полной мере осознала, что именно Мать значит для существования Братства.
–Вот и кончается спектакль. Занавес. – Голос Цицерона ослабел. Я вздохнула и толкнула запачканную кровью деревянную дверь.
Шут лежал на полу, неестественно бледный и серьезный.
–Я попался, я сдаюсь! Ха–ха–ха! – смех получился булькающий и тоскливый.
Есть только одно лекарство от твоего безумия, Цицерон…
Как, во имя Ситиса, я могу убить Хранителя? Неужели Астрид не понимает, что сама довела Цицерона до такого поступка? Он ведь прав, как же прав. Астрид самозванка. Я хочу быть частью Тёмного Братства, а не шайки наёмников, ищущих заказчиков по распускаемым в городах сплетням. Во имя Ситиса, нужно найти способ убрать Астрид.
–Но убивать меня глупо… Ты огорчишь Мать…
Я честно хотела просто уйти. Вернуться к Астрид, солгать. Выполнить ещё несколько заказов, усыпить бдительность, отравить её сладкий рулет. Но не получилось. Пыталась, но не получилось. В самом деле, я ведь уже пощадила жизнь шута, зачем же теперь возвращаться? Разве мне не всё равно, выживет чокнутый имперец–ассасин, или нет? Я могу оправдываться, что он мой Брат и Хранитель Матери Ночи, но зачем врать самой себе?
Я опустилась на колени, старательно пытаясь сделать хрипловатый простуженный голос более тихим и спокойным.
–Цицерон, покажи свою рану.
Шут открыл глаза и настороженно посмотрел на меня:
–Слышащая? Ты всё–же решила убить меня? Бедный, бедный Цицерон!
–Нет, я хочу помочь тебе, – я старалась говорить убедительно и ласково, – Ну же, покажи.
Цицерон неловко повернулся, и из потревоженной раны снова хлынула кровь. Арнбьорн, этот оборотень в штанах, со всей силы полоснул его живот своей когтистой пятерней. Глубокие рваные порезы начинались от ребер и доходили до правого бедра. Я схватила котомку и начала судорожно в ней рыться, выискивая лечебные зелья и сумку аптекаря. Ведь было же, было....
–Вот, Цицерон, выпей это.
Шут приподнялся и протянул руку, пытаясь взять зелье, но с шумным выдохом снова упал на пол.
О, нет. Что толку, если бы я сейчас ушла? Пощадить жизнь и бросить Хранителя умирать от потери крови? Безумие, вот это и есть настоящее безумие.
Я сняла перчатки и размяла дрожащие ледяные пальцы. Осторожно приподняв голову Цицерона, я маленькими порциями начала поить его зельем. Он пил, иногда кашляя и с трудом сглатывая жидкость. Кровь остановилась, но просто так раны оставлять нельзя.
–О, милосердная Слышащая, ты так добра, – Цицерон тихо захихикал.
–Помолчи, пока я не передумала.
Разрезав ткань шутовского костюма, я полностью оголила его живот и грудь, стараясь не слишком сильно таращиться на голый торс, осторожно освободила порезы от прилипших кусочков одежды и обильно смазала её заживляющей мазью. В котомке нашлись пару мотков льняной ткани. Выбрав самый чистый, я аккуратно разорвала его на полосы и осторожно перевязала раны. Пришлось пропускать ткань под спиной Цицерона, и я, как могла, старалась делать это осторожнее. Почему–то в тот момент безумный Хранитель казался слишком хрупким и слабым. Ассасин Тёмного Братства – хрупкий? Сколько лет он в Братстве? Ха-ха. Но всё равно мне казалось, что одним неаккуратным движением я добью Цицерона окончательно. А этого почему–то очень не хотелось.
В один момент я уж было подумала, что он перестал дышать, и в оцепенении уставилась на его бледное лицо. Скорее всего, я сошла с ума, но я была готова разрыдаться.
Цицерон приоткрыл левый глаз и серьезно произнёс:
–У тебя ледяные пальцы, Слышащая.
–Это у тебя слишком горячая кожа, Цицерон, – вырвалось из моего болтливого рта и я тут же прикусила язык. Не время думать о совершенно посторонних вещах!
Со злостью откинув пустую баночку из–под мази, я приказала себе вообще никогда не думать об этих вещах. По крайней мере тех, что касались Цицерона и его кожи. Если бы он не был ранен, наверное, сказал бы, что ему щекотно. О, Ситис, это такая изощренная шутка? Или Шеогорат решил развлечься с моим разумом?
–Холодно, – пробормотал шут, и я тут же кинулась обследовать убежище более тщательно. В дальней комнатке нашлось несколько волчьих шкур, которые были собраны в охапку и оттащены к Цицерону. Расстелив пару у очага, я молча помогла Хранителю лечь на них и накрыла его сверху оставшимися. Через несколько минут он заснул.
Стараясь не шуметь, я вышла из убежища, всё еще дрожащими руками умыла лицо и руки снегом. Кожу защипало и я понемногу начала приходить в себя. Задумчиво побродив вдоль берега, я мысленно плюнула на всё. Вернувшись обратно, я присела на шкуру рядом со спящим Цицероном, достала из котомки кусок сыра и бутылку пряного вина. Устроившись поудобней и убедившись, что Хранитель спокойно и глубоко дышит, а под тканью нет крови, я раскупорила бутылку и открыла первый дневник Цицерона.