Едва начинающее желтеть, необъятное озеро трав и соцветий, скупо налитое в образованную окружающими горами чашу, легко ложилось под тяжелые копыта выносливого скакуна анвильской породы, но малая полоска долины между всадником и видневшимся впереди Драконьим Пределом, словно бы вскарабкавшимся по неприветливому утесу над городом, на вид совершенно не желала уменьшаться. Ларс знал это ощущение. Когда давно, в детстве, оно сильно забавляло его. Начиная с определенного возраста, отец начал брать его в свои деловые поездки, чтобы постепенно вводить наследника в дела семьи. В этих поездках Ларс повидал много чего любопытного, удивительного, а временами и совершенно чудесного, но больше всего ему нравилось возвращаться и много, все долгие часы, что занимал путь до городских ворот, смотреть, как узнаваемый силуэт родного города колеблется где-то впереди, так близко, что кажется, будто, протянув руку, коснешься потемневших за века стен, только нужно сделать еще один шаг. Но ни через шаг, ни через сотню шагов город не приближался, допуская Ларса к себе лишь в тот момент, когда радостное, но мучительно тянущееся предвкушение возвращения домой достигало своего предела и слегка превышало его. В этом не было никакой магии, всего лишь обман зрения, обычный для простора бескрайней равнины, да некоторый избыток мечтательности, на который временами сетовал отец, однако это ощущение было самым удивительным и прекрасным из всего, что Ларсу довелось повидать.

Впрочем, сейчас к знакомому с детства чувству примешивалось слишком много нетерпения, которое и заставляло Ларса гнать коня вперед со всей доступной благородному животному прытью, все едино недостаточной для предвкушения столь сильного и яркого, что перед ним блекли даже те давние воспоминания. Нет, молодой норд не отбросил их - он был рад им, как старым друзьям, и в душе тепло приветствовал их. Но, как всякие друзья, они должны были понять, почему он спешит, и, не питая обид, дождаться времени, когда он сможет отдать им все свое внимание без остатка. Друзья, если это настоящие друзья, всегда знают, что настанет и их время, но радость первой встречи может принадлежать только семье. Потому так торопился к матери Гралнах, потому считал дни до встречи с невестой Хаминг, хоть и в его случае разговор о семье был бессовестным забеганием вперед. Да и сам Ларс был совершенно не против того, что празднование их возвращения откладывается. Все эти четыре года они виделись едва ли не каждый день, так неужели не потерпят?

Наконец, стены родного города стали стремительно приближаться, словно извиняясь за свою долгую недостижимость. Впереди показались ворота, но Ларс промчался мимо них, почти не оглянувшись, перед городскими конюшнями отвернув направо. Впрочем, проскакав немного, он спохватился и спешился, боясь от нетерпения ненароком поступить невежливо. Он слишком долго ждал этого момента, так негоже было омрачать его совершенным по недомыслию проступком. Ларс поймал себя на том, что испытывает опасения совершенно детские, смешные для него нынешнего, и усмехнулся. А пусть даже и так. Это ведь прекрасно, когда есть на свете люди, для которых ты всегда будешь ребенком.

Ферма Сынов Битвы, несмотря на обилие сезонных рабочих, всегда держалась на двух женщинах. И если в случае с Гвендолин это не вызывало удивления, все же наемная работница, пусть и постоянная, пусть и допущенная за хозяйский стол, то склонность Алфильд Дочери Битвы к простому фермерскому труду среди вайтранских танов воспринималась, как невероятная причуда богатой женщины, которой в силу положения нечем себя занять. Пожалуй, только Аскелад Молчаливый относился к этому с пониманием и уважением, но то Аскелад, сам он среди городских благородных представлял собой ещё более особый случай, чем кто бы то ни было. Кроме того, он был таном в первом поколении, все ещё бесконечно далёким от какого бы то ни было высокомерия. Вот Сынов Битвы многие за высокомерие упрекали, не обращая особого внимания на то, что каждый в клане своё право на некоторую гордыню зарабатывает упорным трудом, и видя только странности во внешних проявлениях. Как, скажем, в том, что Алфильд никогда не брезговала самостоятельно мотыжить неподатливую и местами каменистую землю. Чем она сейчас и занималась.

Ларс с нежностью посмотрел на мать, но не окликнул – из невинного озорства он ждал, пока та сама его заметит. Своего коня он за поводья привязал к ограждающему ферму плетню и теперь тихо подходил ближе, не особо скрываясь, но и ничем не выдавая своего присутствия. Но Алфильд, ведомая, видимо, каким-то непонятным для любого мужчины материнским чутьем, вдруг остановилась и, разогнувшись, быстро обернулась через плечо. И тут же, отбросив мотыгу, со всех ног устремилась навстречу сыну, ни капли не беспокоясь о том, как это сочетается с положением старшей из женщин клана. Её сын вернулся домой – остальное не имело значения. Ларс и сам поспешил навстречу матери.

- С возвращением, - прошептала Алфильд, обняв сына и уткнувшись лицом в его плечо, чтобы спрятать навернувшиеся на глаза слёзы, - Я скучала по тебе, сынок.

- Я тоже, мама, - ответил Ларс, - И ты даже не представляешь, как.
 

Отцово приветствие было намного более сдержанным – все же глава клана, для которого привычка владеть собой стала неотделимой частью его самого, однако сына Идолаф обнял так, что Ларс отчётливо услышал хруст своих ребер, да в глазах старшего из Сынов Битвы лучилось чистое, ничем не разбавленное счастье.

- Ну что, Алфильд, - с отчётливыми нотками гордости прогрохотал он, оборачиваясь к жене, - Возмужал наш герой?

- Возмужал, - согласилась Алфильд, не сводя глаз с сына, - Завидный жених теперь – высокий, плечистый.

- Об этом я как-то ещё не думал, - чуть смутился Ларс, посмотрев в сторону и почесав в затылке.

- Смотри только не затягивай, - отец с понимающей улыбкой погрозил сыну пальцем, - Клану продолжение нужно. А вообще, давай рассказывай. Как служилось тебе? Где побывал, что видел? Почему писал так мало?

- Так не до писем было, - с извиняющимся видом пожал плечами Ларс, - Нас от Брумы почти сразу к Скинграду перебросили. А оттуда – и дальше, да так быстро, что обедать иногда забывали, не то, что письма писать. Так до самого Хегата и дошли. А оттуда писать не было смысла – всё равно я бы сам быстрее любого письма обернулся.

- Всё-таки мог хотя-бы пару строчек написать, - мягко укорила мать, - Мы беспокоились же, как ты там.

- Э, нет, Алфильд, - изменившимся тоном произнес Идолаф и покачал головой, - Если парень под Скинградом был, то явно ему не до писем было, и винить его в том нельзя. Как там было-то, сынок?

- Страшно, отец, - честно признался Ларс, - На наш фланг эльфы трижды накатывали. Само по себе тяжело, так ведь альтмер без магии и отобедать-то не может, а уж в атаку… Потом Сципий от столицы подоспел, погнал их. У нас тоже атаку затрубили, а ноги-то еле держат уже. Насилу с места сдвинулись.

- Правый фланг, значит, - глухим задумчивым голосом произнес Идолаф, - Меч-то тот самый?

Сказав это, отец указал на пояс сына, на котором в красных легионерских ножнах покоился широкий имперский клинок. Ларс кивнул.

- Дай-ка сюда, - попросил Идолаф. Ларс отстегнул ножны от пояса и навершием вперед протянул отцу. Тот сжал ладонь на деревянной рукояти и аккуратно извлек меч наружу, внимательно разглядывая клинок.

По форме он ничем не отличался от обычного легионерского меча, такой же широкий клинок, чуть зауженный у перекрестья, та же гарда с имперским драконом и массивный округлый противовес на торце рукояти. Однако сделан он был из намного лучшей стали, нежели обычные солдатские мечи, а над перекрестьем был выбит угрожающе склонивший рогатую голову бык-Морихаус.

- Гордись, жена, - торжественно провозгласил Идолаф, - Твой сын вырос настоящим героем. Такие мечи только двум сотням солдат дали за тот бой – как раз его сослуживцам. Только поскромничал парень. Они не то, что с места сдвинулись – они талморцам на полном ходу так наподдали, что тем добавки уже не потребовалось.

- Это потом так описывали, - пояснил Ларс, - Те, кто со стороны всё видел. Может, и преувеличили чего, сам-то я мало что помню. Вот усталость хорошо запомнилась. И страх тоже.

Идолаф грустно улыбнулся и, посмотрев сыну в глаза, кивнул. Ларс врал, и его отец отлично понимал это. Все ему прекрасно запомнилось, настолько, что рад бы забыть, да не получается, и вряд ли получится хоть когда-нибудь.

- Ну, за тот страх вы им в Хегате отплатили, - ободряюще произнес отец, - Причем, с запасом.

- Там больше редгарды, - Ларс несколько встряхнулся и ответил почти весело, - Оно и ясно, их же земля.

- Да, считай уже имперская, - махнул рукой Идолаф, - Вот увидишь, скоро император им вернуться предложит. И не думаю, что они станут сильно возражать.

Ларс согласно кивнул, мысленно в ужасе хватаясь за голову. Если отца заносило на политические темы, то остановить его было, по меньшей мере, затруднительно.

- Сынок, ты же голодный, наверное? – вмешалась мать, за годы замужества отлично выучившая, когда в разговоре с её супругом будет кстати благовидный предлог перевести тему, - Да и с дороги, наверное, устал. Ты подожди, я сейчас сготовлю.

- Да и мед, думаю, сегодня не во вред, - задумчиво произнес Идолаф, - Особенно если устал с дороги. Так вот, о редгардах…

Алфильд вздохнула и с шутливым сочувствием посмотрела на сына. Что же, она сделала, что могла. Её ли вина, что не вышло?
 

С отцом и матерью они говорили долго – на улице уже успело стемнеть, когда они закончили. О войне говорили немного, родители быстро поняли, что не обо всём Ларсу хотелось бы вспоминать и потому особо не расспрашивали. Впрочем, кое о чём молодой Сын Битвы и сам с удовольствием поведал родителям. Например, о своих друзьях-побратимах Гралнахе и Хаминге, с которыми они прошли всю войну до самой победы. Казалось бы, немного общего может быть у отпрыска одного из древнейших и богатейших кланов Скайрима с лесорубом и охотником, однако же, когда четыре года питаешься с кем-то из одного котла, а в бою вы прикрываете друг другу спины, действуя, как единое целое, то сословные различия становятся незаметны.

Старшим из их тройки был Хаминг. Не по возрасту, здесь он был скорее средним между Гралнахом и Ларсом, просто по характеру и суждениям он был намного взрослее своих товарищей. Раннее взросление было порождено трудным детством: до того, как вернулись драконы, Хаминг жил в Хелгене и был одним из немногих выживших. Но он не озлобился на весь мир и не стал немногословным угрюмцем, являясь одним из наиболее жизнелюбивых людей, которых Ларс только знал. Ошибкой, очень, к слову, распространённой, было бы счесть Хаминга повесой, охотящимся за простыми радостями жизни и ничего иного знать не желающим. Молодой охотник обладал на редкость острым умом, которым умел и любил пользоваться по назначению.

Гралнах всегда был намного проще. Нельзя сказать, что сильно глупее, хотя, на фоне Хаминга это не звучало чем-то обидным. Он просто предпочитал не усложнять умствованиями тот мир, который наблюдал вокруг себя. Добродушный и спокойный, как и большинство сильных людей, по характеру он всегда был прям и несгибаем, как пересушенное древко копья, что вредило ему в случаях, когда следовало бы отступить. О таких вот и говорили бывалые легионеры, поминая старую истину о том, что из нордов выходят отличные воины, но никудышные солдаты. Ох, и натерпелись же Ларс и Хаминг с таким товарищем! Однако все недостатки Гралнаха искупались его непоколебимой верой в своих друзей и готовностью ради них если и не свернуть гору, то хотя-бы попытаться.

Стоит ли удивляться, что подобное сочетание характеров то и дело порождало забавные истории? Их Ларс с превеликим удовольствием и рассказывал, само собой, опуская некоторые подробности, чтобы сделать рассказ более благообразным. Но в основном же говорили родители, рассказывавшие Ларсу о том, что творилось дома, пока он отсутствовал. Многое они рассказывали о проделках Халтофа, непоседливого маленького кузена Ларса, в котором «дядя Идолаф» настолько души не чаял, что готов был даже примириться с тем, что его брат взял жену из Серых Грив. Впрочем, ещё облегчало примирение и то, что Ольфина была единственной из Серых Грив, кого отец, несмотря на невероятное упрямство, всегда честный перед самим собой, хоть с трудом, хоть со скрипом, но всё-таки неподдельно уважал. Пожалуй, со временем они могли бы сойти за родственников, коими формально и являлись. Другие новости касались известного всему Скайриму Дома Тёплых Ветров. Лидия вновь была беременна, и ходили слухи, что на этот раз Аскелад покинет место Предвестника Соратников, чтобы полностью посвятить себя семье. Дело это было неслыханное, но если уж кто и заслужил немного покоя и уюта, то это Довакиин. Оставалось невыясненным лишь то, кому он передаст свое место. Также ходили слухи, что Фротар, сын ярла Балгруфа, нашёл себе невесту, и это никто иная, как…

- Мама, я, кажется, понимаю, к чему ты клонишь, - пробормотал Ларс и Идолаф громко расхохотался. Алфильд с укоризной посмотрела на мужа, но обратилась к сыну.

- А что, Ларс, - вкрадчиво произнесла она, - Тебе никто не нравится?

- Алфильд, сжалься над парнем! – не прекращая смеяться, сказал Идолаф, - Он же четыре года не был дома. Ну, как он, во имя Девяти, сможет по прошествии такого времени быстро в чем-то определиться? К тому же, сейчас он, конечно, взрослый мужчина и воин, но вдруг по старой памяти сделается маленьким послушным сыночком и прямо сейчас побежит искать невесту? И ведь найдет, учитывая, что он у нас – герой-победитель. Что потом делать будешь?

Ларсу от этих слов как-то сам собой вспомнился разговор с Аскеладом, состоявшийся перед уходом на войну. С Довакиином он, на зависть подавляющему большинству своих сверстников, волею судеб был на короткой ноге, причем, с детства. Чаще всего это выражалось в том, что они говорили по душам на темы, затрагивать которые в общении с родителями Ларс не решался. Такой разговор состоялся и в тот раз…

Ларс встряхнул головой, отгоняя непрошенные мысли и не позволяя себе погрузиться в бездну необоснованных предположений. Надо будет завтра наведаться в Дом Тёплых Ветров. Если у кого и можно всё разузнать без лишних проблем, то это у Аскелада.

«Да уж», - подумал Ларс и усмехнулся, - «Воистину, проблема настолько сложная, что без Довакиина не обойтись».
 

Впервые за долгое время Ларсу представилась возможность поспать в своей собственной удобной постели, но сон, как назло, не шел. Стоило закрыть глаза, как начинало вспоминаться все, что он видел на войне.

Отчетливо встал перед глазами первый убитый им эльф. Ларсу ни разу не приходило в голову пожалеть его - это, как не крути, был враг. Но сама его смерть... Лишь потом молодой норд научится достойно встречать чужую смерть, хоть и не привыкнет к ней окончательно, тогда же он сам испугался судорожного удара копьем, который чудом успел нанести уже готовому атаковать магией эльфу. Наконечник из весьма паршивого железа рыбкой нырнул альтмеру под подбородок, когда же Ларс в ужасе выдернул его, эльф, обливаясь кровью из пробитого горла, медленно завалился назад. Нельзя сказать, что тогда он понял, как страшна смерть - эта мысль посетила его только когда отступил восторг победы. А в тот момент он просто безумно захотел жить - и потому колол, бил, где надо, щитом, снова колол, не позволяя своей руке расслабиться, как бы того не хотелось, потому что если его удар не будет достаточно тверд, он умрет, как умер тот талморец. И клич, который будто бы сам собой исторгся из его горла, когда он увидел, как гордая армия Доминиона удирает без оглядки, был криком радости измученного человеческого существа, осознавшего, что сегодня оно не умрет.

Потом были еще смерти. И эльфы, и люди безобразно гибли вокруг него, дополняя собой картину ужасов войны. Ларса не мучила совесть - он не считал, что совершал что-то недостойное, но воспоминания о сражениях все равно были ему противны. Дело было в том, что каждое из них напоминало о липком, обволакивающем и отвратительном чувстве смертельного ужаса. Словно нечисть из самых темных глубин Обливиона поселилась в его памяти и время от времени прорывалась наружу, снова пытаясь завладеть им.

Не совсем понимая, зачем он это делает, Ларс встал, оделся и тихо, чтобы не разбудить родителей, направился к выходу - и у самой двери столкнулся с матерью.

- Ты куда, сынок? - с некоторой толикой беспокойства спросила Алфильд, - Ночь на дворе.

- Что-то мне не спится, мама, - ответил Ларс, - Здесь так тихо... Я ведь почти отвык от этого. Пройдусь немного, может, легче заснуть будет.

- Понимаю, - сочувственно произнесла мать, присаживаясь у почти погасшего очага, - Знаешь, когда твой дед вернулся с Великой Войны, он тоже очень сильно переживал, хоть и никому бы в этом не признался. И тоже уходил пройтись посреди ночи. Не нужно этого стыдиться, или пытаться кому-либо что-то объяснить.

- Мама, я... - начал было Ларс, но Алфильд жестом велела ему остановиться.

- Сын, я все понимаю, - твердым голосом сказала она, - Я солгу, если скажу, что не буду переживать за тебя, но мне кажется, что ты уже вышел из тех лет, когда мог без ущерба для достоинства цепляться за мою юбку. Если чувствуешь, что это тебе нужно - иди.

- Спасибо, мама, - прочувствованно произнес Ларс и развернулся к двери.

- Да, и еще, - окликнула Алфильд сына и улыбнулась, - Будешь возвращаться - не разбуди отца. Он тоже все понимает, но от шуток про полуночный поиск невест точно не удержится.

Ларс улыбнулся ей в ответ и тихо выскользнул за дверь.

Ночь над Вайтраном совершенно не походила на глухую темень, обрушивающуюся на Сиродиил или Хаммерфелл вскоре после заката. Массер и Секунда щедро расточали свой свет, из-за чего не выглядели столь яркими, как на юге, зато вокруг было намного светлее. Конечно, читать при таком свете Ларс бы не решился, но передвигаться по городу мог не только наощупь. Добавляли света и застывшие складками несуществующей ткани атморские огни, растянувшиеся через весь небосвод где-то над Данстаром. В Хелгене и Ривервуде, чтобы увидеть их красочное буйство, требовалось забраться повыше на ближайшую гору, на что у Ларса не было времени, так что теперь он видел их впервые с момента возвращения в Скайрим. Поговаривали, что в Совнгарде ими затянуто всё небо. Говорили также, что если ты смотришь на атморские огни, кто-то там, в обители павших героев, смотрит на тебя. Если верить этим слухам, то, например, с Винтерхолда мертвые норды и вовсе не спускают глаз. Что, впрочем, выглядело разумным – за магами определённо следовало присматривать.

Ларс глубоко вздохнул, опустил голову и медленно побрел среди домов. Куда – не имело значения, Ларсу сейчас нужна была не цель, а само действие. Последние четыре года и без того были насыщены целями, каждая из которых совершенно не терпела отлагательств, так что на роскошь бессмысленных действий времени не оставалось. А действовать хотелось. Безумно, до зуда в кончиках пальцев, до тянущего чувства недостачи, поселившегося где-то между ключиц. Хотелось пойти напиться, устроить где-нибудь драку – в общем, сделать хоть что-нибудь, что заставит кровь быстрее бежать по жилам. Кто-то другой мог бы решить, что ему становится скучно без войны, без сопутствующего ей яростного кипения всех чувств разом, после которых спокойствие будней кажется тесным, как детский наряд тесен взрослому мужчине. Ларсу случалось видеть таких людей, но стать одним из них он не желал. Стать таким означало признаться себе, что весь тот ужас, туго сплетенный из крови, грязи и смерти, тебе нравится, а признаваться себе в том, что не является правдой, Ларс не умел и остро не желал когда-либо научиться.

Ноги сами вынесли его к Златолисту. Днем главная площадь Облачного района была шумным и многолюдным местом. Паломники, идущие из дальних земель, чтобы поклониться древу Кин, молодые авантюристы, надеющиеся, что их заметит кто-нибудь из Соратников, таны, маскирующие под прогулку демонстрацию окружающим нового наряда, меча, или украшения – все они составляли бурный многоголосый людской поток, с годами лишь разраставшийся. Но сейчас площадь была пустынна, лишь каменный Талос строго смотрел со своего постамента на припозднившегося гуляку, да некто, закутанный в просторный плащ с капюшоном, сидел, привалившись спиной к стене Йоррваскра и, судя по виду, дремал. Кто-нибудь, незнакомый с местными обычаями, принял бы этого человека за бездомного. Настроенный более романтично странник решил бы, что это – молодой воитель, настолько жаждущий присоединиться к Соратникам, что готов ночевать у них на пороге. На деле же это сонное явление и было самым настоящим Соратником.

Этот обычай ввел Аскелад в память о Кодлаке Белой Гриве, предыдущем Предвестнике, погибшем при самоубийственной атаке фанатичных безумцев на Йоррваскр. Раз в месяц кто-нибудь из молодых Соратников, попросту говоря, салаг, проводил ночь снаружи, символически охраняя покой утомленных праведными дневными заботами братьев и сестер по оружию. Легко было догадаться, как Соратники, более всего на свете ценящие свою собственную свободу, отнесутся к этой повинности - яркое подтверждение этому бессовестно спало на посту в этот самый момент. Но Предвестник смотрел на такие вольности сквозь пальцы, полагая, что поскучать в одиночестве в принципе не вредно для иных излишне горячих голов, а остальное – уж как получится. Чуть позже, с подачи, кажется, Эйлы Охотницы, о «теплом» отношении которой к новичкам ходили слухи далеко за пределами Йоррваскра, повинность стала превращаться в разновидность тренировки. В любой момент кто-нибудь из старших товарищей назначенного на пост мог предпринять попытку снять незадачливого часового. А мог и не предпринять – предсказать это было невозможно. В результате, молодые Соратники приучались спать чутко, реагировать быстро и, загадочным образом, не нервничать впустую.

Ларс неспешно прошел под обширной кроной древа Кин, сел на одну из окружавших площадь скамеек и, положив руки на спинку, запрокинул голову, уставившись на небо. Мысли его, впрочем, совершенно не касались представшего перед его глазами рисунка созвездий.

Ларс прислушивался к своим чувствам и недоумевал, как, проходя через всё это, люди умудряются стать воинами? Картина была бы намного более ясной, если бы все, чья работа так или иначе сводится к отнятию чужой жизни, были своего рода безумцами, получающими от вида чужих смертей удовольствие, либо же неспособными в полной мере осознать и прочувствовать смысл происходящего тупицами и сухарями. И, ради справедливости, такие люди, и не только люди, действительно встречались Ларсу. Но были ведь и другие. Те, кто умудрялся как-то сосуществовать с ужасом, не позволяя ему ни обратить себя в бегство, ни превратить в безумца. Но неужели они так запросто живут с этим грузом?

- Эй, Сын Битвы, ты чего здесь развалился?

Ларс резко поднял голову.

- Брейт?! – удивленно спросил он. Его вопрос, в сущности, не имел смысла – голос Брейт, равно как и её манера выражаться, за прошедшее время не настолько изменились, чтобы их не узнать.

- А кого ты ожидал увидеть? – с непередаваемой смесью обиженных и издевательски-насмешливых интонаций спросила редгардка, - Призрак Гэйдена Шинджи?

- Да нет, что ты. Отправляясь посреди ночи к Златолисту, я как раз ожидал увидеть тебя. Ведь это самое время и место для явления молодой девушки, пусть и немного… - Ларс вдруг осёкся на половине фразы и оглянулся на Йоррваскр, у дверей которого ещё недавно сидела возможная жертва внезапной проверки бдительности, - Стендарр милосердный! Беру свои слова обратно, это вполне в твоём духе.

Только теперь он обратил внимание на внешний вид своей старой знакомой. Брейт была затянута в несколько потёртую, но вполне добротную и ладно подогнанную по фигуре кожаную броню, поверх которой красовался накинутый по ночной прохладе тёплый шерстяной плащ. На поясе редгардки висел меч, довольно простой с виду, но, если догадка Ларса была верна, стоящий больше своего веса в золоте. А с догадкой Ларс, похоже, не ошибся, поскольку теперь возле дверей Йоррваскра никого не было.

- Да, я – Соратница! – тоном, исполненным плохо скрываемой гордости, подтвердила Брейт его опасения, - Уже три года как вступила в наиболее достойное и почитаемое в Скайриме братство доблестных воителей. А ты чем похвастаешься? И вообще, это просто невежливо! Развалился тут. А ну, подвинься!

Не успев понять, что и зачем он делает, Ларс убрал руки со спинки скамейки и четко, как-то совсем по-солдатски, сдвинулся в сторону. Брейт с подчеркнутым достоинством опустилась на нагретое место и обернулась к норду.

- Ну, так что? – с явным нетерпением в голосе спросила она, - Отвечать будем?

- За что? – опешил Ларс.

- А ты не изменился, Сын Битвы, - чуть наклонив голову, с совершенно неожиданной для неё нежностью сказала Брейт. Но тут же сменила тон, воскликнув, - Я, кажется, спросила, как твои дела! Ты что, не слышал?!

- Ты спросила, чем я похвастаюсь, - обиженно буркнул Ларс, - А хвастаться я не люблю. О делах же речи не было.

- Ларс, ты – тугодум! – со страданием в голосе процедила темноликая грубиянка, - Один мой друг детства, не будем показывать пальцем, четыре года провёл на войне. О чём я, по твоему, могу его спрашивать?

Насколько Ларс помнил, в детстве их взаимоотношения сводились к издевательствам и колотьбе, причём, всегда только в направлении одного маленького рыжего нордского мальчика, позже преобразовавшись в ту манеру общения, которую он и сейчас имел удовольствие наблюдать. Но упоминание об этом грозило окончательно превратить разговор в перебранку. Перебранки же Ларс не хотел, поскольку, несмотря ни на что, был искренне рад видеть Брейт.

- Хорошо, хорошо, - сказал он, страдальчески вздохнув, - В порядке мои дела. Как ты уже заметила, вернулся вот. Рад, на самом деле, что вернулся, хотя до сих пор как-то не верится.

- А где побывал? – осведомилась Брейт с искренним любопытством, забыв даже добавить что-нибудь обидное.

- Войну закончил в Хегате, - ответил Ларс, - А так, если по порядку, то в Бруме, Корроле, Скинграде, Кватче, Анвиле, Рихаде, Танете и Гилане. Вроде бы ничего не забыл.

- В Скинграде? – Брейт оживилась, хотя, казалось бы, ещё оживляться ей уже было некуда, - Значит, ты видел ту самую атаку Четырнадцатого Легиона?

- Там на четверть Десятый был, - поправил девушку Ларс, - А той самой атаки я не видел.

- Что ж ты так, - расстроенно протянула редгардка, - О ней ведь столько потом разговоров было. Я вот и надеялась с очевидцем поговорить, а ты…

- Брейт, - тихо сказал Ларс, - Я в Четырнадцатом воевал. Не было ничего красивого в той атаке. В войне вообще нет ничего красивого.

- Конечно, нет, - серьёзно ответила девушка, - Я же не начитавшаяся глупых книжек дурочка, чтобы думать иначе. Но всё-таки… Стой, что значит «в Четырнадцатом»? Ты ходил в ту атаку?

Глаза Брейт округлились, и на Ларса она теперь смотрела со смесью изумления, недоверия и благоговения. От этого норд смутился.

- Только если и впрямь не дурочка, не спрашивай, как там было, - пробормотал он, - Это не то, о чем бы я хотел вспоминать.

- Понимаю, - с печальными нотками в голосе произнесла Брейт, отводя взгляд, - Было страшно.

- Звучит как укор, - выпалил Ларс, чувствуя, что от произнесенных слов он закипает, - Но знаешь, да, мне было страшно. Мне, если хочешь знать, до сих пор страшно. И я не знаю, кем надо быть, чтобы не испугаться всего этого, но что это не называется «герой» - уверен точно!

- Ларс… - заговорила было Брейт.

- Да что «Ларс»?! – воскликнул норд, - «Ларс, да ты с детства трус!»? Может быть!

- Ларс, прекрати! – крикнула Брейт, - Ты не трус!

Ларс посмотрел на девушку странным тяжелым взглядом, в котором равными долями читались удивление и горечь.

- Да, ты не ослышался, - Брейт попыталась произнести это твердо, но получалось не очень, - Уж кем-кем, а трусом я тебя никогда не считала. Нерешительным, недогадливым, временами излишне добрым – подумать только, ты мне ни разу не врезал, хотя я на это откровенно напрашивалась! – это да, это было. Но ты не трус. Да будь ты трусом, я бы с тобой вообще не общалась! И уж тем более… не…

Брейт вдруг запнулась, не в силах подобрать слов, чего с ней почти никогда не случалось.

- И уж тем более не била бы и не вымогала деньги? Ты это хотела сказать? – Ларс вымученно улыбнулся, - Звучит странно, но на тебя похоже. Обычно ты предпочитала задирать тех, кто мог дать сдачи. До сих пор не пойму, чем тебе именно я так не угодил.

- Ну, почти так, - уклончиво ответила Брейт, - Но не о том разговор. Я понимаю, о каком страхе ты говоришь. Я ведь всё-таки Соратница, так что проходила через подобное. Конечно, оно вряд ли сравнилось бы с тем, что ты видел под Скинградом, но переживала я всё равно сильно. Тогда я обратилась к Предвестнику за советом, и он сказал мне: «Ты ведь не убежала и не подвела остальных. Твой страх - знак того, что ты действительно достойна носить свой меч, ведь, помня об этом страхе, ты вряд ли станешь сражаться там, где этого делать не следует. А смерти не боятся лишь глупцы и покойники».

- Мудрые слова, - немного помолчав, задумчиво произнес Ларс, - С такой стороны я на это не смотрел. Прости меня, Брейт, не стоило мне на тебя срываться. Просто очень тяжело носить в себе этот ужас.

- Это ты меня прости, - сказала девушка и, накрыв руку Ларса своей, слегка сжала пальцы, но тут же отпустила, как будто обжегшись, - Уж я-то могла бы и понять, чего это тебе не спится, и не поднимать этот разговор. Что до ужаса, то не думай ты о нем постоянно. Вообще о нем не думай, оно само вспомнится, когда будет нужно. Думать лучше о том, что тебе дорого. О тех, кто тебе дорог.

Последнюю фразу Брейт произнесла вполголоса, почти сорвавшись на шепот. Ларс глубоко вздохнул и прикрыл глаза, создавая видимость спокойствия, которого не было. Разрозненные мысли и наблюдения складывались в единую картину настолько хорошо и настолько близко к картине желаемой, что он засомневался. Вдруг он упускает из виду что-то, что способно всё перечеркнуть? Вдруг, все эти наблюдения и мысли – чушь, а он просто выдает желаемое за действительное? Вдруг…

Неожиданная и совершенно непрошенная мысль возникла в его голове, как молния возникает среди туч – внезапно, быстро и ярко. И, как нередко водится с такими мыслями, перевернула вверх тормашками всё, что он надумал себе до того и разнесла на части, как несущийся со всех своих столбообразных ног матёрый мамонт мог бы разнести построенную малыми детьми снежную крепость.

- Гралнах, зараза, - сквозь зубы прошипел Ларс, - Вот ведь нигде от тебя покоя нет!

- Что такое? – испуганно вскинулась Брейт, - О чем это ты? Кто такой Гралнах?

- Гралнах – это мой побратим, - ответил Ларс, - Сейчас он у себя дома, в Рифте, и, надеюсь, ему там икается. Но к делу это не относится.

- А что относится? – непонимающе переспросила девушка, - Ларс, что происходит? Не пугай меня!

- Я в порядке, если ты об этом, - уже спокойнее сказал Ларс, - Но спасибо, что беспокоишься. А вообще… Знаешь, у меня тоже был один очень важный разговор с таном Аскеладом. Ещё тогда, до того, как я уехал. Да и не разговор это был, Предвестник сказал мне всего одну фразу. Можно сказать, дал мне один совет. Правда, тогда я не решился последовать его совету, поскольку не был уверен, что я правильно его понял, да и, чего уж тут, не ошибается ли сам Предвестник. И вот надо же мне было именно сейчас вспомнить про любимую присказку моего побратима!

- Ла-арс! – протянула Брейт, - Не томи! В чём дело?

- Я просто решаюсь сделать то, что должен был сделать четыре года назад, - выпалил Ларс, схватил девушку за плечи и, развернув к себе лицом, поцеловал. Брейт уставилась на него так, как будто не верила в то, что только что произошло.

- Довакиин мне сказал буквально следующее, - быстро заговорил Ларс, - «Вы – два слепых дурака, не видящих за своими переживаниями очевидных вещей. Думаю, ты понял, о ком я? Так иди уже и сделай хоть что-нибудь». А любимая присказка Гралнаха: «Если долго смотреть на девушку, то можно увидеть, как она выходит замуж». А увидеть, как ты выходишь замуж за кого-то, кроме меня, я не хочу. Брейт, я люблю тебя!

- Не четыре, - слабым голосом произнесла Брейт после паузы, показавшейся Ларсу вечностью, - Тринадцать. Ты должен был сделать это тринадцать лет назад.

- Что? – от удивления Ларс едва не забыл, как дышать, - Так ты… Так вот почему… О, боги…

- Да, - ответила Брейт, - Я люблю тебя уже тринадцать лет, с самого детства, и драться лезла в основном из-за твоей непонятливости.

- Как же это на тебя похоже, задира ты моя любимая, - с нежностью произнес Ларс и наклонился, чтобы вновь поцеловать девушку. Брейт подалась вперед и, обвив шею Ларса руками, притянула его к себе. И когда их губы встретились в их втором поцелуе, в голове Ларса успела мелькнуть маленькая ехидная мыслишка:

«Среди ночи за невестами, да? Похоже, накликали».