Я не долго думала, куда податься. Моё собственное маленькое убежище – та самая заброшенная хижина, куда меня притащила Астрид. Трупы пленников давно были закопаны, кровь и прочая дрянь, не поддающиеся узнаванию, вымыты, а в углу заготовлены медвежьи шкуры и припасы.
В отличие от города, где даже ночью слышался гул голосов засидевшихся в таверне пьянчужек, здесь всегда была тишина.
Я сняла оружие, разделась догола, достала из комода припрятанные льняные отрезы, и вышла за дверь. Вода в озерцах была ледяная, но терпеть можно, к тому же норды не так сильно чувствуют холод. Старательно и быстро я вымылась, несколько раз окунулась с головой, смывая с волос капли крови императора. Натянув сапоги, до красна растерлась тканью, и заскочила в дом.
Порывшись в том же комоде, я вытащила простое красное одеяние.
Под кроватью лежали несколько бутылок верескового меда и лечебные зелья, так что можно не бояться заболеть. Нужно было немного подумать. Самое главное сейчас – возродить Братство. Нам придётся постараться и найти новых братьев и сестер. Пять догматов не должны попираться, отныне всё будет так, как и должно быть.
Я вспомнила про Высокий Хротгар и стало тоскливо. Я вовсе не желала встречаться с таинственными седобородыми, потому что заранее предугадывала, что ничего хорошего они мне не скажут. Безусловно, от Криков была большая польза, но будучи Драконорожденной, я понимала и усваивала слова силы без чьей–либо помощи, так что они не могли научить меня чему–то невероятному. А вот проблем и забот в мою жизнь добавят, это чувствовалось.
Если уж я о чем–то задумываюсь, то полностью погружаюсь в себя, и нет ничего удивительного в том, что я профукала появление Цицерона.
–Цицерон вернулся, да! Это Цицерон должен быть Слышащим, нет, не ты! Зря, зря оставила Цицерону жизнь, сейчас я убью тебя!
Мой даэдрический меч валялся в углу, сама я сидела на медвежьей шкуре перед очагом, и в руках, кроме бутылки мёда, ничего не было. Мда, неприятность.
Несколько секунд я в ожидании смотрела на ухмылявшегося шута, как вдруг он всплеснул руками и залился хохотом:
–Шутка, шутка! Ах, видела бы ты своё лицо, Слышащая! Ха–ха–ха!
Я мысленно плюнула от досады и отвернулась. Шутник, как же. Жив, здоров, еще и притащился за мной … Стоп.
–Цицерон, – я вновь повернулась к нему, – как ты меня нашел?
Он заплясал и снова засмеялся:
–Цицерон ушел из Убежища, когда пришел аликрец и дитя–вампир. Я ждал Слышащую, да. А потом пошел следом. Цицерон следил, вынюхивал, смотрееел!
Смотрел? Уж не на то ли, как я синяя от холода, с визгом скакала в ледяной воде?
–Хмм. Ладно. Наверное, всё же стоит сначала предупредить Назира и Бабетту, а то они ненароком прибьют тебя. Завтра пойдем в Убежище вместе.
–Я рад, ах, как рад! Шлюха Астрид мертва, замечательно! Мать Ночи будет довольна.
–Сядь куда–нибудь и помолчи! – напоминание об Астрид вызвало жгучую обиду на эту дуру.
Цицерон смиренно уселся на стульчик и сложил руки на коленях.
Я молча открыла вторую бутылку, продолжая разглядывать огонь в очаге. Скоро ли у меня еще появится такая возможность, просто сидеть и чувствовать, как теплый сладкий мёд течет по горлу, согревая и успокаивая? Впереди так много работы, но это будет приятная работа. Мы живы, а значит, Братство снова возродится.
–Цицерон голодный, – пожаловался шут, да таким жалостливым голосом, что любой на моем месте почувствовал бы себя распоследней сволочью.
– Садись, – я похлопала по шкуре рядом с собой, левой рукой подтягивая к себе котомку.
–Цицерон хочет морковку. Или сладкий рулет.
Как ни странно, у меня нашлось и то, и другое.
Я протянула ему бутылку меда, и он без колебаний её принял.
***
Через несколько часов у меня стали слипаться глаза, к тому же, на полу становилось холодно. Цицерон сидел рядом и напевал свои дурные песенки, которые неизменно вызывали у меня улыбку. Я бросила ему одну из двух оставшихся медвежьих шкур, а вторую оставила для себя.
–Я спать.
Кровать давно была поставлена в самое выгодное положение – так, чтоб ноги оказались возле боковой стены очага. Накрывшись шкурой, я попыталась заснуть, промучилась полчаса в попытках согреться, и со злостью встала.
Обычно я накрывалась всеми тремя шкурами, но сейчас на двух спал Цицерон, закутавшись так, что торчал только кончик шутовского колпака. Не отнимать же их, в самом деле? Если только…О, нет. Сангвин бы сейчас был доволен и с предвкушением потирал руки.
–Цицерон, – позвала я тихо, то ли надеясь, что он не услышит, то ли боясь того, что хочу сделать. Цицерон мерз еще сильнее меня и тут же откликнулся:
–Слышащая? Холодно…
Я вздохнула. В конце концов, что такого ужасного я собираюсь сделать?
–Мне тоже холодно, Цицерон. Забирайся сюда.
Хранитель удивленно раскрыл свои и без того огромные карие глаза:
–А где же будешь спать ты, о милосердная Слышащая?
Я потерла руками лицо. Да кого я обманываю?
–Я тоже буду спать здесь, Цицерон. Шкуры только возьми.
Вопреки моим мыслям, он с готовностью вскочил и лег рядом. Я посторонилась поближе к стене, освобождая место, и натянула на себя свою часть шкур.
Сон как рукой сняло. Как это я умудрилась, а? Безумный ассасин Тёмного Братства, Хранитель Матери Ночи. Таким, каким Цицерон был в своих первых дневниках, он никогда не станет. Я это понимаю. Так зачем?..На что я надеюсь?
–Как твоя рана, Цицерон?
Шут высунул нос из–под шкур и посмотрел на меня. В полутьме его блестящие глаза казались невероятно хитрыми.
–Цицерон может показать.
Я сглотнула. Это всего лишь желание убедиться, что раны заживают. Именно. И Цицерон всего лишь предлагает посмотреть, ведь я лечила его, не так ли?
–Мм… Давай, я посмотрю. Может, стоит еще раз намазать их мазью.
Цицерон откинул шкуру и начал расстегивать свою шутовскую куртку. Я немигающим взглядом следила за его пальцами, не в силах отвернуться.
Раны затянулись и покрылись корочкой, ничего не воспалилось, и постепенно заживало.
–Жить будешь. Накройся, холодно ведь, – пробурчала я, с трудом отводя взгляд и злясь на себя.
Цицерон послушно укрылся, даже не подумав застегнуть куртку обратно.
–Милосердная Слышащая, помогла бедному Цицерону.
Я уставилась на потолок, чтобы лишний раз не видеть его лица.
–Разве ты не ненавидел меня за то, что это я Слышащая, а не ты?
Шут помолчал и подумал.
–Цицерон иногда хотел взять тонкую шейку Слышащей и сжать её в своих пальцах. Или вырезать её синие глазки. Да, я сам хотел быть Слышащим, но разве могу я противиться воли нашей Матери? Цицерон думал, много думал. Не было такого, чтобы Хранитель был Слышащим. Цицерон смирился.
–Ты помнишь себя до того как... Мать дала тебе хохот?
На этот раз шут молчал долго, и я уже не надеялась на ответ.
–Цицерон ничего не забывает.
–А старый Цицерон? Он мёртв?
Улыбка до ушей, улыбка хищника, улыбка настоящего убийцы Тёмного Братства:
–Цицерон вечен.
Я отвернулась и поковыряла ногтем деревянную стенку, уже пожалев, что спросила его. Зачем Мать Ночи сделала такой подарок, и хотел ли этого сам Цицерон?
–Знаешь, твои дневники я забрала себе. Отдам их, когда придем в Убежище.
–Слышащая очень добра.
–Цицерон, вообще–то у меня есть имя. Дивара. Ну, или Дира.
–Цицерон знает. Дирррра.
Я со стоном уткнулась в подушку. Шут умел так пользоваться своим голосом, что можно было позавидовать. Обычно высокий и торопливый голос сейчас прозвучал низко и вибрирующе, будто издеваясь надо мной.
–Слышащей плохо? Она больна?
–Да, Цицерон. Я очень больна. Очень.
Скоро он заснул, во сне придвинувшись вплотную и уткнувшись носом в моё плечо, а я всю ночь рассматривала потолок и слушала дыхание Хранителя. Это становилось привычкой.